Лагуна-Бич, Калифорния

Доминик Корвейсис уснул в постели, безмятежно раскинувшись под легким шерстяным одеялом и свежей белой простыней, а проснулся в темном чреве гардероба в прихожей под куртками и пиджаками, скрючившись в защитной позе эмбриона. Кулаки его были крепко сжаты, шея и плечи ныли от перенапряжения во время дурного сна, вспомнить который он, однако, не мог.

Не помнил он и того, как покинул свой удобный матрац, хотя само по себе ночное путешествие его не удивило: в последнее время такое с ним случалось уже дважды.

Сомнамбулизм, или блуждание во сне, феномен весьма опасный, занимал людей во все времена. Доминик заинтересовался этим загадочным явлением с тех пор, как стал его безвольной жертвой. Как выяснилось, о лунатиках упоминается даже в письменах, датируемых тысячелетиями до нашей эры. Древние персы верили, что блуждающее тело ищет покинувшую его душу, европейцы мрачного Средневековья усматривали здесь козни дьявола или проделки оборотней.

Доминик Корвейсис не придавал большого значения свалившейся на него напасти, хотя и был несколько обескуражен. Но, будучи писателем, рассматривающим любые новые впечатления как материал для грядущих беллетристических опусов, он был, конечно, заинтригован полуночными праздношатаниями, надеясь извлечь из них пользу.

Бостон, Массачусетс

Доктор Джинджер Мэри Вайс менее всего ожидала неприятностей в кулинарии «Деликатесы от Бернстайна». Однако именно там они и начались — с недоразумения с черными перчатками.

Обычно Джинджер справлялась с любой неожиданной напастью, с восторгом и наслаждением встречала вызов судьбы: она умерла бы от скуки, будь ее жизненный путь гладким, без шипов и терний. Но ей ни разу еще не пришло в голову, что однажды она таки попадет в такой переплет, из которого ей уже не выпутаться.

Жизнь не только часто бросает нам вызов, но и дает уроки, порой легкие, порой непростые, а иной раз и просто наносит сокрушительные удары.

Джинджер была умна, хороша собой, честолюбива, трудолюбива и прекрасно готовила. Но главным ее преимуществом было то, что при первой с ней встрече ее не принимали всерьез. Грациозная, миниатюрная, хрупкая, она казалась воздушной, почти бесплотной. Проходили недели, а порой и месяцы, прежде чем имевшие с ней дело осознавали, что перед ними серьезная личность.

Округ Элко, Невада

Эрни Блок боялся темноты. Он плохо переносил ее в помещении, но мрак за дверями дома, необъятная тьма ночи Северной Невады вселяли в него настоящий ужас. Днем он предпочитал комнаты с несколькими окнами и достаточным количеством ламп, ночью же старался находиться в помещении без окон: ему чудилось, что темнота прижимается к стеклам, словно живое существо, выжидая момент, чтобы накинуться на него и сожрать. Он задергивал портьеры, но это не помогало, потому что он все равно помнил, что за ними притаилась страшная ночь.

Его мучил стыд, но объяснить странную напасть, обрушившуюся на него несколько месяцев назад, он не мог: просто панически боялся темноты, и все.

Миллионы людей страдают этой формой фобии, но, в большинстве своем, это дети. Эрни же было пятьдесят два года.

В пятницу после полудня, на следующий день после Дня Благодарения, он трудился в конторе мотеля один: Фэй улетела в Висконсин проведать Люси, Фрэнка и внуков, и раньше вторника он ее не ждал. В декабре они намеревались на недельку закрыть заведение и махнуть вдвоем на Рождество к внукам; пока же Фэй отправилась к ним одна.

