В последнее время мы все невольно становимся свидетелями того, как на страницах газет и журналов разворачивается острая, порой непримиримая полемика о месте и роли религиоведения и его различных школ и направлений в нашей жизни.

Представители академических институтов и вузовских кафедр убеждают нас в необходимости религиоведения, изучения и постоянного наблюдения за процессами, происходящими в религиозной сфере. В ответ — люди, весьма далекие от этой науки: инженеры, зоотехники, вчерашние партийные и комсомольские функционеры, сменившие свои членские билеты на четки духовных лидеров, наполняют периодическую печать и телеэкраны такими суждениями, которые поражают своим теоретическим легковесием и вызывающей безапелляционностью. Скороспелые богословы, совершенно не утруждая себя раздумьями, попытками вникнуть в суть проблемы, стали говорить о вредности и анти-религиозностии и даже об а нти ч ел о вечности религиоведения. Научные традиции, которые на протяжении веков пытаются ответить на вопрос: «Что такое религия и религиозная вера?», стали обретать в рассуждениях новоявленных мыслителей черты ужасной крамолы. С высоких трибун во всеуслышание говорят о «лженауке под названием «религиоведение» и пишут о том, что оно «показало свою несостоятельность и свое негативное античеловеческое нутро».

Авторы известных опусов, не буду напоминать их имена, для которых «религиоведение» сравнимо с происками разве что шайтана, забывают о том, что интерес к исследованию религии возник не сегодня. Религиоведческие знания — философские, исторические, психологические и другие — накапливались на протяжении веков. Предметные узлы этой науки вычленялись и создавались в самих религиозных системах. Уже первые ханифы — проповедники единобожия в Аравии, если говорить об исламской традиции, невольно были вынуждены вникать в религиозные представления своих современников, часто казавшиеся им лишенными всякого смысла. Позднее мусульманские богословы стали заниматься описанием особенностей культа тех религий, с которыми им приходилось вступать в борьбу, главным образом для того, чтобы облегчить задачу тем, кто шел следом за ними. Благодаря их трудам нам стали известны религиозные культы и вероучения аравийских племен, сасанидов, гуннов и т. д. К этому добавилось и стремление отыскать критерии, которые позволяли бы решать, какие религиозные убеждения и действия достойны человека. При этом разброс мнений был достаточно широким.

Уже в VIII в. появились мутазилиты (отколовшиеся), которые выступили против буквального понимания атрибутов Бога и пришли к отрицанию извечности Корана. Именно они заложили начало «ильм ат таф-сир» — науке комментирования и фальсафа, первым представителем которого был аль Кинди.

Средневековые мусульманские философы обратились к вопросу о том, возможно ли, а если возможно, то до какой степени, подвергнуть научному рационалистическому анализу религию. Конечно, сама постановка вопроса и размышления на эту тему не были безобидными. Представители духовенства прекрасно осознавали опасность возможного вольнодумства, поскольку внутренняя перспектива таких изысканий была направлена в глубину таинственного феномена человеческой реальности — религии,

Религиозные процессы, протекающие сегодня на постсоветском пространстве, показали, как был далек от истины великий Гегель, утверждая в своих лекциях по истории философии, что «ислам уже давно сошел со всемирной исторической арены и вновь возвратился к восточному покою». Конечно же, это не упрек гениальному философу, просто речь идет о том, насколько сложны и противоречивы процессы, происходящие в религиозной жизни общества, насколько трудны они для прогнозирования и управления. Дело, вероятно, в том, что ислам, как способ осознания действительности общественного развития, ориентирован, с одной стороны, на преодоление фундаментальных антиподий человеческого существования, а с другой — на утверждение принятой в обществе системы ценностей, поддержание и санкционирование определенных норм поведения. Именно эта функциональная противоречивость ставит ислам, как и любую другую религию, в ряд наиболее сложных для исследования социальных явлений. Однако это не только не освобождает нас от научного анализа ислама как социокультурного явления, а наоборот, делает его весьма необходимым. Подобный анализ особенно актуален в Дагестане и не только потому, что для дагестанских народов эпоха исламизации навсегда запечатлелась в исторической памяти как начало цивилизационного бытия, но и потому, что сегодня вопросы религии тесно связаны с политической жизнью, культурой, образованием и бытом многих дагестанцев. Об этом наглядно свидетельствует статистика.

Сегодня в республике функционирует 1594 мечетей, действует 16 шейхских братств, 800 зияратов, или святых мест, 245 примечетских школ, 132 медресе, 17 мусульманских высших учебных заведений и 45 филиалов. Для сравнения — в Дагестане в 20-е годы минувшего столетия действовало 1700 мечетей, 740 примечетских школ и 400 медресе; к 1985 году здесь оставалось 27 мечетей. Если продолжить разговор о сегодняшнем дне, то в республике с той или иной периодичностью выходят 4 мусульманские газеты «Исламский вестник» и «Муалим», «Нур-ул ислам», «Ассалам» и т. д.), действуют 11 исламских культурных и благотворительных центров. Только в 1998 году 14 тысяч дагестанцев совершили паломничество в Мекку. Всего за последние годы из Дагестана совершили хадж более 100 тыс. человек. В Дагестане действовал ряд филиалов зарубежных и международных исламских организаций, в их числе «Талибатал хайрия» со штаб-квартирой в США, «Ибрагим ал хайрия» со штаб-квартирой в Египте, «Аль Игаса» со штаб-квартирой в Саудовской Аравии, «Сайр Фуидейшн» со штаб-квартирой в Саудовской Аравии. Эти и другие зарубежные исламские центры участвовали во многих мусульманских проектах, осуществляемых в республике. Так, исламская организация «Рабитатул Алам», штаб-квартира в Саудовской Аравии, выделила 15 тыс. долл. на строительство мечети в городе Махачкале. Более тысячи юношей обучаются в различных мусульманских странах.

