Дагмар (полное имя Мария София Фредерика Дагмар) была четвертым ребенком в семье. Ее отец Кристиан IX (1818–1906), урожденный герцог Шлезвиг-Гольштейн-Сёндербург-Глюксбургский, вступил на престол в 1853 году после бездетного короля Фредерика VII (1808–1863) и кронпринца Фердинанда, также не оставившего наследников. Вступлению его на престол предшествовали сложные и долгие переговоры в обстановке развернувшегося в Дании мощного национал-либерального движения за включение Шлезвига в состав Датского королевства. Кристиан IX был сторонником сохранения государственной целостности, выступал за то, чтобы герцогство и королевство имели равные самостоятельные статусы под единым началом. Под давлением национал-либералов Кристиану IX пришлось отказаться от своей идеи и подписать конституцию, общую для Шлезвига и Датского королевства. Разразившаяся вскоре датско-прусская война привела к тому, что Кристиан IX лишился статуса правящего герцога Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга, так как эти герцогства перешли под власть Пруссии и затем были присоединены к ней.

Мать Марии Федоровны датская королева Луиза (1817–1898), урожденная принцесса Гессен-Кассельская, племянница короля Кристиана VIII, была высокоодаренной личностью. Она любила музыку и живопись, сама прекрасно играла на фортепьяно и хорошо рисовала. Оставаясь в тени, королева Луиза, интересовавшаяся политикой, имела определенное влияние на супруга и поддерживала связи с влиятельными политиками и общественными деятелями как в самой Дании, так и за ее пределами. Большое влияние оказывала она и на своих детей, особенно в выборе ими будущих супругов. В монархических кругах Европы датскую королевскую чету называли «европейскими тестем и тещей». В семье было шестеро детей. Старший сын Фредерик VIII (1843–1912) был женат на шведской принцессе Луизе; средний сын Вильгельм (1845–1913) состоял в браке с великой княгиней Ольгой Константиновной (1851–1926), двоюродной сестрой Александра III, и занимал греческий престол под именем Георга I; младший сын Вальдемар (1859–1939) женился на французской принцессе Марии Орлеанской (1865–1909).

Старшая дочь Александра (1833–1925) — отец называл ее «Красивая» — в 1863 году вышла замуж за принца Уэльского, будущего короля Великобритании Эдуарда VII (1841–1910); младшая дочь Тюра (1853–1933) — «Добрая» — была замужем за герцогом Кумберлендским Эрнстом Августом (1845–1923). Свою среднюю дочь Дагмар король Кристиан IX называл «Умной».

В середине XIX века Копенгаген был типичным средневековым городом, обнесенным оборонительным валом, с кривыми узкими улочками и переулками. В конце столетия во время правления Кристиана IX многое изменилось: оборонительные укрепления были снесены, город быстро застраивался новыми красивыми домами, появились широкие бульвары и скверы.

После смерти Николая Александровича Дагмар вернулась в Данию, но очень скоро датская королевская чета получила от российских императора и императрицы письмо, в котором они приглашали Дагмар в Россию.

Желание взять в жены невесту брата — датскую принцессу Дагмар возникло у Александра вскоре после ухода Никсы из жизни. «С тех пор, что я в Петергофе, я больше думаю о Dagmar, молю Бога каждый день, чтобы он устроил это дело, которое будет счастьем на всю мою жизнь. Я чувствую потребность все больше и больше иметь жену, любить ее и быть ею любимым. Хотелось бы скорее устроить это дело, и я не унываю и уповаю на Бога. До сих пор нет никаких известий из Дании после возвращения Freddy (принц датский Фредерик. —

Ю. К.).

Мама́ писала Королеве об ее желании, если можно, приехать сюда с Dagmar, но я боюсь, что королева не согласится».

Вскоре, однако, из Дании пришел ответ. 30 мая 1865 года цесаревич записал в своем дневнике: «В ¼ 11 пошел к Мама́. Папа́ читал письмо от Королевы Датской, которая пишет, что она теперь не хотела бы прислать к нам Dagmar, потому что ей нужен теперь покой и она должна купаться в море, что зимой будет продолжать заниматься русским языком и, может быть, Законом Божьим. Папа́ объясняет то, что Королева не желает прислать Dagmar теперь, потому что Королева боится, чтобы не подумали, что она непременно желает выдать свою дочь скорее, чтобы не показать вид, как будто бы боится потерять случай. Кажется, сама Dagmar желает выйти замуж за меня. Что же касается меня, то я только об этом и думаю и молю Бога, чтобы он устроил это дело и благословил бы его».