Лагуна-Бич, Калифорния

В субботу Доминик Корвейсис, доведенный до отчаяния очередным припадком сомнамбулизма, твердо решил основательно и методично изнурить себя. К сумеркам он вознамерился так вымотаться, чтобы уснуть мертвым сном, и во исполнение своего плана уже в семь утра, когда в ущельях и кронах деревьев еще клубился холодный ночной туман, полчаса энергично делал во дворике зарядку, после чего надел кроссовки и пробежал семь миль по крутым улочкам Лагуна-Бич. Следующие пять часов он усердно трудился в саду. Потом надел плавки, прихватил полотенце и отправился на пляж, где немного позагорал и долго плавал, а после обеда в «Пикассо» совершил часовую прогулку по улицам вдоль магазинчиков, витрины которых лениво разглядывали редкие туристы. Усталый и довольный, он наконец вернулся домой.

Раздеваясь в спальне, он ощущал себя опутанным веревками, за концы которых тянут тысячи лилипутов. Он редко пил, но теперь сделал добрый глоток коньяку, после чего уснул, едва выключив лампу.

Приступы сомнамбулизма случались с ним в последнее время все чаще, став главной заботой его жизни и отодвинув на второй план работу над новой книгой, продвигавшуюся, надо сказать, до этого весьма успешно. За минувшие две недели он девять раз просыпался в чуланах, причем четыре раза только за последние четыре ночи. Это уже абсолютно не интриговало и не забавляло его, он уже боялся ложиться спать, потому что во сне терял над собой контроль.

Бостон, Массачусетс

После конфуза с черными перчатками две недели прошли без сюрпризов.

Первые дни после скандального случая в «Деликатесах» Джинджер Вайс оставалась «на взводе», ожидая нового приступа. Она ясно и трезво оценивала свое психофизическое состояние, пытаясь обнаружить малейшие симптомы серьезного нарушения в нем, готовая уловить слабейшие сигналы нового проявления автоматизма, но не замечала ровным счетом ничего настораживающего: никаких головных болей, приступов тошноты или неприятных ощущений в мышцах и суставах.

Постепенно обретая прежнюю уверенность в себе, она пришла к заключению, что срыв был обусловлен перенапряжением и это временное умопомрачение больше никогда не повторится.

Дел в клинике заметно прибавилось. Джордж Ханнаби, заведующий хирургическим отделением, дородный вальяжный господин с манерами сибарита, установил жесткий график, и, хотя Джинджер и не была его единственной ассистенткой, именно ей выпало участвовать в большинстве проводимых им операций: по пересадке тканей аорты, удалению эмбола, резекции ребер, установке стимуляторов сердца, на венозных сплетениях и подколенных сосудах.

Бостон, Массачусетс

Виола Флетчер, 58-летняя учительница начальной школы, мать двоих дочерей, преданная мужу жена, хохотушка с заразительным смехом, лежала молча и неподвижно на операционном столе, без сознания, доверив жизнь доктору Джинджер Вайс.

Это был кульминационный момент всей жизни Джинджер: впервые она сама была в роли главного хирурга в серьезной операции. А до этого были горы кропотливой упорной учебы, полные надежд, и теперь она в полной мере осознала, какой долгий проделан ею путь. И при всем при том у нее замирало сердце от страха.

Миссис Флетчер сделали анестезию и обернули прохладной зеленой материей. Обнаженной осталась только часть торса, на которой предстояло оперировать: она была уже протерта йодом. Даже лицо было закрыто, чтобы избежать попадания бактерий на оперируемый участок тела. Это также определенным образом исключало личностный момент и сберегало нервы хирурга, избавляя его от зрелища лица, искаженного болью или, упаси Бог, смертью.

Справа от Джинджер стояла хирургическая сестра Агата Тэнди, готовая в нужный момент подать тампон, скальпель, ланцет или пинцет. Слева готовились к операции еще три сестры и анестезиолог со своей ассистенткой.

Трентон, Нью-Джерси

За несколько минут до полуночи Джек Твист открыл дверь, вышел из пакгауза в дождь и слякоть и увидел, как кто-то вылезает из серого грузового «Форда» возле ближайшего к нему пандуса. Фургон подъехал аккурат в момент, когда мимо грохотал товарняк. Вокруг было темно, хоть глаз выколи, если не считать блеклого света грязных лампочек сигнализации. Как назло, одна из них горела прямо над дверью, из которой вышел Джек, и незваному гостю его было хорошо видно.

