Господствующим направлением в русской литературе с 1730—1750 гг. становится классицизм. В идейной направленности писателей этой школы была борьба за национальную культуру и просвещение, стремление создать сильное национальное государство. Значительное место в искусстве классицизма занимало изображение войны, она считалась «высокой» темой и наиболее широкое изображение получила в героической поэме, оде и трагедии. Достижения поэтики классицизма широко использовались поэтами XIX в. и в какой-то степени сохранили свое значение для более позднего времени. Каковы поэтические особенности батализма у ведущего поэта классицизма М. В. Ломоносова — исследованию некоторых вопросов этой проблемы и посвящена данная работа.
Жанровые ограничения предписывали поэтам классицистам определенный комплекс образов, для изображения батальных сцен закреплялись установленные приемы.
Война — это всегда потрясение, всегда горе и несчастие для народа. В связи с этим для показа ее использовалась определенная система художественных образов. У Ломоносова война — «буря шумная»,
[1]
«зверско неспокойство» (8, 663). В оде 1742 г. Россия сравнивается с «сильным вихрем», а Швеция с гонимым из полей «прахом» (8, 87); в трагедии «Тамара и Селим» Мумет уподобляет татарские орды на Куликовом поле «буре шумной» (8, 302), Нарсим — «тучей бурной» называет уже не татар, а русских (8, 362); в поэме «Петр Великий» обступившие Шлиссельбург русские войска сравниваются поэтом с «тучей грозной» (8, 724). У земледельческого народа, жизнь которого зависела от природных условий, широкое распространение в поэзии получило изображение связей между природой и людьми. Для изображения войны или отдельной битвы Ломоносов широко использовал также образ огня, молнии, пожара. В оде 1742 г. на прибытие Елизаветы Петровны в Петербург война, начатая шведами, изображается как пожар, увиденный мирными жителями: «На нивах жатву остав
ляет || От мести устрашенный Фин, || И с гор, оцепенев, взирает || На дым, всходящий из долин, || На меч, на Готов обнаженный, || На пламень, в селах воспаленный: || Там ночью от пожара день, || Там днем в пыли ночная тень; || Багровый облак в небе рдеет, || Земля под ним в крови краснеет…» (8, 93). Иногда битва сравнивалась с извержением вулкана, с потоком горящей лавы. Это уподобление сражения огнедышащему вулкану пришло из западной литературы, оно имело старую традицию. Напомним оду Буало на взятие Намюра: «Et dans son sein infidèle || Par tout la terre y récèle || Un feu prêt à s’élancer, || Qui soudain perçant son gouffré, || Ouvre un sépulchre de soufré || A quiconque ose avancer».
У Ломоносова: «Представь себе в пример стихий ужасный спор, || Как внутренность кипит воспламененных гор, || Дым, пепел и смола полдневну ясность кроют, || И выше облаков разжжены холмы воют. || В таком трясении, во пламени и реве || Стоит, отчаявшись противу Росса Швед…» (8, 723).
Эти образы битвы-непогоды, бури близки к батальным картинам в поэзии молодого Пушкина.