Самым дорогим для меня фильмом была и остается кинокомедия «Волга-Волга». И не только потому, что она одна из лучших в советском кинематографе, но и по сугубо личным мотивам. Всесоюзная олимпиада 1938 г., которой посвящен фильм, сыграла немаловажную роль в моей судьбе, в выборе журналистской профессии.

Нас, учеников сельской школы Горьковской области, в Москву телеграммой, естественно, не вызывали, но участие во Всесоюзном смотре художественной самодеятельности мы принимали самое активное. Помню, как мы, шестиклассники, готовясь к смотру, лихо отбивали чечетку, рисовали Чапаева, на боевом коне и с шашкой, сочиняли, как нам казалось, рассказы и стихотворения.

Что-то стихотворное решил сочинить и я. О чем? Помню свои долгие и бесплодные раздумья. Вдруг осенило: что, если рассказать, будто приснилось, что я на границе задержал диверсанта? И вот появились первые строчки:

А дальше – граница, диверсант, которого я задержал, и уверенная концовка:

22 июня. Мы с отцом в таком солнечном лесу, что, казалось, безоблачной будет вся жизнь. Но спустя год, в сентябре 1942, отца не стало». А тот день за далью лет не померк, хотя за прошедшие шестьдесят с лишним лет пережито было немало. Домой вернулись поздно. И вдруг: «Если бы вы знали, что случилось», – это промолвила встретившая нас сестра. «Неужели негативы разбила?», – только и спросил, не представляя ничего более ужасного: фотографировать я только-только учился и каждый негатив был особенно дорог.

«Ах, если бы негативы», – услышали в ответ.

«Ах, если бы негативы», – повторял я потом много, много раз.

От нее-то и узнали, что началась война.

Из «Письма матери»

Действительно мои фронтовые пути-дороги пролегли через Смоленск, Витебск, Вильнюс, Кенигсберг, позднее – Монголию и Манчжурию до Желтого моря, до Порт-Артура.

Призвали меня в августе 1942 г. Сначала был в военных лагерях под Костромой, затем в полковой школе под Кировом. В звании сержанта в метельную февральскую ночь 1943 г. выехали из Кирова на фронт. На небольшой станции за Торопцом высадили. Вечереет. Прибывших быстро определяют по частям: кого в минометчики, кого в саперы. Пока решал, куда пойти, все мои друзья направились в автоматчики. Уговорили и меня – с автоматом – всегда впереди!

Так я попал в батальон автоматчиков 124-й отдельной Краснознаменной стрелковой бригады.

Именно эти высоты и река Царевич нас, прибывших на фронт одним эшелоном, разделили на живых и мертвых. У этих высот бои были особенно тяжелыми. Член Военного Совета нашей 39-й армии генерал В.Р. Бойко вспоминает: «С 17 августа начались упорные бои на правом берегу реки Царевич. Гитлеровцы упорно цеплялись за нее, как за ключевую позицию, прикрывавшую Духовщину. Сама по себе маленькая речонка не могла быть серьезным препятствием для наступающих войск. Больших усилий требовало преодоление широкой, до 1000–1200 метров, заболоченной поймы, в которой застревали тяжелые орудия и танки. Противник, имея траншеи на высоком берегу Царевича, держал под обстрелом каждую пядь поймы»

(Бойко В.Р.

С думой о Родине». Воениздат, 1982. С. 98).

Через тридцать лет, пишет генерал, ему довелось снова побывать в этих местах. «Хрустально чистая вода, – читаем в книге, – текла в извилистых берегах Царевича. Все было хорошо, но я повторял и повторял про себя слова поэта-смолянина Николая Рыленкова:

Поле это полито кровью и моих друзей. И хоть 39-я армия проявила подлинный героизм, полностью выполнить поставленную задачу не удалось. Не удалось взять сходу и Кулагинские высоты. Погибших в бригаде было много. Пал смертью храбрых и наш комбриг полковник Асланов.

Перед витебской операцией наша бригада была расформирована. Некоторые из уцелевших, в том числе и я, попали в роту охраны 39-й армии. Оказалось, что в этой роте числились также члены армейского ансамбля. Не удержался, написал ддя ансамбля несколько песен и вскоре был включен в его коллектив. С конца 1944 г. участвовал в подготовке всех программ ансамбля: «И к нам на фронт пришла весна», «Грянем дружно победную песню», «Здравствуй, славный Порт-Артур» и др.

Однажды ансамбль пригласили с концертом на встречу командования армии с делегацией из подмосковной Балашихи. Они были нашими постоянными шефами, так как командующий армией генерал Берзарин являлся их земляком. Во время концерта прочитал тут же написанное приветствие членам делегации. За ужином генерал Берзарин вдруг усадил меня рядом, стал расспрашивать откуда я и давно ли пишу стихи, а потом пообещал: «Кончится война, заберу тебя в Балашиху, в Москву, ты должен учиться». Навсегда запомнились мне эти слова. И не только слова, но и задушевный тон и даже то, как по-отцовски он обнял меня на прощание сильной рукой.

Месяца через два Николая Эрастовича Берзарина назначили командующим 5-й ударной армии. В майские дни 1945 г. он стал первым советским комендантом Берлина. О его трагической гибели я узнал, уже находясь в Монголии.

Учиться в Москве я все-таки стал, поступив в 1947 г. на филологический факультет МГУ.