У спрыгнувшего из кабины грузовика парня лицо было — ни дать ни взять — как у персонажа детективного фильма: тяжелый подбородок, рот щелочкой, перебитый нос и поросячьи глазки. Это был один из исполнительных безжалостных садистов, которым в бандах отводилась роль боевиков; при других обстоятельствах этот тип мог бы служить насильником и грабителем в орде Чингисхана, ухмыляющимся головорезом у нацистов, мастером заплечных дел в сталинских лагерях, короче говоря, он весьма походил на морлока — зловещего пришельца из будущего, изображенного Гербертом Уэллсом в «Машине времени». Встреча с ним не предвещала Джеку ничего хорошего.

Они уставились друг на друга, и Джек совершил промах: промедлил и не всадил в этого ублюдка пулю из своего пистолета 38-го калибра.

— Ты кто такой? — спросил «морлок», но, увидев в левой руке Джека мешок, а в правой — пистолет, крикнул, вскинув от удивления брови: — Макс!

Чикаго, Иллинойс

Утром 5 декабря, в четверг, отец Стефан Вайцежик отслужил раннюю мессу, позавтракал и уединился в своем ректорском кабинете, чтобы выпить чашку кофе. Отвернувшись от рабочего стола, он устремил взор на большое и высокое, доходящее до пола окно, за которым открывался вид на запорошенные снегом деревья во дворе, и постарался не думать о делах прихода: это был его час, и он его высоко ценил.

Но мысли невольно возвращались к отцу Брендану Кронину, совсем еще недавно — любимцу прихожан, а теперь — падшему кюре, чья выходка стала притчей во языцех. Почему он швырнул о стену потир? Что с ним случилось? Все это просто не укладывалось в голове отца Вайцежика.

Отец Стефан Вайцежик был священником тридцать два года, из них почти восемнадцать лет он посвятил церкви Святой Бернадетты. Но ни разу за все это время его не терзали сомнения. Он просто был чужд им.

После посвящения его направили в церковь Святого Фомы — маленький сельский приход в Иллинойсе, где настоятелем был отец Даниель Тьюлин. Этот человек семидесяти лет от роду отличался необыкновенной кротостью, добротой и сентиментальностью, подобных ему отец Стефан Вайцежик не встречал. Почтенного старца мучила подагра, он плохо видел, ему уже трудно было нести свой крест главы прихода. Любого другого священника давно отправили бы на пенсию, но отцу Даниелю Тьюлину, сорок лет отдавшему прихожанам, было разрешено остаться на своем посту. Кардинал, большой его почитатель, долго подыскивал ему помощника, пока не остановил свой выбор на Стефане Вайцежике.

Бостон, Массачусетс

Прошло четыре дня. В пятницу Джинджер Вайс все еще находилась в палате своей же клиники, куда ее поместили после того, как Джордж Ханнаби вывел ее из заснеженного тупика.

В течение трех дней Джинджер тщательнейшим образом обследовали: ей сделали электрокардиограмму, сканирующее рентгеновское обследование, проверяли ультразвуком, потом сделали вентрикулографию, спинномозговую пункцию, ангиограмму, затем провели повторное обследование, кроме, к счастью, спинномозговой пункции. С помощью самых современных методик и аппаратуры были изучены ее мозговые ткани на наличие неоплазмы, кистозных образований, нагноения, сгустков крови, расширения сосудов, доброкачественных гуммозных образований, предположив вирулентность периневральных нервов, врачи обследовали ее на хроническое внутричерепное давление. Жидкость из позвоночника проверяли на аномальный белок, искали следы внутричерепного кровоизлияния, подозревали бактериальную инфекцию, проводили анализ на содержание сахара в крови, искали признаки грибковой инфекции. Чрезвычайно добросовестные по отношению ко всем пациентам, врачи, обследовавшие Джинджер, были особенно внимательны к своему коллеге, решив приложить все силы и знания, весь свой опыт, чтобы докопаться до причины ее заболевания.