Александр Александрович мало походил на своего старшего брата. Николай был улыбчив, высок, строен, образован; Александр — огромен, немного неуклюж, очень наивен, однако поражал всех своей богатырской силой и невероятным обаянием. Граф С. Д. Шереметев, историк, летописец своей эпохи, в 1868–1880 годах служивший у цесаревича Александра Александровича, а с 1881 года у императора Александра III флигель-адъютантом, в своих мемуарах отмечал: «Он (Александр III. —

После свадьбы новобрачные поселились в Аничковом дворце, который быстро начал менять свой облик. Жизнь вошла в свою колею. Время цесаревича и цесаревны было заполнено регулярными занятиями. «По понедельникам и субботам, — писал К. Победоносцев А. Аксакову, — бываю у цесаревны — она очень добра и проста по натуре. Я читаю и говорю с нею по-русски».

Из дневников великого князя Александра Александровича: «В ½ 10 пришел ко мне Победоносцев и, наконец, снова начал свои занятия. Я уже начинал скучать бездельем, хотя до сих пор, право, немного было у меня свободного времени, такое глупое и бестолковое житье было в эти недели. Почти все время прошло между глупейшими балами, парадами и разводами… У меня и у жены занятия начинаются в 10 и до ½ 1. В 1 час мы завтракали, потом кто-нибудь всегда приезжает. В 2 ч. меня не бывает дома. Мы едем кататься или играть, но надо ловить время, когда Мама́ приезжает домой. Обедаем около ½ 5, иногда бывают гости, остаются до 8 дома…»

Протопресвитер Иван (Иоанн) Леонтьевич Янышев продолжал начатое в Дании знакомство Дагмар с нормами православия. Она уже хорошо писала по-русски, переписывала и выучивала наизусть молитвы. В архивах сохранились учебные тетради по истории, литературе и русскому языку, в которых рукой юной Дагмар были написаны отрывки из поэм и стихотворения любимых поэтов и писателей цесаревича и цесаревны: Пушкина и Лермонтова, Жуковского, Кольцова, Фета, Майкова; Гоголя, Лескова, Тургенева, Никитина и других.

Императрица Мария Александровна помогала Дагмар овладеть основами православной обрядности, учила с ней русские молитвы и вместе молилась перед иконами в маленькой домовой церкви. Дагмар было нелегко в новой, еще мало знакомой обстановке. Граф С. Д. Шереметев писал, что императрица Мария Александровна относилась к Дагмар сдержанно, словно подчеркивая измену своему любимцу, она охлаждала порывы ее любезности. «Держитесь на своем месте. Вы еще не императрица», — часто говорила она.

1879–1880-й — годы «охоты на царя». Первое покушение было совершено 4 апреля 1866 года: когда император в сопровождении племянника — герцога Н. М. Лейхтенбергского и племянницы — принцессы М. М. Баденской выходил из Летнего сада, в него стрелял Дмитрий Каракозов. От смерти императора спас находившийся в толпе крестьянин Осип Комиссаров, который увидел, как Каракозов целится в государя, и ударил покушавшегося по руке как раз в тот самый момент, когда он спускал курок.

Вся Россия ужаснулась этому выстрелу. Ф. И. Достоевский вбежал к поэту А. Н. Майкову с безумным криком: «В царя стреляли!» — «Убили!» — закричал Майков каким-то нечеловеческим диким голосом. «Нет… спасли… благополучно… но стреляли, стреляли, стреляли!» Майков откликнулся на этот акт стихотворением «4-е апреля 1866 г.»:

Во всех театрах публика требовала исполнения гимна «Боже, Царя храни». В Александрийском театре гимн был исполнен девять раз, в Михайловском и Мариинском — до шести раз. 6 апреля в Петербурге Александр II вынужден был назначить парад в своем присутствии. 1 мая 1866 года Герцен в «Колоколе» так отозвался о происшедшем: «Мы поражены при мысли об ответственности, которую взял на себя этот фанатик… Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами».

