Такой зимы не помнил никто. Даже Мудрые соглашались, что слишком рано она началась. Снега пришли с Зотака с середины осени, а к восходу Косматой Звезды легли на глубину нескольких лап. Их принесли свирепые вьюги, задувавшие в каждую щель изб Дегнанов, пока старшие женщины не разозлились и не велели мужчинам закрыть дерном резные крыши. Мужчины старались изо всех сил, но леденящие ветры высосали из земли последнее тепло. И она не поддавалась орудиям. Мужчины пытались было закрывать крыши снегом, но его сдувал неумолимый ветер. Штабеля дров таяли с пугающей быстротой.

Обычно молодежь стаи рыскала в окрестных холмах и собирала хворост, когда ей не давали другой работы, но в эту суровую зиму Мудрые шепнули что-то охотницам, и те велели щенкам не выходить из виду ограды стойбища. Щенки чуяли перемену и беспокоились.

Еще никто не сказал слова «граукен». Никто не вспоминал старых страшных рассказов – не хотел пугать малышей. Но взрослые знали, как легко просыпается в такую погоду зверь, дремлющий под шкурой мета.

Ближе к Зотаку дичь поредела. Шайки северных кочевников рано истощили запасы еды. И с походом на юг не задержатся.

Они приходили и в более мягкие зимы. Что могли – воровали, если приходилось – дрались за плоды трудов своих оседлых собратьев.

Марика, дочь Скилдзян, встретила свой десятый день рождения в худшую из зим, когда страх таился в темных углах материнской избы как тень старых сказок, что больше не рассказывали старухи. С голодными щенками одного с ней помета, Каблином и Замберлином, они попытались отметить это событие по-щенячьему, но ничто не могло разрушить мрачность старших.

Обычно разыгрывались смешные фольклорные сцены. В этот раз Марика с Каблином сложили собственную сказку о приключениях и, невзирая на протесты консервативного Замберлина, уже месяц ее репетировали. Они верили, что удивят старших. Замберлин говорил, что они оскорбят Мудрых. Во время представления только ма достаточно отвлеклась от своих мыслей, чтобы следить за сюжетом.

Щенят ждало разочарование. Марика отлично играла на флейте, Замберлин с увлечением лупил в барабан, Каблин пытался петь.

На весь этот шум обернулась, ворча, одна из старух. Щенки не успели вовремя остановиться. Скилдзян пришлось встать между ними и старухой.

Щенки еще пытались жонглировать, к чему у Марики был исключительный талант. Летом все старухи на нее смотрели и восхищенно ахали. Она будто командовала летающими в воздухе шарами. Но сегодня даже ма не проявила интереса.

Стояла середина лета – время, когда натолкнуться на опасность можно, только очень постаравшись. Щенков свободно отпускали в лес и на холмы, чтобы изучили территорию стаи. Их игры и работа вырабатывали навыки, необходимые взрослому мету, чтобы выжить и вырастить собственных щенят.

Марика почти всегда бегала со своими однопометниками, особенно с Каблином. Замберлин редко делал что-нибудь сверх того, что от него требовали.

Но у Каблина не было выносливости Марики, ее силы и храбрости. Иногда он доводил ее, и в приступах злости она пряталась, чтобы ему приходилось искать путь самому. Он хныкал, причитал, жаловался, но всегда выбирался. На своем уровне он был достаточно способным.

К северо-востоку от стойбища стояла скала Стапен – причудливый базальтовый выход, которому Мудрые издавна придавали значение духовное и обрядовое. Там, на скале Стапен, они говорили с духами леса и оставляли им приношения, чтобы хорошей была охота, густыми всходы, сочными и крупными ягоды и обильным – урожай чота. Чот – многолетнее растение по колено высотой, со съедобными листьями, плодами и тучным, сладким, бугорчатым корнем. В темном, сухом и прохладном месте корень может храниться годами.

Скала Стапен возвышалась над пятью естественными святилищами, посвященными анималистической традиции древних Дегнанов. Другие были посвящены духам воды и воздуха, огня и подземного мира. Всесущего, хранителя древних путей, почитали в каждой избе.

Расспросив Марику и убедившись, что крик ей не почудился, как бывало, Скилдзян обошла стойбище и собрала поисковую партию – по две охотницы от каждой избы. Еще раз выслушав рассказ Марики, они вышли из стойбища. Марика залезла на сторожевую башню и смотрела им вслед, как они проходят между витками ограды, за ворота, через снежное поле, в зубы злобному ветру.