Исследователи говорят о процессе исламского возрождения в Дагестане. Оно проявляется в том, что появилась возможность открыто исповедовать религию. Восстанавливаются религиозные и культурные связи с зарубежными единоверцами, воссоздается система мусульманского образования, возрождаются так называемые классические, или канонические формы религиозной жизни. В орбиту религиозной деятельности вовлекаются многие тысячи граждан республики. Уровень религиозности, по некоторым социологическим исследованиям, составляет более 60 % среди взрослого населения. Основная масса верующих представляет ислам суннитского направления, относящих себя к шафиитскому и ханифитском мазхабам. Суфийское течение представлено накшбандийским, кадиритскими и шазилийскими тарикатами. Небольшой процент мусульман представлен шиитским направлением. Кроме того, в последнее время заметна активность и фундаменталистских исламских организаций и общин. В целом, оценивая религиозную ситуацию в республике, можно отметить, что происходит сложное полномасштабное возрождение религии, которое выражается прежде всего в небывалом усилении ислама, его социальных позиций и политической активности. Это подтверждает деятельность в республике исламских партий: «Возрождение», «Джамаатул муслимун», «Исламская демократическая партия», «Союз мусульман России», мусульманского общественного движения «Нур». О росте влияния исламской идеологии говорит и то, что в свое время депутатский мандат в Государственную Думу получил лидер Союза мусульман России. Исламский фактор открыто используется как религиозными, так и национальными движениями. Многие, достаточно влиятельные фигуры в Дагестане, стараются делать ставку на ислам. Апелляция к исламу достаточно эффективно используется как оппозицией, так и руководством республики. Главы духовных управлений приглашаются к участию в проведении общественных мероприятий государственного значения, для освящения различных событий. Подобная политика позволяет не только рассчитывать на поддержку значительной части населения республики, но и рассматривать традиционный ислам как национально-культурное достояние народов Дагестана. Укрепляется его положение и в системе образования, ведутся факультативные занятия в общеобразовательных школах, поддерживается практика возвращения религии в воинские части и в места для заключенных. Во многих государственных учебных заведениях, организациях и учреждениях открыты молельные комнаты, именами исламских авторитетов называются проспекты и улицы городов.

Растет финансовая поддержка религии государством. Так, в 1995 году на строительство мечети в городе Махачкале было выделено 350 млн рублей. Для оказания помощи в 1995 г. выделено 475 млн рублей. В 2000 году для строительства здания исламского центра выделено 3 млн рублей. Всего, по словам муфтия Ахмед-хаджи Абдуллаева, духовное управление получило только на строительство мечети один миллиард бюджетных рублей. По сути, инициируется процесс бывших «союзнических» отношений государства и религии. Одним из примеров может служить проект республиканского закона «О защите личной и общественной нравственности», где предусматривается создание общественных экспертных комиссий, включающих представителей религиозных организации, которые будут осуществлять деятельность по упорядочению в сфере искусства, воспитания детей и подростков, проведения зрелищных мероприятий, кино- и аудиовизуального проката. Показательно и то, что республиканские СМИ, в частности телерадиокомпания «Дагестан», стала одним из субъектов, участвующих в формировании исламского фактора. В передачах радио и телевидения идет переосмысление роли религии в обществе, в культуре народов Дагестана, подчеркивается ее патриотический характер. Религиозные публикации подаются как средство от бездуховности, поразившей общество. Духовные лица получают доступ к средствам массовой информации с целью широкой пропаганды своего учения. Иламская тематика, выйдя за рамки отдельных рубрик, воплотилась в различные радио- и телепрограммы.

Все это, с точки зрения должного или мусульманской экзегетики, возможно, и благо. Но речь идет о реальной земной жизни человека. И здесь мы сталкиваемся с новой мифологией, в которой в значительной мере сохраняется старая технология. Вероятно, нет необходимости говорить подробно о социальных корнях, о внутренних и внешних причинах такого религиозного бума. Многие исследователи видят в сегодняшнем обращении к религии форму социального протеста. Некоторые считают, что религия не просто надстройка, идеология, а некая самостоятельная категория с собственными методами исправления ситуации. Третьи полагают, что нынешнее религиозное возрождение непосредственно направлено на восстановление важного этнокультурного слоя народов Дагестана. На наш взгляд, подобный всплеск обусловлен, в первую очередь, глубоким социально-экономическим кризисом, охватившим республику в последние годы. Это и уровень официально зарегистрированной безработицы, который еще в январе 1996 года составил 7,2 %, что в 2 раза больше, чем в среднем по Российской Федерации. Здесь и быстрая урбанизация (бурный рост городского населения за счет выходцев из сельской местности) и вопиющее имущественное расслоение на фоне массового обнищания. По некоторым данным, 200 семей контролируют огромные материальные средства. Можно говорить и о внешних факторах: чеченская, арабская пропаганда, паломничество. В немалой степени данному процессу способствовало и принятие федерального и республиканского законов «О свободе совести…» и утрата идеологических установок, сложившихся в годы Советской власти.

