XIV век до н. э. Фараон Аменхотеп III правит Египтом. Опасаясь заговора, он решает перенести столицу царства из Мемфиса в Аварис. Строительство царского дворца в Аварисе он поручает старшему сыну и наследнику Тутмосу. Молодой царевич находит развалины легендарного Бехдеда, в котором некогда правил солнечноподобный Ра, а именно Базальтового дворца – Чертога Богов.
При помощи «Книги Врат» Тутмос постигает древние тайны. Жрецы провозглашают его живым воплощением Гора, Бога света. Тутмос – на вершине славы. Жрецы передают ему Золотой доспех Гора и Ковчег Могущества, оружие божественного Ра, при помощи которого много веков назад был отомщён Осирис и уничтожен коварный Сет. Наследник трона даже не может предположить: насколько эти священные артефакты могут круто изменить его жизнь и повлиять на ход дальнейших событий.
Предисловие
Тема Древнего Египта всегда казалась мне сложной. Одних только богов основного пантеона историками насчитывается почти два десятка, а что уж тогда говорить о так называемых «местных» богах, число которых доходит почти до семисот! Разве всех их упомнишь, разве возможно разобраться в их генеалогии и матримониальных отношениях?! И всё-таки, когда у меня возникла идея написания «Ковчега Могущества», я приняла решение хотя бы попытаться это сделать.
Разумеется, пришлось изрядно потрудиться – проштудировать десятки томов исторической и научно-популярной литературы. И, к вящему своему удивлению, я обнаружила в них немало любопытных трактовок, весьма существенно разнящихся между собой.
В ходе работы я невольно задумалась: а кто они – боги Египта? Откуда вообще взялись? И почему нам известно о Долине Царей в Луксоре, о пирамидах в Гизе, сфинксе, древних столицах Мемфисе и Фивах, но при этом мы практически ничего не знаем о базальтовых плитах, словно специально заготовленных для какой-то цели, однако отчего-то «забытых» в Саккаре почти на пять тысячелетий?! (Кстати, способ обработки этих плит до сих пор вызывает у современных специалистов полное недоумение.) Так может, эти плиты предназначались для строительства Базальтового дворца древних богов? Почему туристические маршруты современного Египта организованы таким образом, чтобы лишний раз не будоражить умы людей? Почему информация об уникальной древней цивилизации выдается нам дозированными порциями? Не потому ли, что официальные и правдивые объяснения могут оказаться слишком смелыми и затронуть вопросы современной религии? Ведь ни для кого не секрет, что многие артефакты, обнаруженные в Египте, до сих пор надежно укрыты от взоров публики, жаждущей познания.
Одним из таких артефактов (относящимся, согласно общепринятому мнению, к иудейской культуре и считающимся утерянным), является, в частности, библейский Ковчег Завета, или, как его ещё называют, Ковчег Откровения. Правда, у сей реликвии имеется еще и другое название – Ковчег Могущества, и вот именно оно, на мой взгляд, соответствует данному артефакту более всего.
Если внимательно, с пристрастием изучить Книгу Исхода, повествующую об исходе евреев из Египта (примерно XIV век до н. э.), и проанализировать посвященные этой же теме современные труды, то поневоле возникнет множество вопросов, касающихся не только личности Моисея и его деяний, но и появления у него Ковчега Завета.
ЧАСТЬ 1
Наследник трона
Глава 1
1391 год до н. э., Инебу-Хедж
Фараон Тутмос IV медленно умирал в своих покоях. Почти семь дней подряд врачеватель и жрец Ур-Хеку, обладатель священных сил, с помощью неустанных молитв и всевозможных чудодейственных снадобий пытался восстановить силы, неумолимо покидающие тело фараона, но, несмотря на все его старания, жизненная энергия Ка, доселе благоволившая к Тутмосу IV, стремительно иссякала…
Помощницы Ур-Хеку – жрицы из храма Исиды – зажгли благовония и снова, в который раз, запричитали в унисон молитву:
– О, Исида, Исида, Исида! Трижды повторяем имя твое! О, Исида, мать жизни и плодородия! О, богиня, наполняющая нас жизненной силой! Да будет прославлено имя твое! О, Исида, смилуйся и вдохни Ка в нашего фараона!
