Смерть была за рулем изумрудно-зеленого "лексуса". Машина съехала с улицы, миновала четыре бензоколонки и остановилась на одной из двух дорожек полного техобслуживания.

Джек Макгарвей, стоя напротив станции, заметил машину, но не водителя. Даже под комковатым, вздувшимся небом, которое спрятало солнце, "лексус" блистал, как драгоценный камень - лоснящийся и роскошный. Окна были сильно затемнены, так что Макгарвей бы не смог разглядеть водителя, даже если бы и попытался.

Джек, полицейский тридцати двух лет, с женой, ребенком и большими долгами, никогда даже и не мечтал купить такой шикарный автомобиль, однако и зависти к владельцу "лексуса" у него не возникло. Он часто вспоминал фразу отца о том, что зависть - это мысленная кража. Если ты жаждешь имущества другого человека, говорил отец, тогда ты обязан хотеть принять на себя все его заботы, все тревоги и муки вместе с богатством.

Он немного полюбовался автомобилем, восхищаясь им точно так же, как и бесценной картиной в Музее Джетти или первым изданием романа Джеймса М.Кэйна, в старом потемневшем переплете, - без особого желания обладать, просто получая удовольствие от одного факта его существования.

В обществе, которое, как часто казалось ему, катилось в яму безвластия, где уродство и страх каждый день все шире пробивали себе дорогу, его душа радовалась любому подтверждению того, что руки людей еще способны производить прекрасные и качественные вещи. "Лексус", конечно, был импортным, спроектирован и собран на чужих берегах; но ведь именно весь род людской казался ему проклятым, а не одни соотечественники, и поэтому радовали признаки существования какой-то нормы и самоотверженного следования ей независимо от того, где он их находил.

Джек был ошеломлен количеством собственной крови на линолеумном полу вокруг себя. Содрогнулся от приступа тошноты, и жирный пот выступил на лице. Он не мог оторвать взгляда от расширяющегося пятна, которое темнело на его брюках.

Его еще никогда не подстреливали. Боль была ужасной, но не настолько, насколько он ожидал. Хуже боли было чувство нарушения целостности и неуязвимости, жуткое, безумное осознание истинной хрупкости человеческого тела.

Он не сможет долго продержаться в сознании. Голодная темнота уже съела края его поля зрения.

Он, вероятно, не сможет опираться на левую ногу, и у него нет времени, чтобы вставать на одну правую, - тогда он будет совсем беззащитен. Стряхивая битое стекло, как змея с блестящей чешуей сбрасывает свою кожу, оставляя за собой кровавый хвост, он быстро пополз на животе вдоль L-образной конторки, за которой у Аркадяна стоял кассовый аппарат.

Скоро придет человек с автоматом.

Сверкнула молния, за ней последовал грохот грома, настолько мощный, что задрожали окна на кухне. Буря началась не с мелкого моросящего дождичка, а с внезапного ливня, словно облака были полными внутри и могли разбиться, как скорлупа яйца, и выплеснуть свое содержимое в один миг.

Хитер стояла за столом, у холодильника, перекладывая черпачком апельсиновый шербет из картонки в вазу, и повернулась к окну над раковиной поглядеть, что творится снаружи. Дождь падал так быстро, что казался почти снегом, белым потопом. Листья фикуса Бенджамина на заднем дворе осели под весом этой вертикальной реки, их длинные усики касались земли.

Она была рада, что сейчас не едет с работы домой. Калифорнийцы не слишком хорошо водили во время дождя: они или медленно ползли со всеми чрезмерными предосторожностями и тормозили движение, или неслись в своей обычной безумной манере и, кренясь из стороны в сторону, бесшабашно и с энтузиазмом притирались к остальным машинам. Потом куча людей обнаруживала, что их традиционная часовая вечерняя поездка растянулась в двух-с-половиной-часовую пытку.

