Чуть западнее границы трех североамериканских штатов – Дакоты, Небраски и Вайоминга – неторопливо ехали верхом двое мужчин, появление которых в других, не западных, местах, наверняка привлекло бы всеобщее внимание.

Внешне они отличались, и очень сильно. Один, более шести футов ростом, был страшно худ, а другой, гораздо меньше ростом, был настолько толст, что его тело почти приняло форму шара. Тем не менее лица обоих охотников оказывались примерно на одном уровне: маленький ехал на очень высокой коренастой кобыле, а худой сидел на низком, очевидно, слабом муле. Поэтому кожаные ремешки, которые служили толстяку стременами, даже не достигали линии брюха его лошади, а длинный в стременах вовсе не нуждался: его ноги свисали почти до самой земли, и при небольшом уклоне тропы то одна нога, то другая касалась земли, не давая выпасть из седла.

Конечно, о настоящем седле здесь можно было только мечтать: толстяку его заменяла шкура убитого волка, на которой еще виднелась шерсть, у худого же вместо седла было старое индейское покрывало, настолько вытертое, что на самом деле он сидел прямо на спине мула. Уже одно это говорило о том, что двое оставили позади долгий и трудный путь. А костюмы их, запыленные и донельзя выношенные, только подтверждали это предположение.

Длинный носил кожаные брюки, которые, это было отлично видно, были скроены и пошиты для более плотного человека. Под постоянным воздействием тепла и холода, засухи и дождей они чрезвычайно скукожились, но, к сожалению, только в длину – нижний край брюк доходил лишь до колен их обладателю. Брюки к тому же лоснились от жира, из-за того что их владелец при любой возможности использовал их как полотенце или салфетку, чтобы протереть всё, чего он не хотел терпеть на руках, но за что был вынужден браться.

Ноги были обуты в кожаные ботинки, с трудом поддающиеся описанию. Они выглядели так, как будто их уже носил Мафусаил и с тех пор каждый новый владелец ставил на них по свежей кожаной латке. Уже невозможно было понять, чистые они или грязные: при взгляде на них рябило в глазах, как после взгляда на солнце.

Следопыты взяли оружие и стали подкрадываться к ручью, держась на таком расстоянии, чтобы люди не могли их заметить. Затем они по берегу спустились вниз, перепрыгнули через узкий ручей и поднялись наверх по другой стороне. Теперь им пришлось сделать короткий крюк, чтобы выйти в том месте, где на другой стороне реки расположились люди, которых они искали. Оба тут же сделали вид, будто ошарашены встречей с людьми.

– Эй! – заорал Толстяк Джемми не своим голосом. – Что это? А я-то думал, мы одни здесь, в этой благословенной прерии! И вдруг целое собрание! Надеюсь, нам позволят принять в нем участие.

Те, кто лежал в траве, вскочили и обратили свои взоры на вновь прибывших. В первое мгновение показалось, что они неприятно удивлены их появлением, но, рассмотрев самих прибывших и их наряд, весело расхохотались.

– Гром и молния! – произнес тот, который был обвешан целым арсеналом оружия. – Что тут происходит? Здесь в середине лета карнавал или маскарад, и вы в нем принимаете участие?

– Ага! – кивнул Длинный. – Нам как раз не хватает нескольких клоунов, поэтому мы и пришли к вам.

В центре стоял четырехугольный блокгауз, хотя и не блокгауз в привычном понимании этого слова: основу постройки не составляли плотно пригнанные древесные стволы. Материалом для нее послужили камни, глина и бруски. Гонты

[13]

, покрывавшие крышу, в любом случае были не отсюда.

Дверь была открыта. Когда люди вошли, они увидели сидевшего посреди единственной комнаты индейца. Парня, казалось, вовсе не заботило, где сейчас находился его жеребец, которого тем временем завели в загон вместе с остальными животными.

Теперь Мартин и Хромой Фрэнк смогли приветствовать обоих гостей радушными рукопожатиями. Последние же огляделись вокруг. В задней части постройки, похоже, и был магазин, товары в котором почти исчерпались. Несколько прибитых к ножкам крышек от ящиков образовывали стол. Стулья были сколочены в той же манере. В углу были места для сна: они были настолько хороши, что вы бы позавидовали жителям хижины. Они состояли из целого ряда брошенных друг на друга шкур страшного медведя-гризли, который является самым опасным хищником Америки. Если такой взрослый медведь встанет на задние лапы, он станет на два фута выше, чем человек даже очень высокого роста. Того, кто убьет такого медведя, индейцы считают величайшим героем. Белые, вооруженные гораздо лучше индейцев, все же уступают путь этому зверю, потому что он нападает без причины.

