Среди знакомых моей юности был один удивительный человек, история которого вполне достойна быть извлеченной из мрака забвения. Я приложил все усилия к тому, чтобы восстановить хотя бы часть необычайных событий, связанных с именем Клауса Патеры, и изобразить их с достоверностью, подобающей очевидцу.

Но странное дело: в то время как я добросовестно фиксировал свои впечатления, в мое описание незаметно вкрались сцены, при которых я не присутствовал и, более того, о которых не мог слышать ни от одного человека. В дальнейшем вы узнаете, какие причудливые феномены воображения одно присутствие Патеры вызывало в самых обычных людях. Этому его влиянию, вероятно, и следует приписать мое загадочное ясновидение. Кто хочет найти более рациональное объяснение — пусть обратится к трудам наших новомодных знатоков человеческих душ.

Я познакомился с Патерой лет шестьдесят тому назад в Зальцбурге, когда мы оба поступили в тамошнюю гимназию. Он был тогда невысоким, хотя и широким в плечах мальчуганом с самой заурядной внешностью, если не считать головы античных пропорций с красивыми кудрями. Но, боже мой, мы были тогда обычными сорванцами, и какое дело было нам до внешности? Тем не менее я должен заметить, что и доныне мне — старому человеку — памятны его большие, чуть навыкате, светло-серые глаза. Но кто из нас в те времена думал о «потом»?

Через три года я перешел из гимназии в другое учебное заведение и со временем почти перестал видеться со своим прежним товарищем, а позднее наша семья переехала в другой город, и я на много лет потерял из вида всех, кого знал в Зальцбурге.

В этом месте я позволю себе слегка ускорить темп своего рассказа: путевые впечатления мой читатель найдет всюду, причем куда более красочные нежели те, на которые способно мое перо.

То, что поездка по железной дороге — это целая беда, знает каждый. Начиная с Будапешта уже стал заметен легкий азиатский колорит. За счет чего? В интересах этой книги я не хочу обижать Венгрию.

Слава богу, к тому моменту, когда мы прибыли в Белград, я уже не хватался каждые десять минут за грудь, чтобы проверить, на месте ли мое сокровище. Зачем показывать окружающим, где ты хранишь свои деньги, даже если дело происходит в Сербии?

Обычно путешествие в поезде раздражает меня. На этот раз все было значительно лучше. Правда, мы ехали со всеми возможными удобствами. Я предавался светлым мечтам и радовался, что впереди у меня будет столько удовольствий. Вот если бы еще моя жена была хоть чуточку повеселее. Но, к сожалению, она все время лежала, была задумчива и жаловалась на головную боль.

По ту сторону ворот царила кромешная тьма. Туман больше не давил на грудь, веял теплый ветерок. Впереди раздавались свистки и какой-то размеренный лязг. Затем из темноты возникло несколько красных и зеленых сигнальных огней. Мы подбежали к невысокому зданию. Человек с фонарем объявил: «Это станция, мы успели в самый раз!» В кассе нам выдали билеты второго класса до Перле. Как нам объяснили, первая поездка была бесплатной. Мы вышли на безлюдный перрон. Машинист дал свисток к отправлению, и нас буквально втолкнули в поезд. «Мы поедем в третьем!» — воскликнул я, надеясь увидеть там больше, чем во втором, который был пуст. Когда мы поднимались в вагон, я почувствовал, как мне сунули в руку что-то тяжелое.

— Это деньги, они выдаются каждому новоприбывшему! — прозвучало уже издали. Я положил деньги в карман.

После нескольких бесплодных попыток локомотив, наконец, сдвинул поезд с места. Скорость была весьма умеренной, еще более умеренным — масляное освещение вагона, которое к тому же отчаянно чадило. Оглянувшись, я различил гигантскую стену, возвышавшуюся черной громадой на фоне ночного неба. «Словно крепостной вал», — подумал я, с интересом глядя в окно. Стена постепенно растворялась в темноте.