Она не хотела сознаваться даже себе – но она боялась. День угасал. Небо заволакивало тучами, собирался снегопад. Если охотницы уйдут надолго, их застанет вьюга. А в темноте под метелью может заблудиться даже самая умелая охотница.

На башне Марика пробыла недолго. Погода намекнула на то, что у нее еще есть в запасе, швырнув в морду пригоршню льдинок. Марика скрылась в избу.

Она боялась и тревожилась. Крик стоял у нее в ушах.

И в тяжелом воздухе избы повисла тревога. Мужчины беспокойно зашевелились на своей половине. Старухи решительно склонились над работой. Даже Зертан взяла себя в руки и принялась за шитье. Женщины помоложе рыскали туда-сюда, нервно огрызаясь, когда натыкались друг на друга. Щенята убрались в тихую безопасность чердака.

Поисковая партия вернулась глубокой ночью. Вдевятером. Две охотницы были ранены. С ними пришли еще две раненые неизвестные и дикарь – тощий скелет в рваных и облезлых мехах. Он хромал и шатался, и его наполовину волокли охотницы. Лапы у него были связаны за спиной, но он не пресмыкался, как те трусливые мужчины, которых знала Марика.

Партией командовала Скилдзян, и потому Мудрые и почти все взрослые женщины набились в ее избу. Мужчины Скилдзян очистили место и убрались в свою холодную половину. Самые робкие попрятались в кладовые или к себе в погреб. Только Хорват и другие старики смотрели из-за ям очага.

Щенки брызнули на чердак и стали драться за места, откуда можно было подсматривать и подслушивать. Марика была достаточно большая и достаточно злобная, да и репутация у нее была соответствующая, так что она без труда нашла место для себя и Каблина. Она не могла оторвать взгляда от дикаря, который лежал на территории Мудрых под взглядами шаманки и старейших.

Скилдзян заняла свое место возле очага охотниц. Она молча оглядывала собрание, которое затихало с куда большим, чем обычно, ворчанием и лязгом зубов. Марика думала, что взрослые уже все знают, потому что им рассказали разбежавшиеся по своим избам охотницы. И все же она надеялась, что все равно все будет рассказано. Ма всегда была методичной метой.

Скилдзян терпеливо ждала. Три дегнанские охотницы не вернулись. Страсти кипели. И Скилдзян ждала, пока они улягутся сами собой. Потом она сказала:

У Марики и Каблина проснулся интерес, и они стали часто приходить к пещере Махен. Каждый раз, пользуясь своей молодостью, они оставляли Пошит далеко позади, пробегая длинными кругами, иногда до самого берега Хайнлина, а потом сворачивая в леса и холмы, где находилась пещера. Шаманка могла бы выследить их по запаху, если бы хватило силы воли, но после пяти миль старые ноги отказывались идти. И Пошит хромала обратно в стойбище, угрюмо выпятив челюсть. Там она ворчала и бурчала в разговорах с Мудрыми, но обвинить щенков перед их матерью не решалась. Даже в том, что они ее загнали до изнеможения. Это сочли бы обычной дерзостью молодых.

Пошит знала, что они от нее убегают. И они знали, что она знает. Это была жестокая щенячья игра. А Каблин часто повторял свое – еще более жестокое – предложение. Марика отказывалась принимать его всерьез.

Пошит так и не узнала, что они бегают к пещере. Иначе бы она просто пошла туда и ждала, а то, что она там увидела бы, привело бы ее в восторг.

То, что почувствовал тогда Каблин, по-прежнему оставалось в пещере. И воздух там всегда был какой-то странный, хотя щенки так и не могли понять почему.

Самое существование этого открывало их разум. Марика неожиданно для себя обнаруживала все больше и больше необъяснимых и неожиданных способностей. Оказалось, что она может определить местонахождение любого из тех, кого она знает, просто сосредоточившись и достав его. Она обнаружила, что, если сильно сосредоточится, может иногда поймать отблеск мысли, услышать, о чем думает тот, кто у нее перед глазами.

Вокруг избы завыли первые порывы вьюги. Внизу на земляном полу все еще шел спор, хотя спорить уже было не о чем, охотницы из других изб почти все разошлись по домам, а те, что остались, не ушли из чистого упрямства.