С начала 90-х годов религия стала играть заметную роль в жизни дагестанского общества. Новым содержанием наполнились религиозно-государственные отношения. В десятки и сотни раз увеличилось количество религиозных храмов. Только в городе Махачкале сегодня действует 57 мечетей. Множество различных религиозных движений, союзов, фондов и объединений участвуют в политической жизни республики. Сформировалась достаточно большая группа профессионального духовенства, активно проповедующая религиозные ценности и отстаивающая свои корпоративные интересы.

Важным компонентом религия выступает и в сфере межнациональных отношений. Используя исторические традиции и обрядность, религия участвует в формировании этнокультурных особенностей дагестанцев. Она стала своего рода необходимостью, которая подчеркивает самобытность проживающих здесь народов.

Вместе с тем религия оказалась втянутой и в сложные политические процессы. Стал фактом раскол верующих в республике по политическим предпочтениям.

Все это ставит перед необходимостью поиска ответов на вопросы: каковы социальные, политические и духовно-нравственные ориентации верующих и духовенства, каков характер связи религиозных объединений с внешним миром, со светскими властными, социальными и культурными структурами, каков характер складывающихся в республике отношений между верующими и неверующими, между представителями различных религиозных направлений?

Решению этих вопросов подчинен разрабатываемый нами долгосрочный социологический проект «Религиозная ситуация в Республике Дагестан: тенденции и перспективы». В рамках этого проекта в 2000 году мы провели выборочный опрос населения республики с охватом около 2000 человек. Объектом исследования стали различные этнические, социальные, возрастные группы жителей Дагестана.

Один из основополагающих вопросов, определяющих место и роль религиозных организаций в обществе, — это вопрос о соотношении религии и политики в их деятельности. Немало людей, мыслящих категориями религии, стремится найти посредством ее теорий средства разрешения проблем, встающих перед обществом. Об этом свидетельствуют ответы на вопрос: «Должны ли религиозные организации участвовать в политической жизни республики?» Почти 41 % опрошенных посчитали, что должны.

Небезынтересны в этом смысле и ответы на вопрос: «В каком государстве Вы хотели бы жить, в светском или в религиозном?». Лишь 50 % опрошенных заявили о том, что хотели бы жить в светском государстве, а 26 % пожелали жить в теократическом (религиозном) государстве, и 24,1 % затруднились ответить. При этнодифференциации ответов на этот вопрос обнаружилось, что из всех опрошенных 45,6 % аварцев, 16 % даргинцев, от 10 до 14 % кумыков, лакцев и лезгин хотели бы жить в теократическом государстве. Наибольшая настороженность в отношении теократии зафиксирована у русских — 1,9 % и татов 1 %. Последнее в немалой степени объясняется однобокостью вероисповедной политики в республике. Возможно, поэтому на вопрос: «Как Вы оцениваете закон РД «О свободе совести, вероисповедании и религиозных организациях?» 24,6 % опрошенных ответили, что закон не работает.

Примером тому открытое недовольство «иноверными», «атеистами», которое присутствует в публичных высказываниях руководителей различных исламских и государственных организаций.

В целом же анализ позволяет говорить об усилении клерикальных тенденций в обществе, втягивании религиозных деятелей в политический процесс и, самое главное, о возрастании надежды у некоторых народов на то, что религия и церковь способны сыграть значительную роль в преодолении кризиса, поразившего общество. В условиях Дагестана это весьма тревожный симптом, свидетельствующий о готовности большинства дагестанцев опереться на исламские политические идеи и мусульманские модели государственного устройства. Эти тенденции прослеживаются и в ответах дагестанцев на вопрос: «Должны ли религиозные организации действовать согласно республиканским законам?». Положительно ответили лишь 68,4 %, а 17 % опрошенных посчитали, что религия не должна действовать согласно российским и республиканским законам, и 14,7 % затруднились ответить.

Конфессиональный спектр Дагестана представлен в основном исламом, христианством и иудаизмом. По данным Минюста РД, к 15.05.2000 г. государственную регистрацию прошли 234 исламских, 6 христианских и 4 иудейских религиозных организаций (на 25.11.2001 г. зарегистрировано 514 религиозных организаций: 495 мусульманских, 16 христианских, 4 иудейских). В рамках этих направлений действуют различные модели религиозных отношений.

В достаточно однообразной религиозно-конфессиональной структуре современного Дагестана можно, пожалуй, выделить три специфических круга отношений. Первый, наиболее массовый, образуют последователи ислама, православия и иудаизма. Другой составляют приверженцы различных направлений ислама: суннитов, шиитов, последователей тариката и ваххабитов. Наконец, в третий, самый обширный входят, с одной стороны, представители так называемых традиционных для Дагестана конфессий, а с другой — новых, в основном протестантских религиозных движений. Правда, при всей специфичности религиозно-конфессиональных отношений в каждой из указанных групп основной вектор выстраивается между тем или иным вероисповеданием и исламом. Это определяется тем, что последний является самой массовой религиозной системой в Дагестане.