Назначенное Александром II обсуждение в Совете министров проекта конституции Лорис-Меликова было перенесено в связи с трагическими событиями на 8 марта.

За два дня до совещания, 6 марта, Победоносцев отправил царю письмо, решившее судьбу и министра внутренних дел, и его сторонников. В нем говорилось:

Во время заседания были высказаны разные прямо противоположные точки зрения. Из выступления графа Строганова: «Мера эта вредна потому, что с принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который для России, безусловно, необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде… Путь этот ведет прямо к конституции, который я не желаю ни для вас, ни для России».

14 (26) ноября 1894 года, в день рождения императрицы Марии Федоровны, через 25 дней после кончины императора Александра III в церкви Спаса Нерукотворного образа Зимнего дворца состоялась церемония бракосочетания Николая II и немецкой принцессы Алисы, приходившейся внучкой королеве Виктории.

Согласно традиции в Малахитовом зале Зимнего дворца перед золотым туалетным прибором императрицы Елизаветы Петровны, где причесывали перед свадьбой царских и великокняжеских невест, Алиса была одета в парчовое серебряное платье с декольте и большим шлейфом. Императрица Мария Федоровна самолично возложила на ее голову венец, украшенный бриллиантами. На принцессе были также бриллиантовая диадема и вуаль из старинных кружев, на шее — колье из больших бриллиантов. На плечи поверх платья накинута малиновая мантия, отделанная горностаевым мехом.

Когда все приготовления были закончены, торжественная процессия двинулась через залы дворца в церковь. Впереди шел маршал двора князь Трубецкой. В его руке сверкал золотой жезл, увенчанный бриллиантовой короной. Лорд Каррингтон, направленный английской королевой Викторией в Санкт-Петербург, в письме королеве 14 ноября 1894 года описал всю церемонию бракосочетания в мельчайших деталях: «Дворец был уже переполнен — в большинстве залов было столько людей, что с трудом можно было пройти. Все дамы в русских платьях, у некоторых изумительные бриллианты…

Говорили, что присутствовало 8000 или даже 10 000 персон. Вполне возможно, так как залы огромны, и конца им нет… <…> дам и господ вводили в разные комнаты и они стояли там до конца церемонии. Дорожка или проход, по которому провели царствующих особ, был очень узкий и 2 камергера, приставленных к каждой комнате, вероятно, с большим трудом сдерживали натиск приглашенных: генералов, адмиралов, офицеров армии и флота, всех дам, представленных ко двору, сановников первых четырех классов, мэров Санкт-Петербурга и других больших городов и многих крупных коммерсантов…

В 12.30 распахнулись двери и король Дании открыл императорское шествие, ведя императрицу Марию. Она была в белом, выглядела бледной и печальной, но очень спокойной и собранной и не проявляла никаких признаков волнения. В течение всего этого ужасного времени мужество императрицы было поистине удивительным, и можно надеяться, что у нее хватит сил не сломаться под тяжестью горя, когда все примет обычный ход». За ними шли августейшая невеста с молодым императором, который был одет в лейб-гусарский мундир.

Коронация Николая II состоялась 14 (26) мая 1896 года в Успенском соборе Кремля. Присутствовало много иностранных гостей, среди которых были эмир Бухарский, королева Греции Ольга Константиновна, двенадцать наследных принцев, в том числе князь Фердинанд Болгарский, князь Николай Черногорский, принц Генрих Прусский — брат Вильгельма II, английский герцог Артур Коннаутский, герцогиня Саксен-Кобург-Готская, сын короля Сиама, брат персидского шаха, японский принц, папский нунций и многие другие. Были также китайская и японская делегации.

В дни коронации стояла прекрасная майская погода. Было тепло и тихо. «Радостно сияло солнце, как бы заодно с москвичами желая встретить Государя, вступившего в свою первопрестольную столицу», — записал в дневнике великий князь Константин Константинович.

Народу было масса, трибуны — полностью заполнены зрителями, воздух был наполнен гулом колоколов. Праздничные украшения по всему городу. Стены домов задрапированы коврами и яркими тканями. На балконах — среди зеленых гирлянд — мириады электрических лампочек, которые должны были загореться с наступлением темноты.