Марика как раз просыпалась на том же месте, где ее сморил сон, как вдруг старуха Саэттл отошла от пресса и подошла к подножию лестницы.

– Щенята – вниз! – позвала она. – Начинаются уроки.

– Сейчас? – удивилась Марика.

– Сейчас. Вниз давайте.

Время шло. Инструменты перетачивали в оружие. Готовили самодельные дротики, копья и стрелы. Мужчины и старшие щенята непрестанно тренировались с примитивным оружием. Первоначальная лихорадка подготовки спадала, потому что ничего не происходило. Дозоры не видели никаких признаков грозящего нападения кочевников. Вообще никаких следов кочевников.

Кризис миновал, не успев начаться?

Пленник умер, так ничего и не сказав – как и ожидала Марика. Охотницы вытащили его на улицу и перебросили через частокол, мертвого и изувеченного. Как предупреждение.

Марика жалела, что не вышло случая поговорить с пленником. О землях за Зотаком она не знала почти ничего.

Охотниц вынужденное заточение раздражало, хотя причины были чисто психологическими. Зимой, бывало, и дольше приходилось сидеть в стойбище. Шли споры, надо ли открывать ворота. Пронизывающая стужа продолжала пожирать запасы дров.

Тогда была осень. Хорошее настроение стало убывать. Охотницы ушли далеко в лес, подстерегая дичь, которая уже двинулась на юг. Мужчины с серьезной решительностью коптили и солили припасы. Щенята рыскали по лесу, собирая хворост. Мудрые читали предзнаменования в полете летунов, в окраске насекомых, в размерах запасов, накопленных маленькими древесными обитателями, в глубине норы, выкопанной гурненами для спячки.

Будь признаки неблагоприятны, Мудрые позволили бы валить живые деревья и собирать второй или даже третий урожай корней чота. Охотницы стали бы пристальнее поглядывать на колонии отеков и других пушных зверей, наблюдая, как те готовятся к зиме. Глубокой зимой их можно было бы взять ради мяса и шкур.

Зима собирала за Зотаком свои легионы, и меты Верхнего Поната задумывались о возможности внезапных губительных бурь, а времени для игр, для блуждания по лесам в поисках случайных находок становилось все меньше. В стойбище всегда была работа для каждой пары лап, которая могла хоть что-то сделать. У Дегнанов работа была даже для только начавших ходить щенят.

Бывало, Марике по пять дней подряд не удавалось вырваться на свободу. Обычно такой шанс представлялся при сборе хвороста – от этой работы щенки пытались отвертеться. К подобным вещам относились терпимо.

Этой осенью Мудрые решили, что зима будет суровой, хотя даже наполовину не угадали насколько. Дегнаны, правда, все равно запасали куда больше, чем считали необходимым. Просто разумная предосторожность.

Следующая вахта Марики пришлась на границу ночи и утра. Звезды стали бледнеть, и из-за края мира показались первые слабые лучи солнца. Марика снова взглянула на небо и замечталась, вспоминая неясные намеки из новой книги. Кто же такие эти сестры-силты? Что они там нашли среди этих чужих солнц? Почему ей так не повезло родиться на самом краю цивилизации вместо какого-нибудь большого города на Юге, где у нее был бы шанс попасть в такие же приключения?

Она снова поискала гонцов, и снова контакт был четким. Обе уже добрались до крепости. Обе беспокойно спали в каменных клетках. Вокруг них двигались чьи-то чужие разумы. Не так тесно, как в стойбище, где мысли гудели несмолкаемым гулом, но все же их было много. Взрослые и старые, словно разумы Мудрых. Или шаманок, потому что был в них и этот оттенок. Одна находилась возле посланниц, будто наблюдая за ними. Марика попыталась коснуться ее плотнее, ощутить далеких незнакомок, что так пугали Дегнанов.

Тревога!

Суматоха внизу вызвала суматоху наверху. Марику разбудил водопад лап, локтей, ног бегущих через нее щенят. Каблина рядом не было.

Стояла глубокая ночь. Кое-кто из медлительных щенят протирал глаза и спрашивал, что случилось. Марика подползла к верхушке лестницы, где Каблин занял удобную позицию. Марика пробилась к нему, игнорируя недовольное ворчание тех, кого она отпихнула.

– Чего там?

– Не знаю. Кто-то пришел из избы Герьен. Охотницы готовятся к выходу.