Сами эти отношения в настоящее время на уровне институциональных структур развиты по-прежнему слабо, носят эпизодический характер. В основном они сводятся к обмену мнениями по представляющим общий интерес вопросам законодательства. Причем, подобные встречи бывают нередко инициированы республиканскими властями. В каждой обозначенной нами группе отношения складываются по-своему. Если в первой группе они носят достаточно корректный характер, то в двух остальных они напряжены и взрывоопасны. В большей степени они связаны с вопросами прозелитизма. Неоднородная конфессиональная структура побуждает религиозные организации к острому соперничеству, к конкурентной борьбе за паству.

Симптомы этого явления отчетливо прослеживаются в средствах массовой информации. Об этом говорит и публичное, нарочито демонстративное религиозное и конфессиональное предпочтение со стороны некоторых государственных работников и средств массовой информации. Примером тому служат публикации в газетах «Ассалам», «Нур-ул-ислам», «Дербентские новости». Речь идет об открытом противодействии мусульманских и православных организаций протестанстским. Неоднозначное понимание принципа равенства религий в Дагестане подтверждают результаты наших опросов. На вопрос «Согласны ли Вы с мнением, что все религии имеют равное право проповедовать свои взгляды на территории Республики Дагестан?» только 53 % опрошенных ответили положительно, 27,7 % не согласились с принципом равенства религий, и 18,3 % затруднились ответить на этот вопрос. Зт-нодифференциация данного вопроса показывает, что около 30 % лакцев и лезгин, 27 % аварцев, 20 % даргинцев и 16 % кумыков не признают равного права всех религий проповедовать свои взгляды на территории РД.

Налицо деление религий на «первенствующие», «терпимые» и «гонимые». На этой почве возрождаются трения, казалось бы, навсегда ушедшие в прошлое. Отсюда и обращения представителей традиционных конфессий к руководству республики, правоохранительным органам, с настойчивой просьбой ограничить, даже запретить миссионерство протестантов в республике.

Психофизиологические аспекты мусульманского мистицизма

Тревога и волнение, пожалуй, только этими словами можно передать те ощущения и переживания, возникающие сегодня в душах многих дагестанцев. И связаны они со все еще сохраняющейся опасностью проявления в республике религиозного экстремизма. Еще недавно мы полагали, что эти явления немыслимы в нашей полиэтноконфес-сиональной республике, но жизнь опровергла самые смелые надежды. События лета 1999 года, едва не приведшие республику к гражданской войне, показали, что мы оказались перед лицом сложного и тревожного явления, получившего название — исламский экстремизм.

Так, что же представляет исламский экстремизм, где истоки и каковы его особенности? Являются ли реальной силой исламские экстремистские организации или это своего рода фикция и мистификация? Насколько высока возможность дальнейшего участия их в политической жизни республики, и самое главное, какова стратегия преодоления исламского экстремизма?

Надо сказать, что это достаточно трудные и неоднозначные вопросы. Поскольку проблема спроецирована, как в плоскость весьма сложного общественного феномена, каковым является ислам, так и в плоскость социально-политического состояния современного дагестанского общества. Ведь речь идет о формах крайнего и непримиримого отрицания существующих общественных норм и правил, выражаемых в рамках мусульманской идеологии. Следует сказать и о том, что правомерность использования выражения «исламский экстремизм» признается не всеми. Поэтому, прежде всего, хочется предложить несколько критериев, которые дают возможность говорить, об «исламском» в экстремизме. Первый критерий — употребление в самоназвании субъекта экстремистских действий или воззрений тех понятий, которые имеют однозначные исламские коннотации. Речь идет о словах «ислам», «мусульмане», «исламский» и т. д. Второй критерий — соотнесенность характера деятельности данного субъекта с наследием исламской политической культуры, где самым заметным признаком является джихад. И третий критерий — признание того или иного субъекта экстремизма в качестве выразителя интересов мусульман — либо как всей глобальной общности, либо — как отдельных сообществ или групп.

В самом общем своем значении «исламский экстремизм» (от латинского ех1гети8 — крайний) несет смысл недопустимого и неприемлемого для большинства населения поведения мусульман. Именно неприемлемость и противоречие суждений, взглядов и действий, представителей некоторых исламских объединений принятым в Дагестане нормам и ценностям дает основание объявлять эти взгляды или действия экстремистскими. Следует оговориться, что данное определение несет в себе больше оценочный смысл. С точки зрения права, речь об исламском экстремизме может идти только в том случае, если суждения и действия верующих мусульман идут вразрез с действующими в стране конституцией и законодательством.

Для исламского экстремизма характерен ряд особенностей. В первую очередь, пренебрежение и презрение ко всем иным, кроме своих, точек зрения. Изначальная позиция «кто не с нами, тот против нас» и, наконец, призыв к активной и агрессивной деятельности, включая насилие, ради утверждения своих конфессиональных или политических интересов.

