Он уже принадлежал богам, а не земле, когда взлетел с секретной базы курсом наперерез авианосцу ВМС США «Коннектикут».

Почему же боги допустили, чтобы его самолет вдруг потерял управление, загорелся и врезался в океан близ острова Хаэда?

Он еще смутно помнил, как лопнули ремни и его, ослепленного, пылающего, как факел, вышвырнуло из кабины в ледяной ветер над скалами.

Но того, как стал грохочущим столбом огня и пенистой воды его самолет, как страшным ударом его самого расплеснуло по базальтовому утесу, и того, каким образом он оказался в этой комнате, лейтенант Акира не помнил по очень простой причине.

Он был мертв тогда. Разбит о камни, как черепаха, брошенная орлом, обуглен, как головешка в хибати.

[1]

Музыка играла так тихо, что лейтенант почти не слышал ее, только легкие ритмичные перезвоны доносились временами. Сначала Акира машинально пытался разобрать мелодию, напоминавшую «Сумиэ».

[5]

Но в конце концов оставил это: сейчас было не до песен.

Он сидел на поджатых под себя ногах в углу каюты. Руки на коленях, лицо — деревянная маска.

Он обманул доверие Его Величества. Он предал память погибших товарищей. Саяма, Хасэгава, Тоси-Тян… Что ему теперь жизнь? Вот он, позор воина…

Музыка смолкла. Акира поднял голову.

— Акира-сан, я вас не потревожил?

Кое-чему он все-таки научил Урода. Тот и сам охотно шел навстречу спрашивал не стесняясь, слушал не перебивая и следовал примеру лейтенанта не чинясь.

Вот он сидит напротив на неловко подвернутых под себя ногах. Трудно ему, но ведь терпит, Урод поганый. И поклон освоил, паук.

Акира любезно улыбнулся в ответ.

— Был ли благополучен ваш сон, сэнсэй? — спросил он, почтительно втянув воздух.

Ответ его поразил:

Сегодня Урод встретил его так, что Акира почувствовал: что-то случилось. Но ощущение радости, которое прямо-таки излучал Урод, было настолько внятным, что тревога Акиры улеглась. Урод поздоровался с ним и потащил Акиру прямо в зал, к тумбе.

Теперь стены горели почему-то красновато-розовым светом. Это было не очень похоже на огонь, и все же у Акиры снова забилось сердце.

Взявшись за один из гребневидных выступов, Урод сделал резкое круговое движение. В тумбе открылась неглубокая воронка. Он вытянул еще какие-то стержни, поколдовал над ними и снова все убрал. Затем повернулся к лейтенанту и положил руку ему на плечо:

— Вы были очень скромным гостем, Акира-сан, а я был никуда не годным хозяином. Мне следовало раньше понять, что для вас сейчас важнее не еда, не сон, не кров, а вести с вашей родины…

Акира слушал, еще не понимая, к чему клонит Урод, но привычная настороженность и недоверие уже проснулись в его душе.

Со стороны изголовья ложе было обтянуто чем-то вроде белой ткани с коротким ворсом. Лейтенант невольно отдернул руку — в пальцы ударил слабый электрический заряд. Он тихо выругался и стал отдирать ткань. Она поддалась неожиданно легко, хотя синие искорки то и дело кололи руку, а ложе норовило свернуться.

Оторвав с полметра, лейтенант сложил полосу вдвое. Надо было еще нарисовать круг. Закрыв глаза, лейтенант поднес ко рту ладонь и впился зубами в мякоть у большого пальца.

Круг получился неровный и быстро побурел. Акира подождал, пока он подсохнет, и туго повязал голову этим жалким подобием государственного флага.

«Самураи, наверное, делали это, чтобы пот не заливал глаза во время схватки, — думал лейтенант, затягивая узел. — Камикадзе делают это затем же… Боги всемогущие! Не оставьте меня в моем деле!» Он сложил ладони перед лицом и опустился на колени.

Через минуту лейтенант вышел в коридор.