Он был прав. Охотницы надевали самые теплые меха. Будто собирались уходить надолго. Мужчины безмолвно глядели со своей половины. И Мудрые тоже, хотя Марикина ба что-то гудела себе под нос, никем не замечаемая. Что-то бормотала и Пошит, но эта просто возносила молитвы Всесущему.

Это случилось поздней осенью, но пораньше, чем история с Пошит на скале Стапен. Небеса хмурились и нависали, обещая то, что должно прийти потом. Ручьи часто выходили из берегов от непродолжительных, но злобных бурь. Все приметы сулили недоброе.

Но стойбище Дегнанов наполнял дух радостного возбуждения. Приходили и уходили каждый час гонцы из других стойбищ. Высланные на дальнюю разведку охотницы переправляли вести, которые тут же разносили по соседним стаям только что вышедшие из щенячества Дегнаны.

Не видно, говорили вести. Не видно. Не видно. Но каждое такое сообщение только подхлестывало ожидание.

Марика была возбуждена больше других в стае. Эта осень была вехой в ее жизни. Она впервые побежит со стаей как ученица охотниц.

«Скоро. Скоро, – обещали Мудрые, читая приметы на небе и в дуновении ветра. – Скоро стада пойдут. Еще день. Еще два дня. На небе верные приметы. Скоро побегут передовые».

Марика была на башне, когда кочевники вернулись наутро после ночного рейда ма. Спуститься было невозможно.

Быть может, сотни две кочевников устремились к стойбищу, выйдя со стороны стойбища Ласпов. Они остановились за пределами полета стрелы и завыли, потрясая оружием и фетишами. Среди них бродили Мудрые, раздавая благословения. Охотницы несли штандарты, сделанные из черепов метов и артфов, и хвосты кирнов. Кирны – это большие всеядные звери, водящиеся на Зотаке, которых кочевники считали священными. Их свирепость, хитрость и упорство были легендарны. Эти качества и выражали хвосты.

Вперед вышел высокий молодой мужчина. Оскалив зубы при виде брошенных прошлой ночью тел, он крикнул:

– Сдайте стойбище, и вам все простят. Сопротивляйтесь – и ваши щенки пойдут на мясо.

Смел для мужчины, подумала Марика. Наверное, это и есть тот одиночка, которого Мудрые зовут верленом. Откуда бы еще у мужчины такая дерзость?

Марика смотрела на родные места. Вот что оставляет она. К северу – леса и холмы, постепенно вырастающие в невысокие горы Зотака. За ними – тайга, тундра и вечный лед. С этой стороны пришли зима и граукены.

Там, внизу, они уже жарят щенят. От запаха горелого мяса метов Марика выблевала завтрак. Вокруг башни стояли, ругая ее на все корки, кочевники.

На восток уходят гладкие холмы, покрытые снегом, будто от земли остались голые кости. За долиной Плентцо холмы становятся выше, там добывают лучшие из мехов отека.

На юг земля медленно понижается к восточному истоку Хайнлина, затем в дальней дали снова поднимается и переходит в лесистые холмы, почти невидимые, поскольку трудно разглядеть границу между белой землей и бледно-серым небом. За рекой Марика никогда не была. Юг она знала только по рассказам.

Запад очень похож на восток, только пологие холмы почти лишены деревьев и, сколько хватает глаз, не становятся выше. Даже наоборот, понижаются. Последний в гряде переходит в пологий склон, спускающийся к слиянию рек, где много дней назад была крепость.

На ночь они укрылись в избе Скилдзян, которая держалась дольше других и потому пострадала меньше. Марика не могла избавиться от стоявшей в ноздрях вони жареного щенячьего мяса. Она все дрожала, обхватив себя лапами, забивалась в тень, уходила в себя и смотрела на призраков, проходивших сквозь стены избы. Очень долго она была не в себе. Иногда ей мерещились меты, которых рядом не было, и она говорила с ними, как с присутствующими. А потом она увидела мету, которая могла быть здесь, и не поверила тому, что видит.

Посланницы силой влили в нее чэйф, и она погрузилась наконец в долгий и глубокий сон без сновидений.

И все же глубоко за полночь она то ли проснулась, то ли ей приснилось, что подслушала разговор двух в черном. Грауэл, Барлог и куча драных шкур, под которыми могло быть тело третьей, лежали у одного очага. Чужие меты сидели у другого.