Как совместить мораль и политику

Трагическое событие в Каспийске вновь всколыхнуло республику. Оно стало как бы очередным звеном в длинной цепи терактов последних лет. Покушения на главу столичной администрации, теракт в отношении министра Миннацинформвнешсвязи РД, покушения на Председателей Народного Собрания и Правительства республики, подрыв машин внутренних войск и солдат 102-й бригады МВД РФ, наконец, хладнокровное убийство мирных граждан на параде Победы в Каспийске говорят о том, что это не случайные явления. А до этого были введение шариата в Кадарской зоне, захват Дома правительства, угоны авиалайнеров, взрывы жилылам и исламизм совершенно разные явления. Исламизм — политическое движение, целью которого является «подчинение» процесса общественного и государственного развития нормам и догмам произвольно интерпретированного ислама. Использование этого термина связано с тем, что в самоназвании субъекта экстремистских действий или воззрений есть фразеология, которая имеет однозначную исламскую корреляцию. Речь идет о словах «ислам», «мусульмане», «исламский» и т. д. Следует помнить и о том, что апелляция к этой терминологии не приводит к сущностному единству социально-политических взглядов и концепций исламизма.

Внутренняя неоднозначность идейных источников, принадлежность к различным политическим силам определяют альтернативность политических взглядов, существующих в рамках исламизма множества различных, от умеренных до крайне радикальных, религиозно-политических организаций.

Использование исламской терминологии различными политическими движениями имеет давнюю историю. В течение многих столетий ислам был единственной социальной организацией, которую знали на Ближнем Востоке, и сейчас, в начале XXI века, он определяет общее мировоззрение и действия миллионов людей, их отношения, как со своими соплеменниками, так и с окружающим миром. Качественная новизна современного исламизма видится, прежде всего, в противодействии либерализму и в гораздо большей, чем прежде, наступательности, интернационализации и «трансграничности» — в том числе и для существующих в рамках исламизма экстремистских течений.

Претензии исламистов на «новый передел» будут усиливаться и в связи с бурным ростом мусульманского населения и, соответственно, исламского цвета на религиозной карте мира. Уже сегодня из каждых 100 человек, населяющих Землю, 17 объявляют себя мусульманами.

Исламский мир активно «выплескивается» за свои пределы. Все с большей тревогой говорят об «исламском наступлении» на Европу, Америку, Россию. Стали слышны и словосочетания «исламская угроза». И то, что это не просто слова, говорят выход во второй тур президентских выборов во Франции лидера ультраправых и победа правых радикалов в Голландии, провозгласивших лозунг «Европа для европейцев». Настороженность многих связана с тем, что мусульмане, оказавшись в зоне европейской цивилизации: в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Берлине или в Москве, не теряют себя в принявших их странах, а живут своим собственным миром, сохраняя религию, обычаи и образ жизни. Присущее всем мусульманам острое чувство принадлежности к единой умме зачастую превращает ислам в этих странах в живую общественную реальность, на которой прорастает исламизм.

Это связано с тем, что для народов мусульманского Востока религия является той силой, на которую сама жизнь возлагает обязательства по оказанию экономической и социальной помощи членам общества и военную защиту их от других племен. Члены религиозных общин называют себя братьями и ревниво следят за сохранением уз солидарности, которые их охраняют или противопоставляют другим общинам всякий раз, когда интересам религии его членов что-нибудь угрожает.

События, происходящие с начала 90-х годов на Северном Кавказе, в том числе в Дагестане, свидетельствуют о стремительном процессе исламизации и у нас. Оснований для таких выводов предостаточно. Из двух тысяч опрошенных в 2000 году 420 дагестанцев твердо заявили о том, что хотели жить в исламской республике.

Используя то, что ислам стал своего рода необходимостью, которая подчеркивает самобытность проживающих здесь народов, религиозные деятели активно участвуют в формировании этнокультурных и политических процессов в регионе. Множество различных религиозных движений, союзов, фондов и объединений пытаются определять политическую жизнь республик. Создание региональных исламских организаций типа Конгресса «Исламская нация», Конгресса народов Дагестана и Чечни, партии «Ассамблея народов Северного Кавказа, Исламская партия России связано не только с поиском населением опоры для самоидентификации, что является закономерным и перманентным процессом в обществе, но и активностью международных исламистских кругов, активно продвигающих идеи исламизма на Северном Кавказе. Уже сформировалась достаточно большая группа профессиональных политиков, весомо проповедующая религиозные ценности и отстаивающая в рамках этих ценностей свои политические интересы.

Знаменитый ответ Эпикура на вопрос: «Как объяснить наличие в мире зла?» — приобретает сегодня в дагестанском обществе совершенно разные интерпретации. Разнятся здесь подходы к таким понятиям, как справедливость, правда, пределы насилия, цена человеческой жизни. Стоит оглянуться и мы обнаружим, что в нашей жизни в первое «десятилетие свободы» было очень много конфликтного. На эту тенденцию трудно не обратить внимание, — ведь условия для интегративных инициатив различных групп и общин были, как кажется, крайне благоприятны. Да и сами эти отношения в настоящее время на уровне институциональных структур, даже в рамках одной конфессии, развиты по-прежнему слабо и носят эпизодический характер. Нередко они инициированы органами государственной и местной власти.