В этом, конечно, заключается положительная сторона безработицы, хотя Хитер не всматривалась достаточно пристально в проблему. Без сомнения, если всерьез этим заняться, можно придумать целый список преимуществ. Например, не надо покупать новую одежду для работы. Подумать только, сколько она сэкономила на одном этом! Не надо волноваться о стабильности банка, в котором их семья держит свои сбережения, ведь при тех темпах, с которыми они сейчас их тратили, через несколько месяцев у них не будет не только никаких сбережений, да и зарплаты Джека тоже. Ведь город, переживая очередной финансовый кризис, ощутил необходимость урезать его заработок. Налоги тоже выросли, и государственные и федеральные, так что она экономит все те деньги, которые правительство отобрало бы и растратило от ее имени, будь они даже в чьей-нибудь платежной ведомости. Боже, когда действительно подумаешь об этом, будучи уволен после десяти лет работы в IBM

 - Заканчивай с этим, Хитер, - предупредила она саму себя.

Монтанское утро было высокое и голубое, проколотое горами, чьи пики белели, как одежды ангелов, украшенные лесной зеленью и мягкими складами лугов в долине, все еще спящих под зимним покрывалом. Воздух был чист и так ясен, что казалось возможным разглядеть все вплоть до Китая, если бы земля не была круглой.

Эдуардо Фернандес стоял на переднем крыльце своего ранчо, глядя за покатое, покрытое снегом поле, на лес в ста ярдах к востоку. Сосны Ламберта и желтые сосны сбились тесной толпой и отбрасывали чернильные четкие тени на землю, как будто ночь никогда полностью не покидала их игольчатые ветки, даже с восходом яркого солнца в безоблачный день.

Молчание было глубоким. Эдуардо жил один, и его ближайший сосед находился в двух милях. Ветер все еще дремал, и ничто не двигалось на обширной панораме, исключая двух птиц на охоте - ястребы, вероятно, - беззвучно кружащихся высоко над головой.

Почти в час, когда ночь обычно погружает все в ровное молчание, Эдуардо был разбужен странным звуком. Чем дольше слушал, тем более необычным он ему казался. Когда старик слез с кровати, чтобы отыскать его источник, то с удивлением понял, что боится. После семи десятилетий тревог, которые принесла ему жизнь, достигнув душевного покоя и смирившись с неизбежностью смерти, он уже давно ничего не боялся. Поэтому и занервничал, когда прошлой ночью ощутил бешеное сердцебиение и посасывание в желудке, явно вызванные страхом перед странным звуком.

В отличие от других семидесятилетних людей, Эдуардо редко испытывал сложности по достижению праведного сна в полных восемь часов. Его день был полон физическим трудом, а вечера - утешающим удовольствием от хорошей книги. Сдержанные привычки и умеренность оставили его энергичным и в старости, без волнующего сожаления, вполне ею довольным. Одиночество было единственным его проклятьем с тех пор, как три года назад умерла Маргарита. Этим объяснялись редкие случаи пробуждения в середине ночи: грезы о потерянной жене вырывали его из сна.

Мэ Хонг, которая жила через улицу, зашла присмотреть за Тоби. Ее муж тоже был полицейским, хотя и не в том же участке, что Джек. Хонги сами не имели детей, и поэтому Мэ была совершенно свободна и могла оставаться с Тоби так долго, сколько понадобится в том случае, если Хитер пробудет в больнице допоздна.

Пока Луи Сильвермен и Мэ оставались на кухне, Хитер приглушила звук телевизора и рассказала Тоби, что произошло. Она сидела на скамеечке, а он, отбросив одеяла, устроился на краешке кресла. Мать стиснула его маленькие руки в своих. Хитер не делилась с ним самыми мрачными деталями, частью потому, что и сама не знала их все, но также и потому, что считала: восьмилетка не справится со столь многим. С другой стороны, не могла умолчать обо всем произошедшем, так как они были семьей полицейского и жили с потаенным ожиданием какого-то несчастья, и вот оно обрушилось на них этим утром. Даже ребенку было нужно, и он имел право, знать правду, когда его отца серьезно ранили.