Увы, Исида явно оставалась глуха к молитвам своих служительниц: фараон продолжал слабеть с каждой минутой.
Жрицы смолкли. Фараон открыл глаза.
Глава
2
1386 год до н. э., дворец фараона в Инебу-Хедже
В амфитеатре, воздвигнутом в саду в тени экзотических растений, члены семьи фараона и его приближенные разыгрывали представление «Из жизни богов». Зрителями же сего увлекательного театрального действа были преимущественно вельможи и многочисленные номархи Инебу-Хеджа и его предместий, а также их жены.
На сцене, сооруженной из темно-красных досок тамаринда[13], восседала в креслах божественная триада, облаченная в золоченые одежды: Ра – бог солнца, его сын Шу и несравненная богиня Тефнут. Впрочем, правильнее было бы сказать, что эти трое были скорее наблюдателями, нежели исполнителями. Просто другие роли, кроме перечисленных, исполнять царственной чете (а именно Аменхотеп III выступал сейчас в образе Ра, а Тея – в роли Тефнут) и главному визирю-чати (он изображал бога Шу) было недопустимо по статусу.
Тефнут (царица Тея) откровенно скучала. За ее спиной стоял юный нубиец, усердно обмахивающий «богиню» и ее «божественных родственников» опахалом из страусиных перьев. Сие действо происходило в середине весны ежегодно: одни и те же вельможи, номархи и их разодетые в пух и прах жены сидели в зрительном зале на издавна закрепленных за ними местах. Одни и те же лица из года в год исполняли роли Осириса, Исиды и коварного Сета. В роли Нефтиды, к примеру, вот уже пять лет кряду «блистала» всё та же Таусер – жена первого советника.
Сета играл садовник, потому как никто из уважающих себя вельмож не желал лицедействовать в личине злодея и предателя. Садовник же настолько вошел в образ, что всякий раз, «убивая» своего брата Осириса, неистово потрясал мечом, а потом делал яростно-свирепое выражение лица и начинал «кромсать» тело несчастного якобы на множество частей. Несчастная Исида (Хаба, жрица одноименного храма), заламывая руки, бросалась к возлюбленному Осирису (Ранебу, Верховному жрецу Инебу-Хеджа), но, увы, всегда «опаздывала»: к этому моменту жизнь уже оставляла правителя Нижнего Египта.
Сет, торжествуя, потирал руки: теперь он – единственный и полновластный правитель Египта, Нубии и Эритреи! Больше ему не придется довольствоваться жалкими крохами власти!
Глава 3
Дворец фараона в Инебу-Хедже, столице Египта, представлял собою потрясающее зрелище. Номархов, прибывавших сюда из Абидоса, Амарны[18], Ону, Уасета[19], Напаты и даже из Хемену[20], населенного в основном греческими купцами, которых и вовсе мало чем можно было удивить, поражала в первую очередь величественная масштабность дворцовых ворот. Дворцовые ворота были столь высоки, что любому входящему, пожелавшему разглядеть их верхнюю оконечность, приходилось изо всех сил запрокидывать голову. И тогда, будучи вдобавок окружен двумя огромными пилонами[21], венчавшими дворцовые ворота, человек ощущал себя крохотной песчинкой, случайным ветром занесенной в великое царство Та-Кемет[22].
До слуха каждого египтянина или иноземного купца доносился лёгкий шелест царских флагов, традиционно украшенных изображениями скарабея, анха и солнечного диска, развевавшихся на плоских крышах сторожевых башен. Над самими воротами возвышался герб Египта – крылатый шар, обвитый двумя кобрами-уреями. Ниже размещалась эннада[23] богов, почитаемых жителями Инебу-Хеджа. На боковых колоннах тоже были высечены изображения великой эннады, а под ними, ниже, – иероглифические надписи.
Пилоны были украшены изображением фараона Аменхотепа III: в одной руке он сжимал секиру, а другою держал за волосы головы нескольких людей, словно готовясь в любой момент обрушить на них свой праведный гнев. При виде сей выразительной сцены номархи всякий раз испытывали чувство благоговейного страха перед фараоном.