Высокая говорила:

– Это она коснулась нас в Акарде. И она же дважды ударила во время боя. Сильная, одаренная Всесущим.

В коротком жизненном опыте Марики не было ничего, с чем можно было бы это сравнить. Никогда не было такого полного, безысходного ощущения собственной ничтожности, такого холода, такой униженности. А ведь всего прошло несколько часов первой ночи пути.

Теперь ей было понятно, как приходится – приходилось, напомнила она себе с горечью – Каблину, когда он старался угнаться за Замберлином и его приятелями. Свежий мокрый снег засасывал на каждом шаге, как зыбучий песок, хотя Марика шла предпоследней в цепочке – только Барлог защищала ее спину. Мешок немедленно стал гнуть вниз словно камень, готовый утянуть ее на дно этой белой шкуры земли и никогда не дать вынырнуть. Поднялся ветер с Зотака, раздирая бахрому серых облаков перед лицами лун, грызя правую щеку настолько, что Марика всерьез испугалась отморозить половину лица окончательно. Постепенно холодало.

В этом было только то преимущество, что, если температура достаточно упадет, им вряд ли грозит очередная вьюга.

Вся эта неимоверная, спиноломная работа по очистке стойбища от тел теперь навалилась на нее. Болело всюду. Мышцы так толком и не отошли.

Грауэл прокладывала путь. Она старалась замедлить темп, но силты наседали, а для охотницы трудно идти медленно, когда даже старуха выдерживает скорость куда большую.

Ни Барлог, ни Грауэл ни слова не сказали, но потаенные взгляды, которые они бросали на костер, явно говорили, что они не считают это слишком мудрым. Пусть дым даже и не виден, но учуять его можно за много миль.

Силты заметили их беспокойство и поняли его. Высокая могла бы и согласиться загасить костер, как только закончилась готовка еды, но старшая была упряма и не собиралась слушать советов от кого бы то ни было.

И огонь горел.

Охотницы выкопали под деревом укрытие, достаточное для пятерых и глубокое настолько, чтобы полностью скрыться от ветра. Когда встало солнце, силты забились в укрытие и прижались друг к другу для тепла. Марика невдалеке за ними. Только сон мог принести облегчение боли физической и душевной. Грауэл полезла за ней. А Барлог осталась.

– А где Барлог? – спросила Марика, наполовину уже засыпая.

Кочевники больше не появлялись. Во врагах уже не было необходимости. Погода, голод, все усиливающаяся слабость из-за тяжелой работы и урезанного рациона вполне успешно превращали переход в пытку.

Марика переносила трудности лучше своих спутниц. Она была молода, вынослива и не тратила силы, таща волокушу.

И потому, когда пришло время строить укрытие, эта работа легла на нее. Барлог и Грауэл выдохлись так, что еле могли поддерживать огонь и помешивать в котле – куда очень мало чего было положить. Они поругивали друг друга, что не хватило соображения обобрать кочевников. Замечание высокой силты, что у кочевников ничего, кроме оружия, не было, не изменило ничего.

Меты плохо переносят голод. Марика почувствовала, как в ней ворочается, просыпаясь, граукен. Она посмотрела на остальных. Если дело дойдет до отчаяния, кого они выберут? Ее или старую силту?

Марика никак не могла не лезть в ту странную часть крепости, где запутывались ее ощущения. В тот день она возвращалась три раза. На третий раз ее оглушило так, что чуть не вывернуло желудок.

В последний раз все оказалось совсем по-другому, и странное чувство было куда сильнее.

Марика прислонилась к стене и старалась удержаться от рвоты. Она тяжело дышала и подставляла холодному северному ветру охваченное внезапным жаром лицо. Наконец она достаточно овладела собой, чтобы двигаться дальше.

Марика нырнула в первую увиденную дверь. Там головокружение стало слабее.

Она остановилась. Где-то над головой слышались странные голоса. Вокруг мигали огоньки. Странные огоньки, без пламени и без жара. Только постоянный, неугасающий свет. Она попыталась коснуться их пальцами – не вышло. Что за колдовство?

Ее привели к высокой силте, которая забрала ее из Верхнего Поната. Она все еще была на постельном режиме. Небольшая рана в ноге, полученная при нападении кочевников, стала гноиться и омертвевать на мучительной дороге к крепости. За все время перехода она ни слова не сказала ни о ране, ни об инфекции.