В два часа пополудни в пятницу Джордж Ханнаби вошел к ней в палату с результатами последней серии анализов и заключениями специалистов. Уже сам факт, что он навестил ее лично, чтобы ознакомить ее с решением консилиума, а не поручил эту миссию онкологу или специалисту по болезням мозга, говорил о том, что новости были неутешительными, и впервые Джинджер не обрадовалась его приходу.

Она сидела в постели, одетая в голубую пижаму, которую принесла из ее квартиры на Бейкон-Хилл жена Ханнаби Рита, и читала детективный роман, делая вид, что случившееся с ней не более чем малозначительный недуг. На самом же деле она была страшно напугана.

Лагуна-Бич, Калифорния

Доктор Коблец, к которому Доминик пришел вместе с Паркером Фейном утром в понедельник, 2 декабря, не рекомендовал ему торопиться с повторным обследованием, поскольку совсем недавно он уже осматривал Доминика и теперь не видел никаких значительных отклонений в его физическом состоянии. Он заверил друзей, что следует испробовать иные способы лечения, прежде чем делать поспешное заключение о нарушении функций мозга: необязательно именно это обусловило странное поведение пациента во время сна, когда он возводил у себя дома фортификационные сооружения.

После первого визита Доминика 23 ноября врач, по его словам, заинтересовался сомнамбулизмом и кое-что прочитал по данному вопросу. У большинства взрослых больных приступы лунатизма довольно скоро прекращаются. Тем не менее в ряде случаев они закрепляются, а порой и переходят в устойчивое нервное расстройство с определенными формами проявления. Закрепившийся сомнамбулизм плохо поддается лечению и становится доминирующим фактором образа жизни больного, чреват страхом перед ночью и сном и порождает чувство беспомощности, что, в свою очередь, может вызвать и более серьезные заболевания.

Доминик чувствовал, что он уже на этой опасной стадии. Он никак не мог забыть баррикады, которые построил в своей спальне, и арсенал на кровати.

Коблец был заинтригован и обеспокоен, но не паниковал. Он заверил Доминика и Паркера, что с ночными блужданиями можно покончить с помощью успокаивающих средств, принимая их перед сном. Это обычно дает хороший эффект уже через несколько дней. В запущенных случаях, когда блуждания принимают хронический характер, следует пить днем диазепам — это снимет чувство тревоги. Учитывая особенности, врач прописал ему еще два транквилизатора — один для приема в течение дня, другой — на ночь.

Лагуна-Бич, Калифорния

Во вторник, 24 декабря, Доминик Корвейсис встал с постели в восемь утра вялым и разбитым: назойливая дремота никак не покидала его после вчерашнего злоупотребления успокоительным и снотворным. Тщательный туалет не принес особого облегчения, тем не менее Доминик не падал духом.

Вот уже одиннадцатую ночь кряду он спал спокойно: лекарственная терапия действовала, и он был полон решимости перетерпеть временное вынужденное затворничество, чтобы навсегда покончить с изнурительными полуночными блужданиями.

В опасность физической и психологической зависимости от таблеток он не верил, хотя уже почти исчерпал все свои запасы медикаментов, прописанных доктором Коблецем. Чтобы заполучить новый рецепт, он выдумал целую историю об ограблении своей квартиры, во время которого лекарства якобы исчезли вместе с проигрывателем и телевизором. Порой Доминику становилось мучительно стыдно за эту ложь, но, оглушенный и размягченный очередной порцией пилюль, которые он глотал пригоршнями, он без труда находил для себя оправдания.

О том, что может произойти, если приступы сомнамбулизма возобновятся в январе, когда лекарства иссякнут, он старался не думать.