Из дневника Николая II: «В 2.30 ровно тронулось шествие. Я ехал на Норме. Мама́ сидела в первой золотой карете. Аликс — во второй — тоже одна. Про встречу нечего говорить, она была радушна и торжественна, какая только и может быть в Москве!»

Первый выстрел салюта возвестил о том, что царь выехал из Петровского дворца. Кругом было всеобщее ликование. Многие в толпе молились, многие крестили государя вслед. Шествие достигло Спасских ворот. За жандармами — Собственный Его Величества конвой, потом лейб-казаки, за ними царская охота, придворный музыкальный хор и золотые кареты. В первой карете — императрица-мать. Во второй карете — молодая царица. Она была одета в коронационное платье из серебряной парчи, работы мастериц Ивановского монастыря, на плечах — золотая мантия, обшитая шнурами горностая. Вес коронационного одеяния был высок — 23 килограмма. Но царица держалась мужественно и спокойно. Николай II в мундире Преображенского полка.

В 1898 году, через четыре года после смерти Александра III, Мария Федоровна похоронила свою мать — королеву Луизу. В Копенгаген на торжественные похороны съехались многочисленные родственники, представлявшие королевские дома Европы, а также члены российской императорской семьи. Позже, в 1918 году, в день смерти матери Мария Федоровна запишет в дневнике: «Слава Богу, что ей не довелось жить в это жуткое время, когда все вокруг горит и полыхает ярким пламенем, брат идет на брата! Случилось то, о чем она так часто предупреждала. Мы, правда, надеялись, что нас минует чаша сия, но, к сожалению, все это выпало на нашу долю!»

Но на пороге стояла новая беда. Болезнь сына Георгия — туберкулез легких — прогрессировала.

Осенью 1895 года, находясь в Дании, императрица получила телеграмму об очередном кровотечении у великого князя и тут же направила письмо дочери Ксении, которая со своим мужем, великим князем Александром Михайловичем, находилась тогда в Абастумане: «Только что получила телеграмму от Челаева (лейб-медик великого князя. —

Ю. К.),

который сообщает, что у Георгия снова было кровотечение! Какой ужас, я просто в шоке от отчаяния и страха! Хотя я понимаю, что это ничего не значит, но доставляет бедному Жоржи неприятности, и мне его страшно жалко. Отчего же это все произошло? Оттого, что он слишком много лазил по горам? Ты не сообщила мне в телеграмме, что он ездил верхом на Георгиеву площадку, где вы пили чай. Может, он чересчур много двигается? Как видишь, я все не могу успокоиться. К счастью, ты сейчас рядом с ним, и это меня несколько утешает. Ужасно, что я теперь так далеко, только бы Жоржи вел себя поосторожнее — вот что важнее всего. Поцелуй его от меня и скажи, что все это не имеет никакого значения, постарайся подбодрить его и как можно больше отвлекай от черных мыслей, что могут прийти к нему в одиночестве. Все это меня изрядно угнетает. Бедняжка Жоржи, как бы мне хотелось оказаться сейчас рядом с ним!»

Великий князь Александр Михайлович вспоминал: «Осенью 1894 года мы с Ксенией были у Жоржи в Абастумане. Он очень изменился за последний год: похудел, побледнел и помрачнел. Болезнь явно прогрессировала. Нам было неудобно быть веселыми около него, говорить о своем счастье и строить планы на будущее. Уезжали мы от него с тяжелым сердцем…»

Великий князь Николай Михайлович, посетивший Георгия Александровича в 1896 году, в письме Николаю II сообщал, что в его состоянии произошли изменения к худшему:

После восшествия на престол Николая II российский императорский дом в течение какого-то времени продолжал жить в соответствии с установленными традициями. По образному выражению известного дипломата А. П. Извольского, «Российская империя продолжала управляться буквально тенью умершего императора». Великие князья, со своей стороны, пытались оказать давление на молодого императора и повлиять на него в решении различных вопросов управления государством.

Великий князь Константин Константинович Романов писал: «Болтают, будто бы дяди Государевы стараются иметь влияние на царя, не оставляют без советов, но я думаю, что в этих слухах говорит зависть и что это пустые сплетни. Но я знаю наверное, что Владимир очень докучает вдовствующей императрице Государыне разными напоминаниями и предложениями, например, он сильно настаивал, хотя и безуспешно, чтобы невесту везти под венец в золоченой карете, чтобы ей как будущей императрице были переданы различные бриллианты. Минни очень тяготится всем этим».