Приведшие Марику сестры по дороге сплетничали, обсуждая возможность, что ногу Хлес придется отнять. Сестры-целительницы никак не могли справиться с инфекцией.

– Итак, – сказала высокая, – о тебе все забыли, и никому до тебя дела нет? – Казалось, эти слова ее как-то угрюмо развеселили. – Ну что ж, ничто не длится без конца. Легкая жизнь кончилась.

Марика ничего не ответила. Ей эта жизнь совсем не казалась легкой. Ей было очень одиноко и мучили воспоминания о стае и стойбище. Неутешимую боль вызывала мысль, что вся стая ушла в объятия Всесущего без Оплакивания. И с этим ничего не могли сделать ни она, ни Грауэл, ни Барлог вместе. Ни одна их них не знала обрядов. Церемония Оплакивания была в ведении Мудрых. А последняя из Мудрых Дегнанов погибла – и Марика была в этом неколебимо уверена – от воздействия силты.

Во сне приходили видения. Не такие сильные, не такие долгие, но все еще на грани безумия, горящие лихорадкой.

Марика стояла на каменном полу в середине зала в самом сердце крепости Акард. Пол выложен зеленым, красным и черным камнем, образующим орнаменты и символы. Высоко вверху в стеклянные окна – еще одно чудо крепости – пробивался сквозь ледяные узоры слабый свет. Его едва хватало, чтобы выхватить из темноты колонны, поддерживающие идущую вокруг всего зала балюстраду на высоте сорока футов. Колонны – из зеленого камня, инкрустированного красным, белым, коралловым и черным. За ними залегли тени.

Но весь блеск зала ограничивался колоннами. Стены за ними выцвели до темного серо-коричневого. Кое-где на них виднелись заплаты.

Белый пол образовывал квадрат со стороной сорок футов. В середине его был тот самый символ из двух комет, в алом и антрацитовом цветах, три фута диаметром. Посреди этого магического знака стояла Марика.

Не было ни мебели, ни искусственного света. Эхо от стен никогда не смолкало.

У Марики были закрыты глаза. Она старалась контролировать дыхание, чтобы ни один звук не отдавался эхом. За ней безотрывно наблюдала Горри. Наставница облокотилась о перила балюстрады, недвижная как камень, нависла темным силуэтом. Казалось, весь проникающий в окна свет падает на Марику.

Как бы под неофициальным арестом, Марика три дня не покидала своей кельи. Потом за ней пришла одна из послушниц Акарда передать приглашение от Горри.

Марика отложила флейту, на которой играла почти непрерывно, к недовольству своих соседок, и закрыла второй том Хроники. Это уже было далеко от нее, как история другой стаи.

Посланница, чье имя Марика не могла, да и не беспокоилась вспомнить, опасливо посмотрела на флейту. Так могла бы смотреть Марика на ядовитую травяную ящерицу, появись та на вершине холма, где Марика от нечего делать разглядывала бы облака.

– В чем дело? – спросила Марика.

Сила есть сила. Остальной молодняк побаивался ее еще до инцидента с Горри. Она была дикаркой и точно слегка тронутой. А еще она была крутой, хотя и меньше ростом и моложе почти всех.

А сны продолжались. Отрывистые, случайные сны, не относящиеся ни к одному явлению или природному циклу, который могла бы определить Брайдик. Их появление нельзя было предсказать, будто они появлялись по чьему-то приказу, и Марика твердо решила, что гнев ее мертвых сосредоточился на ней. Еще больше появлялось призраков в ее ночах – хотя она не много времени тратила на сон. Слишком много нужно было сделать и выучить, чтобы еще и на это время терять.

А Брайдик говорила:

– По-моему, твои сны не имеют отношения к мертвым. Только в твоем сознании, когда ты их для себя объясняешь. Я думаю, это твой дар пробивает себе путь наружу. Давление роста. Ты слишком долго жила без руководства и обучения. А со щенами твоего возраста, которые остаются без обучения, случается много странных вещей. И это среди щен с нормальным даром.

– Нормальным даром?

Марике показалось, что Брайдик коснулся край той тени, что преследовала ее с тех пор, как она заметила, что среди мет Акарда прошла какая-то весть. Все смотрели на нее как-то странно. Горсточка живущих в крепости щен не только, как ожидалось, отталкивалась от нее из-за ее дикарских корней – они еще ее боялись. У каждой, которую ей удавалось загнать в угол достаточно надолго, чтобы заставить говорить, на дне глаз мерцал страх.