Ещё каких-то пять лет назад сановники и жители Инебу-Хеджа лицезрели на этих же пилонах Тутмоса IV. Но сразу после его ухода в Дуат, в Загробный Мир, дворцовые зодчие умело подправили лик фараона, придав ему сходство с сыном Тутмоса – ныне здравствующим и правящим страною Аменхотепом III.
Ворота охраняли мускулистые стражники-маджаи, облаченные в кожаные, украшенные золотыми бляхами нагрудники, хлопковые полосатые юбки и назатыльные платки из той же ткани, перехваченные по центру лба серебряными обручами. Свирепый вид сих стражей навевал на любого прохожего уже не благоговейный страх, а самый что ни на есть животный ужас. Маджаи сжимали в своих огромных руках бронзовые секиры, всем свои видом выражая готовность снести голову каждому, кто дерзнет проникнуть во дворец незаконным образом. У многих провинциальных номархов, чья совесть была не чиста, нередко возникало ощущение, что, войдя во дворец, они никогда уже, увы, из него не выйдут. Ибо практически все они, безраздельно управляя своими номами[24], утаивали часть налогов, предназначенных для дворцовой казны, преумножая тем самым собственные богатства.
Глава 4
Вечерняя молитва завершилась. Аменхотеп вернулся в свой паланкин в весьма подавленном настроении: его по-прежнему не покидало чувство нарастающей неприязни по отношению к Верховному жрецу.
Тот же, по обыкновению, был спокоен и уверен в себе. Ранеб вот уже почти тридцать лет занимал пост Верховного жреца Инебу-Хеджа, получив его ещё двадцатилетним юношей благодаря незаурядному уму и способностям к прорицанию. Тутмос IV безгранично доверял Ранебу, но незадолго до своей кончины понял, что опрометчиво наделил жрецов слишком уж большой властью. Ибо те, воспользовавшись своим привилегированным положением, стали всё чаще вмешиваться в государственные дела и присоединять к своим вотчинам-храмам всё больше казенных земель. В итоге в храмах таких крупнейших городов, как Инебу-Хедж, Ону, Аварис, Хемену, Уасет и Абидос скопились несметные богатства. Собственно, именно тогда Тутмос IV и начал проявлять беспокойство, ведь, как известно, у кого богатство – у того и власть. Перед смертью он успел поделиться своими опасениями по этому поводу с преемником – сыном Аменхотепом, и теперь тот буквально кожей ощущал опасность, исходившую от Ранеба.
Аменхотеп задернул прозрачный полог паланкина и погрузился в тягостные размышления. Мысли нещадно путались в голове божественного отпрыска, но он всё более склонялся к принятию решения о подписании указа, ограничивающего власть жрецов, а также о взимании с храмов дополнительных податей в пользу государственной казны. Дело оставалось за малым: поддержат ли его сановники? А вдруг побоятся вступить в конфликт с могущественными жрецами? Аменхотеп тяжело вздохнул: ответов на эти вопросы он пока не знал…
Тея, перед тем как расположиться в паланкине, отыскала глазами старшего сына – тот оживленно беседовал о чём-то с Камосом. По выражению лиц молодых людей царица догадалась, о чём именно, и мысленно улыбнулась.
Глава 5
На протяжении нескольких дней Тутмос находился под впечатлением ночи, проведённой в заведении Рафии. Он снова и снова вспоминал ласки, щедро подаренные ему жрицей. При одной только мысли о них его тау невольно напрягался…
Наконец эрпатор не выдержал и отправился в покои своей матери, царицы Теи. Когда Тутмос вошёл к ней, та предавалась своему излюбленному занятию: только что, совершив утреннее омовение в небольшом бассейне, расположенном тут же в её покоях, возлежала на травертиновом ложе. Вокруг хлопотали прислужницы, натирая ещё влажную кожу царицы маслами и благовониями.
– Что привело тебя ко мне в столь ранний час, сын мой?! – воскликнула удивленно Тея.
Тутмос почтительно поклонился.
– Прости меня, о, божественная, если побеспокоил! Просто мне захотелось поговорить с тобой…