После ухода из жизни мужа и вступления на престол сына для Марии Федоровны начался новый период жизни. Умная, властная женщина, обладавшая глубокой политической интуицией, она многому научилась у Александра III. Отсюда ее постоянное стремление направить сына в его делах, уберечь от чужого вредного влияния, окружить нужными людьми. Императрица-мать понимала, что Николай, вступивший на престол в 27 лет (на 10 лет раньше, чем его отец), безусловно, нуждается в поддержке, и в первую очередь в ее помощи.

В первые годы его царствования мать пыталась помочь ему. «Молодой государь чрезвычайно нежно обходится с матерью. День начинается с того, что он приходит к ней в уборную и, показывая ей все полученные им письма, совещается относительно всего предстоящего ему в тот день», — писал в своем дневнике государственный секретарь А. А. Половцов. Председатель Археологической комиссии, управляющий столом сиротских заведений Ведомства императрицы Марии А. А. Бобринский вспоминал: «Рассказывают, что более чем один раз он (Николай II. —

Так, 7 декабря 1896 года, обращаясь к своему деду Кристиану IX с просьбой «отпустить» российского посла в Дании графа Муравьева в Петербург в связи с назначением его на должность министра иностранных дел, Николай II обронил: «Но я говорил с Мама́, и она не видит препятствий к этому». О влиянии «женской политики» в Петербурге (подразумевалось влияние Марии Федоровны) писал в феврале 1898 года французский посол в Копенгагене Поль Камбон в связи с выдвижением афинским правительством в 1897 году на пост генерал-губернатора Крита принца Георга (сына греческого короля Георга, брата Марии Федоровны). В первые годы царствования на Николая II оказывала влияние не только его мать, но и великие князья, и царский наставник К. П. Победоносцев. После смерти Александра III на имя Марии Федоровны продолжали регулярно поступать записки и отчеты губернаторов о состоянии дел в губерниях, о студенческих волнениях в высших учебных заведениях России в 1899–1901 годах. Все они хранятся в российских архивах.

Вскоре после вступления Николая II на престол Мария Федоровна в своих письмах родственникам в Данию к имени Ники все чаще стала прибавлять слово «stakkels» (в переводе с датского — «бедный», «бедняга»). Что вкладывала мать в это определение, было понятно лишь ей одной, но создается впечатление, будто она уже тогда хорошо понимала: груз управления государством слишком тяжел для ее сына. Он же, император России, хозяин шестой части Земли, свои письма к матери часто заканчивал словами: «Ты молишься о твоем бедном Ники, Христос с тобой».

Позже Мария Федоровна постоянно сетовала на то, что его окружали люди, которые не были преданны ни ему, ни государству. В дневнике А. А. Половцова, знатока дворцовых интриг, мы читаем следующее: «Чей же голос раздается около Государя? Исключительно министерский; а между тем весьма понятно, что Государю хочется слышать голос, проверить то, что жужжат министры в постоянном концерте самохваления. Он и обращается к втирающимся к нему ничтожествам, думая услышать независимый голос. Все это очень грустно и, скажем более: опасно».

«Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях… У моего бедного сына так мало людей, которым он верит, а Вы всегда говорили ему то, что думаете», — неоднократно говорила она министру финансов В. Н. Коковцову. «Все остальные (кроме П. Святополк-Мирского. —

Ю. К.)

не говорят Государю правду…» — заявляла она Е. Святополк-Мирской. Во время приема у себя А. Оболенского, как свидетельствует Половцов, императрица упрекала его за то, что «он мог бы представлять Государю дела в настоящем их виде, тогда как Д. Сипягин по чрезвычайной ограниченности ума своего не в состоянии того сделать… Оболенский тщетно доказывал ей, что по положению своему „товарища“ он доступа к государю не имел…». Императрица в заключение сказала: «Идите, идите к моему сыну, скажите ему правду» («Allez, allez chez mon fils el dites lui toute la vérité»).