Естественно возникает вопрос — почему? Ведь на первый взгляд, внутриконфессиональные отношения, да и отношения между различными конфессиями в республике не таят в себе каких-либо конфликтов. Впрочем, было бы упрощением полагать, что проблема религиозных контактов исчерпывается дилеммой: участия или неучастия в совместных проектах. Причина располагается гораздо глубже: на уровне культурологических срезов. Не все мусульмане Дагестана готовы принять сегодня в полной мере действие шариатских норм. Для многих — это иная система запретов и ограничений, иное отношение к женщине, к власти, к демократии. Если в Саудовской Аравии или Нигерии забить человека камнями — часть правовой культуры, то для дагестанцев — это дикость. Для многих дагестанских мусульман многоженство — экзотика, для тех же арабов — норма.

Дистанцированность, которая существует между различными мировоззрениями и формирующимися вокруг них типами культур, не исчезнет, даже если совместных мусульманских инициатив будет великое множество. И в первую очередь потому, что ислам представляет собой мозаику различных направлений и учений. И каждая культивирует представления об абсолютной истинности и полном превосходстве своего религиозного учения над другими. А отсюда — убеждение радикалов, ваххабитов в неистинности, порой и вредности, всех других учений для духовной жизни дагестанцев.

С точки зрения религиоведения, в основе такого подхода лежит тот факт, что каждая религиозная община притязает на абсолютное и универсальное значение своего вероучения. Это придает исповедуемой этой общиной «истине» черты императивности и авторитарности. И чем тотальней и более всеобъемлющей представляется ее система убеждений, тем сильнее сужаются ее коммуникативные возможности. И для любой политической партии, общественного движения, базирующих свои цели на религиозной идее, интеграция с другими политическими игроками оказывается затрудненной. Неспособность к диалогу, и пониманию, и признанию права других на истину очень часто выливается в нетерпимость, экстремизм и терроризм. Пример тому — провозглашение ваххабитами «свободных» исламских территорий, покушения на представителей официального духовенства, государственных деятелей, убийство мирных граждан и т. д.

С ужасом миллионы людей смотрели 11 сентября транслируемые мировыми информационными агентствами видеосъемки того, как самолеты авиакомпании United Airlines, захваченные террористами-камикадзе, таранили небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и здание Пентагона в Вашингтоне. Мы стали свидетелями варварского, бесчеловечного убийства тысяч невинных людей. В это трудно верилось и все казалось, что нам демонстрируют кадры фильма ужасов, но это была ужасающая реальность.

Произошедшее в Америке многие окрестили апокалипсисом. Порой, в самом деле, кажется, что человечество движется к своей гибели. Ведь до Нью-Йорка были трагедии в Москве, Волгодонске, Буйнакске, не прекращаются террористические акты и во многих других странах. На пороге XXI века мир столкнулся с глобальной опасностью, имя которой — международный терроризм.

Где истоки этого зла? Чего добиваются террористы? Какова стратегия противодействия терроризму? На эти вопросы очень трудно найти ответ. Известно лишь то, что террор как метод решения возникающих политических и идеологических проблем имеет достаточно древнюю историю. Человек столкнулся с террором еще в эпоху ранних цивилизаций. И с тех пор череда заказных убийств, покушений, мятежей, заговоров и переворотов составляет многие страницы человеческой истории. Потому вряд ли мы сегодня докопаемся до его истоков. Неизменным остается лишь то, что, как и раньше, во все времена, жертвами террора становятся случайные, невинные люди, волею рока оказавшиеся не в том месте и не в то время. Единственное различие лишь в том, что только в наше время террор был признан международной опасностью для человечества, причем, не только потому, что сегодня он оказался способен поставить под угрозу устойчивость развития целых государств, но и в силу его безбрежного географического распространения.

В современном мире трудно найти регион, обитатели которого могли бы поручиться, что кровавая тень террора их никогда не накроет. Латинская Америка, Индия, Косово, Индонезия, Филиппины, территория Китая и республики Центральной Азии, Содружество независимых государств (СНГ), Европа, едва ли не большинство арабских стран и Черная Африка. Только в 1998 году террористы убили 741 человека и ранили 5952, в 1999 году от террористических актов в мире пострадало около 1000 человек: 233 убитых и 706 раненых. В статистику не вошли взрывы жилых домов в российских городах. Четыре взрыва в России привели к гибели 271 человека. Общее количество терактов в 1999 году возросло на 43 %: в 1998 году совершено 274 теракта, в 1999 — 392. Тенденция эта наблюдалась во всех регионах. При этом в некоторых из них террор продолжается десятилетиями.

За тридцать лет террористической войны (1969–1999) Ирландской Республиканской Армии в Соединенном Королевстве погиб 3401 человек. Точно такая же ситуация и в Испании, где экстремисты баскской организации ЭТА ведут настоящую войну — и против государства и против граждан.

Все эти события последнего времени, в том числе и на Северном Кавказе, их неоднозначная подчас оценка Мировым сообществом, некоторыми региональными силами, заставляют еще более пристально взглянуть на проблему международного терроризма.

Показательно, что все «долгоиграющие» террористические конфликты принципиально похожи. Террористы своими взрывами, нападениями, актами в отношении представителей власти стремятся добиться решения политических проблем. Принципиальной целью в такой террористической войне является дестабилизация общества. Убийства, взрывы и другие акты террора «раскачивают лодку», при этом их не особенно заботят горе и беды собственного народа. Террористы умело пользуются как внутренними противоречиями страны, так и иностранной помощью. Последнее замечание весьма существенно, поскольку сегодня мы имеем дело с феноменом интернационализации терроризма.

