Пустые экраны терминалов. Покрытый сложным орнаментом пол. С момента высадки прошла минута.

Спешу. Нельзя спешить! Движение звена может опережать график, движение сегмента – никогда. Перед глазами плавает прозрачная карта. Двенадцать оранжевых точек – десантники – разбросаны по трем уровням орбитального комплекса.

Конструкторы постарались: у боевой станции нет централизованного управления, нет единой системы энергоснабжения, нет узла, разрушение которого стало бы для нее фатальным.

Но выводить из строя весь комплекс и не обязательно. Достаточно ослабить его защиту, сделать ее проходимой. А дальше… Шесть точек горят ровно. Они свою задачу выполнили: нижние уровни сидят на аварийном питании, защитные системы лишены возможности пополнить энергозапас. На верхние уровни питание частично подается, но это уже не важно. Главное, автоматика осталась без связи с операторами базы и не может координированио действовать против нападающих. И у них появляются шансы. У них… У нас!

Никак не избавлюсь от этой дурацкой привычки. И общаюсь я последние полтора года в основном с

ними

и к некоторым из них отношусь неплохо. А все равно есть мы – люди-человеки, а есть они – чужие. Хотя чужак среди них как раз я…

– …Приятно слышать, что хоть в чем-то мы на равных. – Землянин выдал одну из своих непередаваемых гримас и вышел из пищеблока.

Примитив. Недоразвитая форма жизни. Хоть бы раз задумался, как глупо выглядит его каменная мимика с моей точки зрения. Нет, задумываться он не любит. Зачем? Самодовольный паразит.

Я аккуратно стянул с лица маску, скатал в маленький желтый комочек и отправил в утилизатор. Моим инопланетным соседям это наверняка не понравится… Не важно. На сегодня поблажек хватит. Ходить по станции в гриме я не обязан.

В принципе можно было вернуться в родной сектор. Но, как показывала практика, подобные разговоры лучше разбирать сразу после их окончания. Забыть я ничего не забуду, однако мелкие штрихи неизбежно сотрутся, какие-то детали выпадут из общего рисунка. А поскольку в ходе беседы ничего принципиально нового я не услышал, следовало сосредоточиться именно на нюансах.

Землянин меня разочаровал. Я впервые встретил существо, чье поведение было полностью предсказуемым. Будь на его месте кто-то другой, я счел бы это неуклюжей попыткой затеять контригру. Но передо мной сидел чужак, возможности которого я знал прекрасно. По крайней мере их потолок.

К болезням люди относятся по-разному. Я, например, любил поболеть с младшего школьного возраста; все лучше, чем маяться у доски на математике. Тем более температура в тридцать семь с половиной градусов особо не мешала, а вот дела дома всегда находились.

В университете практика плановых заболеваний потихоньку сошла на нет. Выяснилось, что для пропуска занятий повод не особо нужен.

На работе стало несколько сложнее: больничные оказались штукой строго нормированной. А жизнь на станции заставила вновь вспомнить детство и радоваться недомоганиям подобно первокласснику. Правда, на этот раз причина была более чем объективной.

Не знаю, как в точности происходила перестройка моего организма, но на мировосприятие она влияла самым удручающим образом. Во-первых, мне постоянно хотелось спать. Причем сон не помогал абсолютно. То же самое, ну, может, чуть в меньшей степени, касалось и еды. И хотя я тратил на эти немаловажные занятия большую часть времени, ощущение сытости не приходило, и высыпаться не удавалось категорически. Потому каждое попадание в медблок на очередную «доработку» я воспринимал как дар небес.

В регенерационных камерах ничего не надо было делать. Даже есть. Кормили строго внутривенно, организм перекраивали совершенно безболезненно, поэтому я только спал и думал. В обычном же состоянии мыслить мешали навязчивые мечты о подушке…

Очередная молния ударила в промокший серый пик. Спустя пару мгновений рык небес докатился до моего уютного убежища. Еще несколько блестящих нитей обвили клинки скал. Рокот на сей раз был тише. Зато успокоившийся было ливень обрушился с новой силой. Несколько капель залетели на миниатюрную веранду, и я почувствовал, как дождевые слезы побежали по лицу. Смахнув их, поудобнее устроился в кресле и неторопливо отхлебнул солоноватую смесь горячего сока со слегка пряным тоником – простенький, но приятный коктейль.