Многие современники высоко оценивали способности молодого императора. С. Ю. Витте писал: «Я должен сказать, что когда наследник стал председателем комитета, то уже через несколько заседаний было заметно, что он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как император Николай II — человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще все быстро схватывает и все быстро понимает». Такие качества царя, как доброта и отзывчивость, отмечали многие его современники. Передавая мнение о царе Л. Н. Толстого, великий князь Николай Михайлович, историк, дядя царя, писал: «Толстой начал говорить о нынешнем государе Николае II. Очень его жалеет, так бы хотелось ему помочь, он, видимо, добрый, отзывчивый и благонамеренный человек, но окружавшие его люди — вот где беда!»

Когда в конце 1902 года Николай внезапно заболел брюшным тифом и встал вопрос о возможной передаче власти великому князю Михаилу Александровичу, состоялась беседа вдовствующей императрицы и С. Ю. Витте. В своих воспоминаниях последний приводит ее содержание: «Вы хотите сказать, что Государь не имеет характера императора? — Это верно, — отвечает Мария Федоровна, — но ведь в случае чего его должен заменить Миша, а он имеет еще меньше воли и характера». Во время болезни Николая II Александра Федоровна отказала Марии Федоровне в возможности ухаживать за больным, заявив, что она со всем справится сама. Мария Федоровна так и не приехала к ним.

Первая мировая война застала Марию Федоровну в Англии. 17 июля 1914 года вдовствующая императрица писала старшей дочери Ксении: «Кажется, что все сошли с ума; не верится, что все это так скоро могло случиться. Я совершенно подавлена. Все, что произошло, так ужасно и так страшно, что слов нет. Боже мой, что нас еще ожидает и чем это все кончится?»

Из Англии Мария Федоровна перебралась в Данию. По воспоминаниям князя Юсупова, оказавшегося в те дни вместе с ней и женой Ириной в Копенгагене, множество поездов было предоставлено в распоряжение русских, не имевших возможности вернуться на родину. При попытке вернуться в Россию через Германию Мария Федоровна подверглась в Берлине грубым издевательствам.

20 июля (2 августа) она сделала в своем дневнике следующую запись: «Во Франции нас всюду встречали с возгласами „Да здравствует Россия!“. Мобилизация шла полным ходом. В Германии ничего не было заметно до тех пор, пока мы не прибыли в предместья Берлина, где лица прохожих дышали ненавистью. Когда же мы въехали в Берлин, отвратительное место, появился Свербеев (посол России в Германии. —

Ю. К.)

и сообщил об объявлении войны. Я не могла ехать дальше к границе. Свербеев был как помешанный; видно было, что он потерял голову и не был уже послом. Он сказал мне, что маленькая Ирина находится с семьей Юсуповых и что они все арестованы. Слыхано ли что-либо подобное… Потом появились немцы, и один чиновник сказал, что я должна ехать назад через Англию, Голландию или Швецию, или, может быть, я предпочту Данию. Я протестовала и спрашивала, что случилось, на что получила ответ: „Россия объявила войну“. Я ответила, что это ложь».

Мария Федоровна вынуждена была вернуться в Копенгаген. Когда она уже через Швецию и Финляндию возвращалась в Россию, финны, которые были особенно расположены к вдовствующей императрице, на станциях приветствовали ее овациями. Тысячи людей пели в ее честь национальные гимны. Императрица искренне любила Финляндию и, по словам государственного секретаря А. А. Половцова, всегда «страстно отстаивала ее от натиска русской бюрократии».

С 26 февраля 1917 года заседания Государственной думы были прерваны. В царском указе говорилось: «Занятия Государственной думы прервать с 26 февраля сего года и назначить срок для их возобновления не позже апреля 1917 г. в зависимости от чрезвычайных обстоятельств».

27 февраля (12 марта) состоялось так называемое Частное совещание членов Думы. Из девятнадцати выступавших депутатов только шесть высказались за взятие Думой власти. В результате давления кадетов Дума так и не решилась возобновить свои заседания, но был создан Временный комитет Государственной думы.

28 февраля (13 марта) в связи с беспорядками и ширившимся забастовочным движением в Петрограде Николай II приказал военному командованию «немедленно навести порядок». 28 февраля 1917 года стали открыто бунтовать войска. Как подтверждают источники, среди солдат и офицерских корпусов открыто работали агитаторы, входившие в организации заговорщиков. Начался захват правительственных зданий. С 27 февраля в столице установилась фактически двойная власть — Временный комитет Государственной думы во главе с М. А. Родзянко и Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с Н. С. Чхеидзе и А. Ф. Керенским.

