Проснувшись, я услышал, как теплый ветер позвякивает жалюзи на открытом окне, и решил, что это Сторми, но ошибся.

Дующий из пустыни ветер чуть-чуть пах розами, которые еще не расцвели, а в основном пылью: уж она-то цветет в Мохаве двенадцать месяцев в году.

Осадки в нашем городке Пико-Мундо выпадают только короткой зимой. Но в эту теплую февральскую ночь природа нас дождем не порадовала.

Я надеялся услышать затихающий раскат грома. Но если гром и разбудил меня, то прогремел он во сне.

Задержав дыхание, я прислушался к тишине и почувствовал, что тишина прислушивается ко мне.

В свете горящих за матовыми плафонами лампочек я увидел белые филенчатые двери, выстроившиеся вдоль коридора, и ступени, поднимающиеся в темноту.

Матовый, а не полированный пол холла из белого мрамора казался мягким, как облако. И красно-сапфировый персидский ковер словно не лежал, а парил на нем — волшебное такси, ожидающее пассажира, охваченного жаждой странствий и приключений.

Я переступил порог, и пол-облако удержал меня. Ковер мягко пружинил под ногами.

В таких ситуациях закрытые двери буквально притягивают меня. За прожитые годы мне несколько раз снился сон, в котором по ходу поисков я открывал белую филенчатую дверь, и что-то острое, холодное и толстое, как металлический штырь забора, вонзалось мне в шею.

И всегда я просыпался до того, как погибал, задыхаясь, насаженный на этот штырь. А потом обычно уже не мог заснуть, независимо от того, в сколь ранний час открывал глаза.

Исходя из того, что Дэнни где-то поблизости, скорее всего на первом этаже, и молчит не по своей воле, я направился к лестнице. Но прежде чем начал спускаться, повернулся и двинулся в обратном направлении.

Я ожидал, что вернусь к двум закрытым дверям по правую сторону коридора, между главной спальней и комнатой Дэнни, и посмотрю, что за ними находится. Но, как прежде, к ним меня не тянуло.

По левую сторону коридора находились еще три закрытые двери. Но ни одна из них также не влекла меня к себе.

Помимо способности видеть мертвых, которую я бы с радостью обменял на умение играть на фортепьяно или составлять букеты, мне дарован, как я это называю, психический магнетизм.

Если нужного мне человека нет там, где я рассчитывал его найти, я могу идти пешком, могу ехать на велосипеде или автомобиле, держа в голове его имя, мысленно представляя себе его лицо, кружить по улицам и, иногда через несколько минут, иногда через час, обязательно на него наткнусь. Что-то притягивает меня к цели точно так же, как магнит притягивает железный порошок или стружку.

Когда ты получаешь электрический разряд в пятьдесят тысяч вольт, должно пройти некоторое время, прежде чем у тебя возникнет желание потанцевать.

На полу, в позе раздавленного таракана, трясясь всем телом, лишенный основных моторных функций, я попытался закричать, но изо рта вырывались только хрипы.

Боль пульсировала во всех нервных проводящих путях с такой силой, что мысленным взглядом я видел их так же отчетливо, как автострады на карте.

Я клял незнакомца на все лады, но с губ срывался неразборчивый писк. Точно так же, должно быть, пищала бы рассерженная песчанка.

Он наклонился надо мной, и я подумал, что сейчас он начнет меня избивать. Судя по его лицу, он обожал избивать людей. Особенно ногами, обутыми в сапоги с коваными мысками.

Доктор Джессап не представлял для меня угрозы при жизни, так что и теперь от него не могла исходить опасность.

Иногда полтергейст (то есть душа, способная преобразовать свою злобу в энергетический разряд) может причинить урон, но обычно они испытывают только раздражение, в основе которого лежит не злость. Они чувствуют, что в этом мире у них остается незаконченное дело, и они — люди, которых смерть не в силах лишить свойственного им при жизни упрямства.

Души истинно злых людей не задерживаются в этом мире, не сеют хаос, не убивают живых. Это чистый Голливуд.

Души злых людей обычно отбывают очень быстро, словно после смерти у них назначена встреча с тем, кто терпеть не может опозданий.

Доктор Джессап, конечно же, прошел сквозь закрытую дверь кладовой так же легко, как дождь проходит сквозь дым. Даже стены более не служили для него преградой.