- Я могу поехать с тобой в больницу? - спросил Тоби, сжимая ее руку несколько сильнее, чем он, возможно, собирался.

- Тебе лучше остаться дома, солнышко.

- Я больше не болен.

В далекие времена динозавры, ужасные создания, даже такие мощные, как "тираннозаурус рекс", исчезли в предательских преисподнях, над которыми мечтательные строители Лос-Анджелеса позже возвели автострады, торговые центры, дома, здания разных офисов, театры, стриптиз-бары, рестораны в форме хот-дога и котелка, церкви, автомойки, и все прочее. Глубоко под линиями метро, эти окаменевшие монстры лежат в вечном сне.

Весь сентябрь и октябрь Джек ощущал, что город - та же преисподняя, в которой он серьезно завяз. Он считал, что должен предупредить Лайла Кроуфорда о своей отставке за тридцать дней. И по совету своего агента по недвижимости, прежде чем объявить дом на продажу, они выкрасили его изнутри и снаружи, положили новый ковер и сделали мелкий ремонт. В тот момент, когда Джек решил оставить город, он уже мысленно упаковал вещи и снялся с места. Теперь его сердце было в монтанских нагорьях к востоку от Скалистых Гор, а он сам пока еще пытался вытянуть ноги из лос-анджелесской трясины.

Макгарвеям теперь не требовалось держаться за каждый доллар заложенного имущества, и дом они оценили ниже рыночной стоимости. Несмотря на скверное состояние экономики, дело продвигалось быстро. К двадцать восьмому октября уже заключили договор о шестидесятидневном выезде с покупателем, который оказался весьма опытным, и они чувствовали себя довольно уверенно, уплывая в новую жизнь и оставляя на агента окончательную продажу.

Четвертого ноября Макгарвеи отбыли к своему новому дому на "форде-эксплорере", купленном на деньги из наследства. Джек настоял на том, чтобы выехали в шесть утра, заявив, что их последний день в городе не должен содержать утомительное ползанье в час пик.

Взяли с собой только несколько чемоданов с личными вещами и немного коробок, загруженных по большей части книгами. Фотографии, которые дополнительно прислал Пол Янгблад, убеждали, что их новый дом уже меблирован в том стиле, к которому они смогут легко привыкнуть. Предстоит лишь кое-где заменить обшивку или обои, но в целом вся мебель состояла из антиквариата высокого качества и немалой стоимости.

В течение первых четырех дней на ранчо Квотермесса - со вторника по пятницу - Хитер, Джек и Тоби чистили дом сверху донизу. Они мыли стены и рамы, полировали мебель, пылесосили все обшивки и ковры, перемывали посуду и кухонную утварь, ставили новые полки в кухонный шкаф, раздали одежду Эдуардо через городскую церковь нуждающимся и, наконец-то, обжили дом.

Они не собирались записывать Тоби в школу до следующей недели, давая ему время привыкнуть к новой жизни. Он просто дрожал от счастья быть свободным, когда все другие ребята его возраста уже заловлены в классные комнаты.

В среду прибыл транспорт от компании по перевозке из Лос-Анджелеса: остаток их одежды, книги, компьютеры Хитер и дополнительное оборудование к ним, игрушки и игры Тоби, все другие вещи, которые они не захотели выбросить или продать. Присутствие большого числа знакомых предметов делало их новый дом более похожим на что-то родное.

Хотя дни сделались холоднее и мрачнее за одну неделю, настроение у Хитер оставалось веселым и легким. Ее больше не беспокоили приступы тревоги, как тот, который она пережила, когда Пол Янгблад показывал им их поместье в первый раз вечером в понедельник: с каждым днем этот параноидальный эпизод уходил все дальше из ее мыслей.