Красота!

Даже рука с утра саднить перестала. Домашний регенератор залатал бы пустяковую рану за такт, но воспользоваться его услугами не позволяло упрямство.

Руку я повредил два дня назад. Понесло меня штурмовать местные вершины – занятие для поддержания формы полезное, но требующее серьезного отношения и минимального уважения к покоряемым вершинам. Уважение я проявлял только в первый подъем. А к концу второго потерял всякую осторожность. Ну что может случиться с бывалым воином, за спиной которого два десятка спецопераций? Да еще и занимающимся скалолазанием в иллулиаре, пусть не привычном – боевом, но все-таки?! Ровным счетом ничего. Скалы крутые? Осыпаются? Обратный наклон? Малый опыт? Да кого такие препятствия могут остановить?! А уж с моей-то подготовкой… Оказалось – могут.

Зацепиться я, конечно, успел. Так что произошедшее и падением-то назвать нельзя было. Но вот руке досталось. Спуск тоже представлял определенную проблему, однако справился. Доковылял до домика, поборол искушение воспользоваться регенератором и, обработав рану, замотал ее эластонитями. За самонадеянность и глупость надо отвечать. Без всяких уловок и технических жульничеств.

Как ни странно, больших различий между виртуальным полигоном и реальностью я не заметил. А потому периодически накатывало ощущение, что я по-прежнему нахожусь на станции, и происходящее – лишь очередная тренировка на имитаторе.

С утра зарядил дождь, к полудню переросший в настоящий тропический ливень. В ближайшие двое суток изменений в погоде не предвиделось, что нам было как нельзя на руку. По крайней мере с точки зрения Кэлеона. Автоматика, по его словам, засечь нас не могла, и бояться следовало исключительно ящерок-патрульных. Ну или ящерок, сидящих за экранами мониторов и наблюдающих за окружающим миром посредством хитрых камер. В этом случае ливень и вправду мог помочь, поскольку на расстоянии нескольких шагов в мареве водяного тумана не было видно ни зги.

Конечно, одними плюсами дело не ограничилось. Через час похода я почувствовал, что, несмотря на имплантаты, выдирать ноги из грязевых потоков становится трудновато. Еще через полчаса пришлось подключать усилители скафа. Идти стало легче, однако наш молодецкий марш-бросок все больше затягивался. В конце концов один из радориан по пояс провалился в глинистое болотце, и мы сделали короткий технический привал.

Согласно компу, идти оставалось пару километров. Нашими темпами – не менее двух часов. А ведь десантируй нас поближе, валялся бы я сейчас на пузе и наблюдал за ящерками, копошащимися вокруг плоского купола вражеской базы. Какое-никакое, а развлечение… Чушь все это! Не было бы никаких ящерок: в такой ливень ни одно разумное существо носа на улицу не высунет. И крутой инопланетной базы нет: завод – он завод и есть. И лежал бы я сейчас в ожидании сигнала общей готовности по уши в этой жиже, и было бы мне еще муторнее. Пора изживать военно-романтические представления.

Пока огонек готовности горел только у двух групп. Обе с диверсионными заданиями: склад оборудования и небольшой аналитический комплекс. Эти объекты располагались в пригородной зоне, и задействовать предполагалось телепатов, а не грубую силу.

– Быстрее грузите его. Что с Айси?

– По-прежнему в коме. Состояние критическое. Медблок не справляется. Прогноз: психоколлапс в течение восьмидесяти тактов.

– Остальные?..

– Кома. Состояние близкое к критическому, но пока стабильное.

– Иллулиар чужака в режиме индивидуальной блокировки, сейчас нам его не снять. – Айл отрывается от переносного диагноста. – Чтобы пробить защиту, уйдет не менее сотни тактов. Скорее всего больше.

– Время до выхода из тени… Выход… Нас засекли.

Дорт – координатор крейсера, на борту которого мы находились, – являл собой нелепое сочетание полной сосредоточенности и отсутствия всякой озабоченности. Другого я бы одернул, но в случае Дорта это выглядело бы глупо. Он был старше меня, звание координатора получил раньше. На общем тестировании два арка назад выдал седьмой показатель среди всего активного состава радорианского флота. В своей категории я не входил и во вторую десятку. То, что мне не нравилась манера его поведения, становилось моей проблемой…

Операция на Эроне вышла из-под контроля слишком быстро. Затянувшийся штурм главного исследовательского комплекса, потеря четырех телепатов поддержки, непредвиденные трудности, попытка забрать образцы… Оказалось, это было лишь началом.