Бостон, Массачусетс

Выйдя из такси, Джинджер очутилась перед семиэтажным кирпичным зданием в стиле викторианской готики. Холодный порывистый ветер грозил сбить ее с ног, голые деревья вдоль Ньюбери-стрит тоскливо скрипели и стучали заиндевелыми ветвями, навевая ассоциации с гремящими костями скелетами. Прикрыв лицо рукой, Джинджер прошла в ворота железной ограды и вошла в дом номер 127, примечательный тем, что когда-то в нем была гостиница «Агассиз», вошедшая в анналы истории города. Ныне здесь обосновались состоятельные владельцы кооперативных квартир. Один из них, по имени Пабло Джексон, о котором Джинджер знала только то, что накануне прочитала в статье в газете «Бостон глоб», и был ей нужен.

Из «Стража Залива» она выбралась, воспользовавшись тем, что Джордж уехал в клинику, а Рита отправилась за рождественскими подарками. Ее опасения, что хозяева дома могут не отпустить ее в город одну, были не напрасны: даже служанка Лавиния умоляла Джинджер не делать этого опрометчивого шага, и ей пришлось оставить записку, в которой она указывала, где ее можно будет найти, и извинялась за свой поступок.

Когда Пабло Джексон открыл дверь, Джинджер не без усилия удалось подавить удивление: перед ней стоял совершенно не тот человек, которого она себе представляла, прочитав «Бостон глоб». То, что хозяин квартиры — негр и ему за восемьдесят, не было для нее новостью, но она абсолютно не ожидала увидеть старца весьма преклонного возраста настолько бодрым и полным жизненных сил. Сухощавый, среднего роста, Пабло Джексон держался на ногах твердо и по-военному прямо, а белая сорочка, отутюженные черные брюки и веселая улыбка на открытом лице, с которой он пригласил гостью войти, свидетельствовали о почти юношеском задоре. Его густые жесткие волосы совершенно не поредели, но стали такими ярко-белыми, что, казалось, излучали призрачное сияние, придававшее обладателю редкостной шевелюры некую таинственность. С резвостью тридцатилетнего мужчины хозяин квартиры проводил Джинджер в гостиную.

Здесь ее ждал еще один сюрприз: комната являла собой прямую противоположность как ее представлениям об апартаментах старинных гостиниц вроде «Агассиза», так и об интерьере обители престарелого холостяка, такого, как, к примеру, Пабло Джексон. Стены гостиной были нежного кремового цвета, в тон им была подобрана и обивка вполне современных кресел и дивана, рельефный волнистый узор дорогого, тоже кремового цвета, ковра вносил в обстановку комнаты приятное разнообразие, а яркие — желтая, персиковая, зеленая и голубая — подушечки и две большие, писанные маслом картины, одна из которых принадлежала кисти Пикассо, придавали этому модернистскому декору свет, теплоту, сочность красок и живость.

Чикаго, Иллинойс

Уинтон Толк — высокий веселый чернокожий полицейский патрульной машины — вылез из нее, чтобы купить три гамбургера в угловом кафетерии, оставив за рулем своего напарника Пола Армса и отца Брендана Кронина на заднем сиденье. Брендан взглянул на кафетерий, но не смог разглядеть, что происходит внутри: витрина была сплошь разрисована праздничными картинками. Там были изображены Санта-Клаус, северный олень, гирлянды и ангелы. Только что закружились первые легкие снежинки — предвестницы основательного, судя по прогнозу погоды, снегопада (к вечеру обещали не менее восьми дюймов снега на дорогах), а это значило, что завтра будет настоящее белое Рождество.

Пока Уинтон вылезал из машины и шел к кафетерию, Брендан, наклонившись к Полу Армсу, заметил:

— Ты помнишь фильм «Жизнь чудесна»? Вот это картина, должен тебе сказать.

— Да, с Джимми Стюартом и Донной Рид, — отметил Пол.

Лас-Вегас, Невада

Техасец в желтых блестящих штанах из полиэфирной ткани вряд ли пытался бы затащить Жоржу Монтанелла в постель, знай он, что она как раз настроена кого-нибудь кастрировать.