На стенах висело различное оружие, военные и охотничьи трофеи, а рядом с камином к деревянным колышкам были прикреплены большие куски мяса.

День клонился к закату, и неясный сумеречный свет проникал в это маленькое жилище без окон только через отверстия в стене, поэтому в хижине было довольно темно.

Во второй половине дня шесть всадников оставили позади истоки реки Палвер и теперь направлялись к горам Биг-Хорн.

Местность, которая простирается от Миссури до Скалистых гор, и по сей день считается одной из самых диких частей Соединенных Штатов. Этот район – бескрайняя голая прерия, где охотник может проехать верхом несколько дней, прежде чем найдет какую-либо растительность или источник воды. Далее на запад появляются возвышенности, вскоре образующие невысокие холмы, которые по мере продвижения на запад становятся все выше, массивней и круче, но деревья и вода по-прежнему отсутствуют. Именно поэтому этот район индейцы называют «ма-косиеча», а белые – «бэд ленд». Оба термина означают одно и то же, а именно – «плохая земля».

Даже такие крупные и полноводные реки, как Платт, в летнее время маловодны. Дальше на север, где расположены верховья рек Шайенн, Паудер, Тонг и Биг-Хорн, ситуация получше. Трава густая, кусты переходят в густые кустарники и леса, и наконец дальше у подножия вестмен ступает в тень столетних и даже более древних гигантских деревьев.

Там находятся охотничьи угодья шошонов, или индейцев племени Змей, сиу, шайенов и арапахо. Племена делятся на группы, каждая из которых преследует свои собственные интересы, так что не удивительно, что существует постоянная смена войны и мира между ними. И если краснокожие слишком долго находятся в состоянии перемирия, приходит бледнолицый и наносит им удар за ударом то ножами, то стрелами, пока индейцы снова не начинают искать спрятанный топор войны и не принимаются бороться заново.

При этих обстоятельствах само собой разумелось, что там, где соприкасаются земли стольких многочисленных племен, безопасность одинокого путника была под большим вопросом, если не сказать больше. Шошоны, или Змеи, всегда были заклятыми врагами сиу, а потому местность, раскинувшаяся южнее реки Йеллоустоун, от Дакоты до гор Биг-Хорн, частенько поливалась кровью, и не только краснокожих, но и белых.

Он был одет так же, как Разящая Рука, кроме того, что вместо высоких сапог он носил мокасины. Конечно, не было на нем и шляпы. Напротив: его длинные густые черные волосы были зачесаны и стянуты в высокий хвост. Голову украшала широкая налобная повязка из кожи гремучей змеи. Никакие орлиные перья не украшали его прическу. Этому воину не требовались отличительные знаки вождя: достаточно было только взглянуть на него, чтобы тотчас понять – это весьма непростой человек. На шее он носил мешочки с «лекарствами», трубку мира и тройное ожерелье из медвежьих когтей: трофеи, которые он добыл сам в смертельных схватках. В руке он держал двустволку, деревянная часть которой была обита серебряными гвоздями. Это было знаменитое Серебряное ружье, пули из которого всегда находили свою цель. Его открытое, по-мужски красивое лицо имело почти римский профиль, скулы были почти незаметны, а кожа была матово-смуглой с легким бронзовым отливом.

Это был Виннету, вождь апачей, самый знаменитый из индейцев. Его имя звучало в каждой бревенчатой хижине, у каждого лагерного костра. Справедливый, умный, верный, храбрый до дерзости, не терпящий фальши друг и защитник всех нуждающихся в помощи, будь то красные или белые, он был известен во всех уголках Соединенных Штатов и даже за их пределами.

Разящая Рука поднялся с земли. Он хотел заговорить, но Виннету коротким жестом остановил его. Второй его жест означал, что надо быть настороже и прислушиваться к каждому шороху.

Издалека доносилось монотонное пение. Постепенно эти звуки становились все громче, следовательно, те, кто их издавал, приближались.

И вот Разящая Рука и его спутник услышали громкий лошадиный топот, стало возможным различить и слова приближающейся песни. Вернее, только слова «тотси-вув! тотси-вув!». Обозначает это не что иное, как скальп.