Луны плыли через ночное небо игривой стайкой в таких соединениях, которые казались невозможными в доступном с земли двухмерном виде. Они должны были бы друг от друга отскакивать.

Как говорили наставницы Марики, малые луны иногда сталкиваются с Клыком или Гончей. Но последнее такое столкновение было замечено два столетия назад, а предыдущее – еще за тысячу лет. Каким бы ни казалось забитым ночное небо, столкновения бывали редко.

– Ты снова мечтаешь, Марика, – сказал ласковый голос прямо ей в ухо. Она подпрыгнула, поняв, что остановилась на ходу. Ее догнала Барлог, которая шла в арьергарде на сотню ярдов позади. Когда охотница задала вопрос, в ее словах послышалась мягкая усмешка. – Ты собираешься переделать мет этой крепости по своему образу, а не меняться по их подобию?

Марика не ответила. Она выдернула тупой конец копья из размякшей земли и побежала вперед и вверх по холму со срезанной вершиной. Она поняла. Барлог сделала свое очередное ехидное замечание насчет упрямого сопротивления одной щены, которая не хочет приспосабливаться к жизни силт. Сопротивления тихого, пассивного, к которому почти невозможно придраться, но все же неизменного. Она училась с жадностью голодного стервятника, но, к отчаянию большинства силт, с виду оставалась все той же дикаркой.

Бессознательно – а может быть, инстинктивно – она делала именно то, что надо, чтобы избежать внимания более далеких сестер Рейгг. Гордость не позволяла сестрам Акарда доложить, что они не способны справиться с дикаркой.

Эта зима была такая же, как и предыдущая, когда рок настиг Верхний Понат, – суровая. Но началась она с лживых обещаний более мягкой погоды. Усыпив бдительность всех, зима выпустила когти и ударила по Верхнему Понату бурей за бурей, громоздя сугробы до такой высоты, что они грозили скрыть северную стену Акарда. Леденящий ветер выл, не переставая, и покрывал все ледовыми узорами. Силты Акарда на время потеряли контакт со своими сестрами Рейгг на Юге.

Эта зима была такой же. Снова пришли с Севера кочевники в невиданном ранее числе. Многие стаи, пережившие первое вторжение, пали при новом – хотя до Акарда многое дошло лишь после ухода зимы. Но все равно просили защиты десятки и сотни беженцев, и силты впускали их, хоть и ворчали сквозь зубы.

Дважды подходили мелкие банды кочевников к полям за северной стеной, где летом выращивали овощи. Оглядев суровые камни стен, кочевники, не соблазнившись перспективой, удалялись. Марика случайно оказалась на стене во второй раз и очень внимательно рассмотрела кочевников, насколько это было возможно с расстояния в несколько сотен ярдов.

– Они пока еще не дошли до самоубийственного отчаяния, – потом сообщила она Брайдик.

– Вот именно – «пока еще», – отозвалась Брайдик. – Это придет. – Связистка была чем-то занята, не очень в настроении болтать и учить. Лед и холод заставляли ее постоянно возиться с аппаратурой, а иногда ей не хватало умения самой выполнить ремонт. – Так долго тянуться не может. И нет причин думать, что зимы станут лучше. Лучше бы они выслали мне техничек. Только им наплевать, если они ничего от нас не слышат. Если лед сожрет нас, им только приятно будет.

Кэг кинулся Марике на горло. Она не шевельнулась. Уйдя в себя, через отдушину в реальном мире, сквозь которую она видела призраков, Марика увидела зверя как шевелящуюся массу мышц и пульсирующей крови, внутренностей и примитивной нервной системы. Он висел, еле-еле перемещаясь в ее сторону, и она решила, что он – настоящий, а не созданная Горри иллюзия.

За месяц до того она бы окаменела в панике. И была бы разорвана на части. Теперь же реакция Марики была полностью сознательной.

Она коснулась места рядом с печенью зверя, придумала огонь и увидела, как долю секунды горела искра. Кэг стал изгибаться в воздухе, вцепившись когтями в точку неожиданной боли у себя внутри.

Марика сквозь отдушину скользнула в реальное течение времени и реальный мир. Она стояла неподвижно, когда зверь пролетел мимо всего в паре дюймов от нее. Она даже не повернулась, когда он упал позади нее на белый пол, яростно скребя когтями. Ни на секунду она не позволила себе ощутить даже тень торжества.