Хотя был полдень 24 декабря, Жоржа не чувствовала предрождественского подъема. Обычно спокойная и легкая в общении, сегодня она была крайне раздражительна и с трудом сдерживалась, разнося по казино напитки играющим в рулетку и карты. Причин тому было несколько.

Во-первых, ей опостылела такая работа. Подавать коктейли утомительно и в нормальном баре, но делать это в казино размером с футбольное поле равнозначно самоубийству: к концу смены ноги опухали в щиколотках и ныли. Неудобным было и время работы. Как можно нормально воспитывать семилетнюю дочь, если работаешь в разные смены — то по вечерам, то по ночам?

Жоржу также бесил и ее дурацкий костюм: красный лоскут с высоким вырезом на бедрах и в промежности, глубоким — на бюсте, короче говоря — нечто, непохожее даже на самый смелый купальник. Эластичный корсет стягивал талию и выпячивал грудь, а если природа и без того не обделила женщину тонкой талией и внушительным бюстом, как это и было у Жоржи, такой наряд гарантировал ей вызывающе эротический облик.

Лагуна-Бич, Калифорния

В течение дня Доминик Корвейсис перечитал анонимную записку, отпечатанную на машинке, не менее сотни раз:

«Лунатику настоятельно рекомендуется покопаться в своем прошлом, ибо именно там он отыщет ключ к своим проблемам».

Подозрительным было не только отсутствие на листе бумаги подписи, а на конверте обратного адреса, но и слабый, смазанный оттиск штемпеля, по которому невозможно было даже определить, откуда — из Лагуна-Бич или из другого города — было отправлено загадочное послание.

Расплатившись за завтрак и покинув ресторан, он сел в машину и, не обращая внимания на свежий экземпляр своей книги, еще несколько раз перечитал записку. Это занятие привело его в такое нервное возбуждение, что он выудил из кармана пиджака пару пилюль валиума и сунул в рот, намереваясь проглотить, не запивая, но в последний момент заколебался: для анализа новой ситуации ему потребуется свежая голова. И, впервые за последнее время, он решил отказаться от таблеток как панацеи от своих тревог — пилюли вернулись в коробочку, а последняя, в свою очередь, в карман пиджака.

Бостон, Массачусетс

С 27 декабря по 5 января доктор Джинджер Вайс шесть раз побывала в квартире Пабло Джексона, и во время последнего визита он с помощью гипноза осторожно попробовал проникнуть за «Блокаду Азраила».

Всякий раз, когда Джинджер появлялась у двери старого фокусника, она казалась ему все более прекрасной и, конечно же, более обворожительной, умной и решительной. Именно такой он хотел бы видеть свою дочь. Джинджер разбудила в Пабло доселе не испытанные им отцовские чувства, теперь он просто не мог не защитить ее.

Он рассказал ей почти все, что узнал от Александра Кристофсона на рождественской вечеринке, но она не желала верить, что на ее память воздействовали какие-то неизвестные люди.

— Это звучит очень странно, — пожала плечами она. — Такие вещи не происходят с обычными людьми вроде меня, обывательницы из Бруклина. Я не замешана ни в каких международных интригах.

Портленд, Орегон

В воскресенье 5 января Доминик Корвейсис прилетел в Портленд и снял номер в гостинице рядом с домом, где он когда-то жил. Лил проливной дождь, и было очень холодно.

Остаток воскресного вечера он провел, сидя за столом у окна в гостиничном номере, отлучившись лишь однажды, чтобы поужинать в ресторане. Он то задумчиво глядел в окно, то вновь принимался изучать дорожный атлас. Вновь и вновь он мысленно восстанавливал маршрут своего путешествия в позапрошлое лето, которое он намеревался теперь повторить.

Как Доминик сказал Паркеру Фейну в рождественскую ночь, он был убежден, что вляпался в какую-то опасную историю, воспоминания о которой были кем-то стерты из его памяти. Послания неизвестного корреспондента указывали именно на такую версию, как бы странно она ни выглядела со стороны.