Она смела все паучьи сети с их высохшими жертвами на задней лестнице, вымыла спиральные пролеты едкой аммониевой водой и, таким образом, избавила это место от затхлости и слабого запаха разложения. Никаких непривычных ощущений она больше не испытывала, и теперь было нелегко поверить, что у нее был какой-то суеверный ужас перед этой лестницей, когда она впервые спускалась по ней за Полом и Тоби.

Субботнее утро началось солнечно. Холодный ветер дул с северо-запада, и время от времени стаи темных птиц проскальзывали по небу из лесов Скалистых Гор на восток к равнинным местам, как будто спасаясь от хищника.

Синоптик со станции в Бутте - Хитер и Джек слушали его, пока принимали душ и одевались, - обещал снег к ночи. Это будет, как он заявил, одна из самых ранних бурь за многие годы, и толщина покрова может достичь десяти дюймов.

Судя по тону репортажа, погода, при которой снег заносит землю на десять дюймов, не казалась какой-то жуткой пургой в этих северных краях. И речи не заходило об ожидаемом перекрытии дорог, никто не предупреждал фермеров об опасности заносов. Вторая буря придет к ним вслед за первой; ее ожидали утром в понедельник, но считалось решенным, что ее фронт будет слабее, чем тот, который ударит вечером.

Сидя на краю кровати, наклонившись, чтобы завязать шнурки на своих "Найках", Хитер крикнула:

- Эй, нам надо купить пару саней!

Они задержались в Спортивных Товарах Высокогорья и приобрели двое саней (широкие, плоские полозья из натуральной сосны с полиуретановым низом). Еще утепленные лыжные костюмы, ботинки и перчатки для всех. Тоби увидел большую тарелку "Фрисби", специально окрашенную под желтое летающее блюдце пришельцев, с иллюминаторами по кайме и низким красным куполом, и они купили ее тоже. На заправке заполнили бензином весь бак и затем отправились в марафонскую закупочную экспедицию по супермаркету.

Когда вернулись на ранчо Квотермесса в час пятнадцать, только восточная треть неба оставалась голубой. Массы серых облаков перехлестывали пеной через горы, несомые яростным ветром в вышине. У земли лишь блуждающий ветер слегка волновал хвою веток и прочесывал коричневую траву. Температура упала ниже нуля, и точность прогноза синоптиков подтверждалась холодным, сырым воздухом.

Тоби немедленно отправился к себе в комнату, надел свой новый красно-черный лыжный костюм, ботинки и перчатки. Вернулся на кухню с "Фрисби", объявил, что собирается играть и ждать, когда выпадет снег.

Хитер и Джек были все еще заняты распаковкой бакалеи и укладыванием покупок в буфет. Она сказала:

- Тоби, солнышко, ты же еще не ел ленч.

Послав Джека выяснить, что Тоби делает среди могил, Хитер вернулась в свободную спальню, где разбиралась со своими компьютерами. Она видела из окна, как Джек взобрался по холму на кладбище. Минуту он постоял с мальчиком, затем сел рядом с ним на корточки. Издалека все казалось в порядке, никаких признаков беды.

Очевидно, она волновалась совершенно беспричинно. Слишком много чего происходило в совсем недавнее время.

Она села на стул, вздохнула по поводу своей чрезмерной материнской заботы и занялась компьютерами. Некоторое время исследовала винчестер каждой машины, прогоняла тесты, чтобы убедиться в том, что все программы на месте и ничего не испортилось во время перевозки.

Потом ей захотелось пить, и прежде чем пойти на кухню за пепси, она шагнула к окну, проверить, что поделывают Тоби с Джеком. Они были почти вне зоны ее видимости, около конюшни, перекидывались "Фрисби".

Судя по тяжелому небу и по тому, каким ледяным оказалось окно, когда она его тронула, снег начнет падать весьма скоро. Ей этого ужасно хотелось.