Пока экзамен ведет Горри, может случиться еще многое.

Прошел еще год изгнания. Не более счастливый, чем предыдущий.

Марика вышла на стену, откуда открывался вид на плотину и электростанцию. Здесь обычно она и предавалась своим размышлениям. Только совсем недавно пришедшие беженцы могли не знать, что это место принадлежит ей, и не уважать этого. Это место было ограждено незримым барьером, который даже Горри или ее ровесницы из старых силт не пересекали, если там сидела Марика. Сюда она приходила, когда хотела полностью избавиться от опеки.

Такое место было у каждой силты. Для большинства это были собственные покои. Но вообще такие места создавались молчаливым, невысказанным образом, и об этом знала вся община силт. Постепенно силты Акарда узнавали, что в этом месте – владения щены-дикарки.

Ей нравились ветер и прохлада и вид отсюда. И еще ей нравилось то, что к ней никто не подойдет во плоти неожиданно, чтобы она не успела привести мысли в порядок. Тех, кто мог бы и посмел бы это сделать, было мало – старшая жрица и Хлес Гибани, например, хотя они никогда не сделали бы этого без разумной причины.

Хасген снова замерз. Силты ставили десятки беженцев на рубку льда, чтобы он не забил трубы электростанции. Эта зима была еще хуже двух предыдущих, а каждая из них ставила рекорды по стихийным бедствиям. В этом году было меньше бурь и снега, но ветер так же суров, а клыки холода острее прежнего. Ледяной ветер находил дорогу даже к сердцу крепости, издеваясь над огнями, ревущими в каждом камине. Этим летом граница лесов в трети мили от края вспаханных земель отодвинулась еще на двести ярдов. Дрова складывали, куда только можно. И все же Брайдик, сопоставляя расход дров с остающимся временем, ежилась.

Попытка Горри избавить Акард от самой странной его обитательницы провалилась. С наступлением весны Марика не отправилась в монастырь Макше. Старшая жрица еще недостаточно повозилась с самой трудной своей ученицей, чтобы принять потерю лица, которую принесла бы передача проблемы наверх.

Безнадежные, как их надежды, изгнанницы Акарда старались выглядеть хорошо в глазах своих дальних повелительниц. Иногда менялись политические ветры у силт в старших монастырях, и прежних изгнанниц возвращали. Не часто – но достаточно часто, чтобы это было мотивом. Жульнической приманкой, считала Марика.

Как бы там ни было, старшая не желала терять лицо, отсылая такую неподдающуюся ученицу.

Зато не постеснялась убрать свою самую нелюбимую ученицу на все лето из Акарда.

Ардвехр выходила из себя.

– Чтобы больше этого не было, никогда, щенок! Тебе понятно? Ты больше своевольничать не будешь! Если бы вляпалась сильнее, чем рассчитывала, у тебя бы не было никакой надежды! И помощи – тоже. Я понятия не имела, где тебя искать!

– Если бы я вляпалась сильнее, чем рассчитывала, все ваши проблемы решились бы сами собой, – огрызнулась Марика. И по ее тону Ардвехр сразу поняла, на что она намекает. Какое-то мгновение старшая силта была просто ошеломлена – а с силтами это бывало так редко, что Марика запомнила это как триумф.

Ардвехр овладела собой. И, помолчав, спросила спокойным деловым тоном:

– Ты поняла, как случилось, что ты подобралась к ним незамеченной?

Охотничий отряд оставил надежду застать кочевников врасплох. Он шел к Хайнлину, надеясь на лучшую охоту на восточном отрезке маршрута. Ардвехр была удовлетворена тем, что уже удалось сделать, хотя длинные связки трофейных ушей ей не нравились. Марика начинала верить, что вся охота была упражнением по выполнению бесполезной работы. Она подозревала, что на одного обнаруженного, не говоря уже об убитом, приходилось двадцать сбежавших кочевников. А сила Акарда таяла.

На западе от крепости кочевники стали отбиваться.

Должен быть какой-то лучший способ.

Вдруг, в середине дня, силта-контактер проснулась. Отряд был в это время на расстоянии дня пути от восточного рукава.

– Контакт! Боль… Там сестра… к западу от нас. На них напали. Она единственная из силт осталась жива.