Два дня назад он получил третий конверт без обратного адреса, отправленный, судя по штемпелю, из Нью-Йорка. Теперь, устав изучать карту и глазеть в окно, Доминик вновь взял в руки этот конверт, вытряхнул содержимое и начал разглядывать его. На этот раз это были две моментальные фотографии, сделанные с помощью «Поляроида».

Лас-Вегас, Невада

После Рождества Жоржа Монтанелла отвезла Марси к доктору Луису Бесанкорту. Там девочка закатила такую истерику, что не только расстроила врача и напугала мать, но и привела их обоих в замешательство.

— Никаких врачей! — закричала Марси, едва оказалась в приемной. — Они сделают мне больно!

Она визжала, плакала и пыталась вырваться и убежать.

Обычно достаточно было легкого шлепка, чтобы расшалившаяся или заупрямившаяся Марси образумилась. Однако на этот раз Жоржа добилась обратного эффекта: Марси стала кричать и плакать пуще прежнего.

Бостон, Массачусетс

В понедельник, 6 января, с Атлантического океана подул сильный холодный ветер, и весь Бостон тотчас же сник: кутаясь в шарфы и шали, тепло одетые люди спешили поскорее укрыться где-нибудь от непогоды. В зимней мгле современные стеклянные башни офисов казались вырубленными изо льда, а солидные старинные строения выглядели убогими и сырыми развалюхами. После выпавшего накануне мокрого снега голые деревья покрылись блестящей коркой, ощетинившись мертвыми черными сучьями.

Мажордом семейства Ханнаби Герберт подвез Джинджер Вайс до дома Пабло Джексона на их седьмую, последнюю, рождественскую встречу. Ветер и снежная буря повалили накануне ночью добрую половину светофорных столбов, из-за чего Джинджер на пять минут опоздала, приехав только в пять минут двенадцатого.

После прорыва, достигнутого во время предыдущего сеанса, Джинджер захотелось связаться с людьми из мотеля «Спокойствие» в Неваде и обсудить с ними события, происшедшие там в позапрошлом году в ночь с 6 на 7 июля. Владельцы мотеля были либо сообщниками неизвестных, воздействовавших на память Джинджер, либо их жертвами, — в последнем случае если они также подверглись промыванию мозгов, то должны были испытывать аналогичные приступы беспокойства.

Пабло возражал против поспешных шагов, полагая что риск слишком велик. Если владельцы мотеля были не жертвами, а соучастниками злоумышленников, Джинджер подвергнет себя серьезной опасности.

На шоссе

В понедельник 6 января Доминик Корвейсис взял напрокат «Шевроле» и начал объезжать окрестность Портленда, надеясь вернуть себе настроение, в котором пребывал, направляясь из Орегона в Маунтин-Вью, штат Юта, более восемнадцати месяцев тому назад. Ливень прекратился перед рассветом, и теперь небо, все еще затянутое облаками, обрело пепельный оттенок, словно на небесах, за облаками, недавно затух пожар. Он проехал студенческий городок, время от времени останавливаясь и впитывая знакомую атмосферу, чтобы разбередить былые чувства, прогулялся по улице, на которой жил тогда почти два года назад, и долго смотрел на окно комнаты, в которой провел столько дней и ночей, вспоминая, каким он в то время был.

К его удивлению, образ прежнего, застенчивого Доминика воскресал в памяти довольно трудно, оставаясь весьма расплывчатым, лишенным четких деталей. Он мысленно видел себя в минувшем, но не мог вновь пережить прежние ощущения, что, кажется, указывало на то, что он никогда уже не станет таким, каким был, как бы он того ни опасался.

Он был убежден, что видел нечто ужасное на шоссе летом позапрошлого года и что с ним самим сделали что-то чудовищное. Но это убеждение содержало в себе как тайну, так и противоречие. Таинственными представлялись последовавшие за этим событием изменения в его натуре, несомненно, в лучшую сторону. Как из болезненного и страшного опыта могло родиться совершенно новое, плодотворное отношение к жизни? Противоречие же Доминик усматривал в том, что наряду с положительными переменами в его характере это событие наполнило его сны кошмарами. Это непостижимое сочетание хорошего и дурного оставалось неразрешимой загадкой.