Местность, через которую мы ехали, я почти не разглядел. Огни нашего поезда выхватывали из темноты лишь общие очертания деревьев, кустов, будок сторожей. В общем, все было, как в обычной ночной поездке.

С наружной стороны поезда к нам вошел проводник.

Здесь я прерву нить моих личных впечатлений, чтобы сообщить своим читателям некоторые сведения о стране, в которой мне было суждено провести почти три года. Передо мной день ото дня раскрывалась весьма примечательная ситуация. Но последние, глубинные причины и мотивы происходящего навсегда остались для меня тайной; поэтому я буду лишь бесстрастно фиксировать то, что почерпнул из своих собственных впечатлений и сообщений других жителей страны грез. Мои соображения о разных сторонах тамошней жизни разбросаны по всей книге; возможно, иные из читателей найдут более приемлемые объяснения.

В общем и целом здесь все походило на Среднюю Европу и в то же время разительно отличалось от нее. Да, здесь были город, деревни, сельские угодья, пашни, река и озеро, но небо, простирающееся над страной, было неизменно хмурым; здесь

никогда

не сияло солнце,

никогда

на ночном небе не появлялись луна или звезды. Облака нависали над самой землей однообразной массой. В ветреные дни она, бывало, колыхалась, как студень, но всегда оставалась на месте. Один ученый, профессор, которого я еще не раз буду упоминать, связывал эти густые облачные образования с обширными болотами и лесами. Так или иначе, но за эти годы я ни разу не видел солнца. Поначалу я сильно страдал от этого — и подобное происходило со всеми новоприбывшими. Иногда посреди облачного образования появлялась светлая область, несколько раз — особенно в последний период моего пребывания в стране — на город падало несколько бледных косых лучей, но такого, чтобы солнце победоносно прорвалось сквозь тучи, не было ни разу. Ни разу.

Нетрудно представить, как при этом выглядела земля с ее лугами и лесами. Сочная зелень отсутствовала, здешние травы, кусты и деревья были бледно-оливкового, зеленовато-серого оттенка. Все, что на моей родине сверкало яркими красками, здесь было приглушенным, матовым. Если в большинстве ландшафтов основное настроение создается голубизной неба и желтизной земли, а другие цвета представляются лишь вкраплениями, то здесь преобладали серый и коричневый. Главной прелести — пестроты — не было в принципе. Да, страна грез выглядела гармонично, ничего не скажешь.

Барометр неизменно показывал «пасмурно», но воздух по большей части был теплым, как в день нашего приезда. Столь же мало отличались друг от друга и времена года. Пять месяцев весны, пять месяцев осени; продолжительные сумерки знаменовали собой короткое жаркое лето, постоянный полумрак и редкие хлопья снега — зиму.

Северную границу страны образовывал массивный горный хребет, вершины которого были вечно затянуты туманом. Горы круто переходили в равнину; в них брала свое начало главная водная артерия страны: река Негро. Мощными каскадами низвергалась она со скального уступа. Разливаясь вширь на выходе из узкой долины, река лениво влачила свои воды, имевшие поразительно темную, почти чернильную окраску. Там, где поток описывал широкую плавную дугу, и был основан Перле, столица страны грез. Сумрачно и уныло вырастала она на этой голой земле, не радуя глаз ни разнообразием красок, ни прихотливостью форм. Можно было подумать, что она так стоит уже много столетий. На самом деле история ее не насчитывала и дюжины лет. Основатель этого города не хотел нарушать суровость пейзажа. Здесь не возводили кричащих новостроек; правитель придавал большое значение гармонии и заказывал старинные дома из разных частей Европы. Ни один из них не выбивался из общей картины; отобранные с безошибочным чутьем, согласно

Первым, что бросилось нам в глаза, была до смешного старомодная одежда горожан. У так называемых «культурных людей» эта особенность была выражена в большей степени.

— Эти люди носят платье своих родителей и родителей своих родителей, — с улыбкой сказал я жене. Совершенно несовременные гнутые цилиндры, пестрые жилеты, плащи-крылатки — так одевались господа. Дамы щеголяли в кринолинах, странных, забытых прическах, чепчиках и шалях. Все это походило на маскарад.

