Я родился в Костромской области в 1934 году, но считаю себя вятичем, ибо все время вплоть до института жил в Кировской области, вначале в деревне Кузьменки, позднее на железнодорожном разъезде Юма. Отец работал дежурным по станции, мать преподавала в соседнем селе. На примере матери я вещественно, если так можно сказать, усвоил понятия «сельская учительница» и «ликбез». Последнее слово сейчас полузабыто, первое употребляется редко. «Ликбез» — это когда мать поздно вечером шла за десять километров в глухую лесную деревню. В качестве оружия, скорее морального, она брала «вильцы» — так в Кировской области называются маленькие двузубые вилы, которые применяются при вывозке навоза на поля. В наших лесах в те годы была пропасть волков. Зимой волчьи стаи зверели. А «сельская учительница» — это школа в селе, которое также называлось Юма и куда мать ежедневно ходила за четыре километра. Это еще корова, огород, сенокос и прочее. Мы жили в деревне, и кормиться было надо. Летом мать ничем не отличалась от колхозных женщин.

Отец родился в крестьянской семье на Ветлуге, ушел на заработки, был мальчиком в булочной на станции Шарья, потом стал телеграфистом и был им в первую мировую войну, участвовал в Брусиловском прорыве, воевал в Мазурских болотах. В своей армии он первым принял телеграммы об отречении царя и о свержении Временного правительства. Они у него хранились, и я их отлично помню, и я же по детской глупости их куда-то «заиграл». Позднее в армии отец стал членом солдатского комитета. До 1937 года он был начальником крупной станции Свеча Северной железной дороги.

Интересы мои рано замкнулись на двух вещах: книгах и ружье. Ружье я начал выпрашивать лет с семи, но получил его только когда учился в 8-м классе. До этого я держал нелегально добытую шомполку.

Законы человеческих поступков сложны, еще сложнее законы памяти. Обычная житейская память почти не подчиняется логике. Можно забыть важные подробности собственной жизни и хорошо помнить гудок электрички, услышанный ночью пять лет назад. Из разрозненных мелочей возникает неуловимый аромат прошедших времен. Именно он помнится всегда ясно и точно…

Конечно, Мельпомен был странным человеком. Об этом свидетельствует хотя бы такое нелепое прозвище.

Мы познакомились с ним на краю огромной озерной пустыни, невдалеке от Полярного круга. Пустыня эта находилась там, где река Колыма, прославленная в золотоискательских, географических и иных легендах, впадает в Северный Ледовитый океан. Правый берег Колымы в этом месте горист и порос мелкой лиственницей. Называется этот гористый берег по-старинному Камень, а левый — Низина — болотистой тундрой уходит на запад к реке Индигирке, и только топографическими подсчетами можно определить, чего здесь больше: воды в черных торфяных озерах или кочковатой россыпи суши.

— Водички-то вроде побольше, — говорят старожилы.

Именем знаменитого путешественника Черского, умершего неподалеку отсюда, назван гигантский горный хребет, протянувший вершины от Тихого до Ледовитого океана, его же именем назван якутский поселок, переполненный летом зевающими от безделья ездовыми собаками. Зимой окна низких домишек в этом поселке и по сю пору закрываются ставнями, обитыми оленьим мехом, — якутский мороз неумолимо пробивает и двойные оконные рамы.