Ответ, если он вообще был, следовало искать, безусловно, не в Портленде, а далеко от него, на автостраде. Доминик в последний раз бросил взгляд на окна своего бывшего пристанища и двинулся навстречу новым бедам.

Суббота, 12 января

Воздух был густым, как расплавленный металл. Во сне Доминик никак не мог вдохнуть, придавленный огромной тяжестью. Он задыхался, он умирал.

Перед глазами все словно заволокло туманом. Двое незнакомцев приблизились к нему, оба в белых синтетических защитных костюмах и шлемах с темными щитками, как у астронавтов. Один встал справа от Доминика и принялся лихорадочно отсоединять капельницу, извлекая иглу из его вены. Другой, слева, следил за показаниями электрокардиографа, явно ими недовольный. Они расстегнули ремни, которыми Доминик был привязан, приподняли и прислонили его к спинке кровати, отсоединив от тела электроды, затем поднесли к его губам стакан, но он не мог пить, поэтому они задрали ему голову и насильно влили в рот какую-то противную жидкость.

Мужчины разговаривали между собой по встроенному в шлемы радио, но они так близко наклонились над Домиником, что он слышал их голоса даже сквозь темный плексиглас щитков.

— Сколько задержанных отравили? — спросил один из них.

Понедельник, 13 января

Когда на следующее утро все собрались на завтрак на кухне у Блоков, Доминик был потрясен рассказами товарищей по несчастью об их сновидениях минувшей ночью: для большинства из них она была далеко не легкой.

— Собравшись здесь и восстановив ту же группу, которая была в мотеле в

тот вечер,

мы обязательно узнаем всю правду, — возбужденно говорил он, вдохновленный новыми свидетельствами правильности выбранного пути. — Действуя сообща, мы активизируем нашу память и усиливаем давление на ее блокаду. Как я и предполагал, с каждым днем в ней появляются все новые и новые трещины.

Ночью Доминик, Джинджер, Эрни и Нед видели совершенно схожие кошмары, что не оставляло никаких сомнений: это были фрагменты подавленных воспоминаний. Во всех случаях в них фигурировали люди в защитных костюмах, склонившиеся над привязанными к кроватям жертвами. Сэнди приснился приятный сон, но какой-то смазанный, лишенный четких, как у других, деталей. И только Фэй вообще не видела ничего во сне.

Нед настолько серьезно был обеспокоен всем этим, что заявил о своем твердом намерении перебраться жить в мотель.

Вторник, 14 января

В половине восьмого утра во вторник отец Стефан Вайцежик, верный обещанию, данному накануне ночью Брендану Кронину во время их телефонного разговора, готовился выехать в Эванстон, по последнему известному адресу Кэлвина Шаркла, водителя-дальнобойщика, бывшего в то лето в мотеле «Спокойствие», но теперь почему-то вдруг отключившего свой телефон. В свете вчерашних жутких событий в Неваде было решено во что бы то ни стало связаться с остальными пострадавшими. Стоя в теплой кухне домика для священников, отец Стефан застегивал пуговицы пальто и поправлял свою круглую шапочку.

Отец Майкл Джеррано только что отслужил утреннюю мессу и сейчас намеревался позавтракать овсяной кашей и гренками. Но поспешные сборы настоятеля портили ему аппетит.

— Может быть, вы введете меня в курс дела, отец Стефан? — наконец не выдержал он. — Что творится с Бренданом? Ведь должен же я знать, хотя бы на случай... ну, на случай, если с вами что-нибудь случится.

— Со мной ничего не случится, — уверенно произнес отец Вайцежик. — Господь не для того сподобил меня пятьдесят лет учиться жизни, чтобы меня убили как раз тогда, когда я могу сделать для церкви самое полезное дело из всех, что я делал.