Серьезно расширилась в последнее время база международного терроризма, прикрывающего свои действия религиозным фактором. Рост религиозно-этнических террористических организаций происходит за счет поддержки со стороны маргинальных режимов и ряда религиозно-этнических общин, в основном из стран третьего мира. Возможно поэтому, сегодня в литературе устоялись термины «исламский терроризм», «протестантские террористы», «сикхские или индуистские экстремисты» и т. д. Тут следует оговориться, что речь идет о группировках, террористические действия которых обосновываются той или иной религиозной идеологией. Особенности религиозно-этнических террористических организаций обусловлены, прежде всего, их религиозной составляющей. Это отражается на индивидуальной мотивации членов террористических групп, чей фанатизм позволяет предпринимать самоубийственные акции, на которые редко решаются не религиозно мотивированные террористы. Наиболее яркие примеры — шахиды или палестинские террористы-смертники.

Статистика говорит о том, что наибольшее количество террористических групп сегодня базирует свою стратегию на идеях панисламизма. И это не голословное утверждение. Сообщения о том, что террористы, обрушившие самолеты на Нью-Йорк и Вашингтон, — выходцы из Египта и Саудовской Аравии, еще раз подтверждают это.

О месте, которое экстремизм и террор занимают в общественно-политической жизни мусульманского Востока, говорят цифры и факты, коих великое множество. Так, Египет в течение последнего десятилетия ведет настоящую войну с террористами. Здесь было арестовано и приговорено к длительным срокам заключения несколько тысяч фундаменталистов и «сочувствующих», не менее сотни были казнены. Террористы из группировки «аль Джихад» убили президента Садата в 1981 году и пытались убить нынешнего президента Хосни Мубарака в 1995. Наиболее известные фигуры среди египетских террористов — шейх Аб-дель-рахман Омар и Айман Аль-Завахири. Завахири заочно приговорен к смертной казни в Египте за организацию убийства президента Садата. Шейх Омар осужден в Америке на пожизненное заключение за взрыв во Всемирном торговом центре в 1993 году.

Что касается Саудовской Аравии, то отношение правительства этой страны к терроризму кажется двойственным. С одной стороны, власти декларируют, что серьезно воспринимают угрозу терроризма. На деле же они, кажется, не верят, что опасность грозит самому исламскому королевству. Когда США вынесли заочный приговор по делу о взрыве в Дахране, обвинив в организации теракта (тогда погибло 19 американских солдат, сотни были ранены) группировку под названием «Саудовская Хезболла», власти Аравии заявили, что подобной группировки не существует. Заочный приговор был вынесен 13 саудовцам, однако власти королевства недвусмысленно заявили, что не выдадут Штатам никого из своих граждан до тех пор, пока не будут представлены «убедительные доказательства» их вины. Саудовская Аравия, похоже, считает, что фундаментальный ислам — это исключительно внутренняя проблема. Саудовская Аравия — одна из трех стран мира, официально признавшая режим талибов; две других — Эмираты, тесно связанные с Аравией династийными узами, и Пакистан.

В Саудовской Аравии происходило становление наиболее одиозного террориста Усама бен Ладена, провозгласившего ислам — идеологией международного терроризма. Бывший саудовский гражданин, отказавшийся от подданства после того, как король разрешил присутствие американских войск в стране, происходит из семьи йеменских крестьян, перебравшихся в Саудовскую Аравию в годы нефтяного бума. Усама был 17 из 53 детей ныне покойного Мухаммеда бен Ладена, создавшего в 1931 году компанию «Сауди бен Ладен». Сегодня компания располагает капиталом в 5 млрд. долл. Мировоззрение «террориста № 1» сформировалось в университете в Джидде под руководством шейха Абдулла Аззама. Усама бен Ладен выступил в феврале 1998 г. в одном из пакистанских городов на пресс-конференции, в которой участвовали также Айман аз-Завахири, один из руководителей египетской организации «Священная война» (Апь-Джихад, Аль-Гихад), Рифаи Ахмад Таха, лидер египетской «Исламской группы» (Аль-Джамаа аль-ислямийя) Мунир Хамза, секретарь Ассоциации пакистанских улемов (Джамиат-уль-Улема-е Пакистан), Фадль-ар-Рахман Халиль, глава «Движения ансаров» (Харкат-уль-ансар, Пакистан), Абд-ас-Салям Мухаммад Хан, глава движения «Священная война» (Джихад) в Бангладеш и заявил о создании «Всемирного исламского фронта борьбы против иудеев и крестоносцев». Главная заявленная цель фронта — ведение джихада против Соединенных Штатов, Израиля и иудеев в любой точке земного шара. И вот 7 августа 1998 г. практически одновременно в Найроби (Кения) и Дар-эс-Саламе (Танзания) осуществлены ужасные по результатам, направленно «слепые» (имевшие целью — дипломатические представительства США, но приведшие к гибели многих случайных людей) террористические акты: 257 убитых, 5000 раненых.