В 1910 году в своей речи, произнесенной в Государственной думе, П. А. Столыпин сказал: «Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы России, то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную». Слова П. А. Столыпина оказались пророческими.

В конце марта 1917 года Мария Федоровна с дочерью Ольгой, ее мужем полковником Н. А. Куликовским, мужем второй дочери Ксении великим князем Александром Михайловичем переехала в Крым. Великая княгиня Ксения Александровна со своими тремя старшими сыновьями прибыла туда из Петрограда вместе с семьей Юсуповых немного позже. В Крыму вдовствующая императрица находилась в течение двух с половиной лет, до апреля 1919 года — сначала в Ай-Тодоре, затем в Дюльбере и Хараксе. Это пребывание стало для нее практически домашним арестом, полным постоянных лишений и унижений.

Вместе с Марией Федоровной в Крыму находились некоторые члены бывшей императорской семьи и люди, близкие к ним. В имении Ай-Тодор проживали ее дочери: старшая Ксения Александровна с мужем и их шестеро детей — Андрей, Никита, Ростислав, Федор, Дмитрий, Василий; младшая дочь Ольга Александровна со своим вторым мужем полковником в отставке Н. А. Куликовским и маленьким сыном Тихоном (родившимся в Ай-Тодоре 13 августа 1917 года), а также графиня Менгден, фрейлина Евреинова, генерал Фогель и другие.

В имении Чаир жили великий князь Николай Николаевич с супругой Анастасией Николаевной, князь С. Г. Романовский, граф С. В. Тышкевич с супругой, князь В. Н. Орлов, доктор Малама и генерал Болдырев. В имении Дюльбер обосновались великий князь Петр Николаевич с супругой Милицей Николаевной, их дети Роман и Марина, генерал А. И. Сталь с дочерьми Еленой и Марией, в Кореизе — дочь Ксении Ирина с мужем Ф. Ф. Юсуповым.

Вначале вдовствующей императрице разрешалось совершать прогулки по всему Ай-Тодору, но, когда в конце апреля в Ялту прибыли два военных корабля, на борту которых находились 250 матросов и командиров Черноморского дивизиона, ситуация резко изменилась. В апреле 1917 года в имениях, где проживали члены царской семьи, был произведен обыск. Сохранилось письмо, вскоре после этого события написанное вдовствующей императрицей великой княгине Ольге Константиновне. В нем Мария Федоровна подробно описывала те унижения, которым она тогда подверглась:

Лето 1918 года выдалось в Крыму очень жарким. На солнце 34 градуса, в тени — 22. Для Марии Федоровны пребывание здесь становилось с каждым месяцем все более тягостным и угнетающим. Сердце матери предчувствовало надвигающуюся беду, и думы о сыновьях Николае и Михаиле и других членах императорской семьи, исчезнувших в Сибири, не давали ей покоя. О судьбе сына Михаила — великого князя Михаила Александровича, с конца 1917 года не было ничего известно, хотя, правда, в своем письме Николаю в Сибирь от 21 ноября Мария Федоровна сообщала, что Миша написал ей о последнем свидании двух братьев «в присутствии свидетелей» (Керенского и др. —

Ю. К.)

перед отъездом семьи Николая в Сибирь.

16 (29) июня 1918 года императрицу в Дюльбере посетила госпожа Гужон и сообщила, будто бы «Миша находится в Омске». Эта новость дала вспыхнуть слабой надежде и даже на некоторое время успокоила императрицу. Надежда погасла так же быстро, как и вспыхнула: «Ужасно, но я не имею никаких известий ни от него (Михаила. —

Ю. К.),

ни от Ники».

На самом деле 16 (29) июня великого князя Михаила Александровича уже не было в живых. Он был первым из царской семьи, погибшим от большевистского режима, что было не случайно.

Сорокалетний блестящий офицер, генерал-лейтенант, командир Кавказской Туземной Дикой дивизии, георгиевский кавалер, Михаил Александрович пользовался любовью и заслуженным авторитетом в армии. «Душевное внимание великого князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться, — писал полковник Б. В. Никитин, руководивший в марте-июле 1917 года российской контрразведкой, — мы были счастливы близостью к нему и преданы безмерно».