Но и мы приковывали к себе всеобщее внимание, а потому через несколько дней были вынуждены подстроиться под общий стиль. Моя супруга обзавелась изящным полукринолином, я с достоинством носил фрак в талию, цветастый жилет с широким вырезом и стоячий воротничок на манер шестидесятых годов прошлого века. На дальнейшие уступки я уже не соглашался. Тесные остроносые сапоги, которые мне упорно навязывали, я решительно отверг. Впрочем, привыкнуть к этим переменам во внешнем виде оказалось легче, чем можно было ожидать. Уже очень скоро я и сам стал смотреть на костюмы, в которых прибывали новые поселенцы, с некоторым удивлением.

Однажды я вышел из кафе и поднялся к себе на этаж. Жена отворила мне дверь по условному стуку. Вид у нее был заплаканный и подавленный. На столе лежал кожаный футляр с портретом Патеры.

— Почему он здесь лежит? Что-нибудь случилось?

— Я его видела… да, вот его! — она говорила отрывисто и бессвязно. — Я пока еще не понимаю, в чем дело, но я не могла обознаться… Таких глаз нет больше ни у кого.

— Прошу тебя, объясни все толком.

Зубчатые фронтоны, украшенные витиеватым орнаментом, соломенные крыши! Я вступил в маленькую деревушку: приземистые деревянные домики самых причудливых форм, крошечные купольные сооружения, конусообразные шатры. Каждое жилище было окружено ухоженным садиком. При взгляде со стороны это поселение производило впечатление этнографической выставки. Сигнальные столбы с флажками и окошечками, бесчисленное множество больших и малых гротескных фигур из камня, дерева и металла… Хаос, заросший мхом. Столетние деревья закрывали большую часть этого деревенского пейзажа своими низко нависающими ветвями.

Здесь обитали аборигены страны грез. Невозмутимый покой господствовал над этим местом. Странные, замысловатые фигуры на диковинных деревянных алтарях были источены дождем и ветром и, несмотря на свои по большей части отталкивающие эротические формы, гармонично вписывались в окружающее благолепие. Я пробродил немалое время, прежде чем встретил людей. Трое рослых жилистых мужчин спускались навстречу мне с холма.

В ответ на мое приветствие они серьезно склонили бритые головы и спокойно проследовали дальше. Это были старики выраженного монгольского типа, одетые в матовые оранжево-желтые халаты. Вскоре я увидел и других. Они сидели — каждый перед своей хижиной — с виду ничем не занятые, неподвижные, как статуи. Перед одним стоял горшок с цветами, другой разглядывал мирно спящую собаку, третий погрузился в созерцание кучки камней. «В Перле этих людей считают за ненормальных», — подумал я. Сюда не ходил никто из европейцев, аборигенов почти презирали. А между тем это было очень гордое племя, ведшее свое происхождение по прямой линии от самого Чингисхана. Впрочем, они уже ничем не походили на этого азиатского деспота. Те, кто еще оставался здесь, были все без исключения людьми преклонного возраста, женщин среди них было очень мало, и по виду они почти ничем не отличались от мужчин; осанка, одежда и выражение лиц были у всех одинаковыми. Самым красивым в этих людях были их пронзительно-голубые хотя и по-монгольски раскосые, глаза. Насколько же здесь все отличалось от остального царства грез! Там — суета, здесь — покой. Но, видно, этим пожилым людям тоже приходилось бороться с невзгодами — глубокие морщины на их лицах красноречиво свидетельствовали об этом.

После первого посещения я частенько стал наведываться на другой берег реки. Меня никто туда не приглашал, но никто и не гнал. С каждым разом я все больше поражался резкому контрасту между городом и предместьем. Здесь я отдыхал и вел наблюдения. Уравновешенность синеглазых производила на меня сильнейшее впечатление. Я много раздумывал над ее природой и пытался совместить полученные выводы с моими впечатлениями из других областей.