Речь идет и в самом деле о создании «исламского интернационала». Роль главного международного центра этого интернационала занимает Афганистан. В политике талибов, пытающихся реализовать идеалы «чистого исламского государства», очень трудно отделить компоненты, соответствующие нормам международного права и принципам поведения, от компонентов, прямо или косвенно попадающих под понятие международного терроризма. Афганистан стал источником вдохновения, образцом для подражания и одновременно курсом повышения квалификации для экстремистов и террористов из многих стран мира. По оценкам экспертов, за последние годы там обучалось от 50 до 70 тысяч боевиков из 55 государств. Талибы позволяют действовать на контролируемой ими территории большому числу зарубежных группировок и организаций, в том числе и печально знаменитой «Аль-Каиде» (что в переводе с арабского значит «Основа»), созданной и возглавляемой международным террористом номер один Усамой бен Ладеном. Ряд экспертов США уже связывают с деятельностью возглавляемой Усамой бен Ладеном «Аль-Каиды» как минимум десяток громких терактов. Напомним лишь некоторые из них.

12 октября 2000 года в порту Адена (Йемен) подорван эсминец ВМС США «Коул». К его борту во время дозаправки приблизился небольшой катер и взорвался. В результате один из самых современных боевых кораблей получил пробоину и едва не пошел ко дну. Погибли 17 американских моряков, еще 40 получили ранения. За расследование обстоятельств теракта взялись совместно правоохранительные органы Йемена и специалисты из ФБР. Основной подозреваемый — Джамаль аль-Бадауи — сообщил в январе йеменцам, что «ему дали понять, что приказы отдавал бен Ладен». У американцев, возможно, есть и дополнительные данные. Еще в конце декабря один из высокопоставленных сотрудников ЦРУ сообщил, что взрыв «Коула» был организован членом «Аль-Каиды» Мухаммадом Омаром аль-Харрази — создателем первого филиала этой организации в Саудовской Аравии. Четверых обвиняемых в совершении этих терактов сейчас судят в федеральном окружном суде Манхэттена в Нью-Йорке. Согласно обвинению, все они работали на «Аль-Каиду».

Кроме того, США рассматривают вопрос о причастности «Аль-Каиды» к еще трем неудавшимся терактам. В мае 2000 года группа йеменцев предприняла попытку взорвать американский эсминец «Сулливанс», заправлявшийся в порту Адена. Но нагруженная взрывчаткой лодка затонула в нескольких милях от берега.

А накануне наступления нового тысячелетия «Аль-Каида» планировала устроить целую серию терактов в Иордании — взорвать гостиницу «Рэдиссон» в Аммане и еще несколько туристических центров в Ха-шимитском Королевстве. Группа Усамы бен Ладена также предпринимала попытки совершить теракты, направленные против Израиля.

Дуга исламского интернационала коснулась и нашей страны. Щупальцы зловещей империи Усамы бен Ладена потянулись и на Северный Кавказ. В Чечне афганские моджахеды и арабские ветераны террора появились вскоре после распада СССР. Уже в августе 1995 года стало известно о том, что на стороне мятежного генерала Джохара Дудаева сражаются выходцы из других стран, желающие оказать помощь «братскому мусульманскому народу Ичкерии». Посильное участие в этом принял и Усама бен Ладен, с которым наладили связь люди Шамиля Басаева и Хаттаба.

По сообщениям пресс-службы Министерства обороны России, к апрелю 1999 года в лагерях на территории Афганистана проходили подготовку около 500 исламских экстремистов из Чечни, Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и Казахстана. Кроме того, бен Ладен наладил каналы переправки в Чечню оружия. Так, в октябре 1999 года, по данным российских спецслужб, чеченские боевики получили от талибов «подарок» — 4 ракетных комплекса «Стингер». По данным независимого арабского телеканала «Аль-Джазира», Усама пообещал оказать давление на талибов, с тем чтобы завербовать и обучить дополнительное количество боевиков как из числа собственно талибов, так и граждан СНГ, снабдить их оружием и организовать их отправку в Чечню.

Связанные с международными террористическими организациями исламисты пытались организовать снабжение чеченцев оружием и финансами через территории Азербайджана и Грузии. Так, в мае 2000 года появились сообщения о том, что на одном из таможенных терминалов Грузии хранится часть военного груза, посланного талибами в Чечню, а именно ракеты С-3 и С-8.

При поддержке террористической сети бен Ладена в конце января 2000 года в Кабуле состоялась церемония открытия «посольства Чеченской Исламской Республики Ичкерия в Исламском Эмирате Афганистан».

Оба незаконных режима незадолго до этого признали друг друга, причем независимость Чечни так и не была официально признана никем, кроме таких же международно непризнанных талибов. Чеченцы в долгу не остались. В октябре 1999 года в Афганистане в руки военного лидера Северного альянса Ахмад Шаха Масуда попали несколько иностранцев, воевавших на стороне талибов. В их числе, кроме привычных уже пакистанцев, оказались четверо чеченцев. В Кундузе и близ Мазари-Шарифа был создан лагерь — специально для лиц из кавказских и среднеазиатских республик. Там же, по сообщениям некоторых представителей противостоящего талибам Северного альянса, вырос уже целый чеченский городок из сотен семей, которые обзавелись хозяйством и собирались обосноваться там надолго.