Сообщение с оранжевым кодом сети информподдержки: «На Эроне действует элианское спецподразделение внешней разведки. Предположительная цель – перехват группы один-один. Последние сведения о дислокации…»

Землянин! Откуда они узнали о его присутствии на Эроне? Почему решились на перехват?!

Странная штука – сны. Никогда не видел в них закономерности. Казалось бы, из подсознания следует всплывать тому, что занимает мысли. Ан нет. Любимые люди, любимые книги, любимые фильмы, любимые… Я почти не встречал их по ту сторону бодрствования. Гораздо чаще являлись существа и сюжеты, казавшиеся сюрными даже до пробуждения.

В ту ночь мне снилась жуткая смесь «Ну, погоди» с Индианой Джонсом. Волк и заяц, чьи родители увлекались археологией, объединили усилия, дабы противостоять фашиствующим белокурым бестиям, желающим завладеть наследством героев. Наследство представляло собой книгу «Пяти железных страниц». Тяжеленный том с выгравированной картой, способной указать путь к сокровищу, прикоснись волк и заяц к нему одновременно. Проснулся я на словах закадрового голоса: «Волк и заяц – это как Инь и Янь». Это ведь замечательно – просыпаться смеясь. Особенно в последний день нормальной жизни нормального человека.

А потом был космос. Далекий-далекий космос. Аар. Море впечатлений, переживаний, новых знаний и новых суждений. Жизнь за границей жизни обыкновенных людей с обыкновенными проблемами.

Но я перестал видеть сны. Совсем.

Позже я несколько раз возвращался на Землю – неожиданная поблажка Корректоров, по непонятной причине вздумавших удовлетворить мой каприз. Поблажка, ставшая нормой. Я приходил домой, общался с родителями и друзьями, гулял, спал, вновь обретал возможность видеть сны. И вновь терял ее, возвращаясь на станцию. Такая вот необычная плата…

– …Четверо выжили, остальные… Тех, кто находился в зоне поражения, просто стерло, как и часть корабля. Несколько элиан погибли, когда «Адель» разваливаться начал. В одном месте переборка обрушилась – раздавила. Других обломками… Полный отчет у медиков; тела мы собрали как раз к вашему прибытию. – Последняя фраза прозвучала не к месту двусмысленно.

Звено крейсеров начало подготовку к прыжку, как только переместившийся от Эрона к Элии корабль сообщил наше местоположение. Не их вина, что расчет координат выхода занял столько времени.

А если бы они прыгнули раньше? Что тогда? Вернуться к Элии мы бы не успели, и в момент атаки вокруг станции кружили бы не один, а пять кораблей. В пять раз больше жертв, вот и вся разница.

Я не сомневался, что звено крейсеров оказалось бы столь же беспомощным, как и одинокий «Адель». То, с чем пришлось столкнуться сегодня, лежало за пределами наших знаний.

Каким образом радорианам удалось проникнуть на станцию в обход всех детекторов и систем внешнего слежения? Как они ушли после захвата землянина? Использовали технологию локальных прыжков, существование которой до сегодняшнего дня допускалось лишь теоретически?

Короткая судорога кровати заставила проснуться. Я сел, коснулся сенсора, заставляя упругую поверхность замереть.

Никак не могу до конца привыкнуть к утреннему вибромассажу. Понимаю, что тонизирует и стимулирует мышечную деятельность, но все равно неприятно. Уж лучше как в детстве – пробуждение под нехитрый однообразный мотив. Дома, на Радоре, у меня обычный музыкальный будильник. Старенький, подаренный еще в детстве. С собранными тогда же девяносто девятью композициями. Смешные предпочтения подростка: шум морей, на берегах которых никогда не бывал, верещание элианской зверушки, записанное в городском зоопарке, и немелодичное шипение дзортианина, желающего беззаботного дня.

Будильник остался там, где ему место. В родном мире. А на чужом перевалочном пункте – другая жизнь. Здесь должна быть функциональная и полезная для здоровья кровать с утренним вибромассажем.

Я прошел в блок общей гигиены и проделал ряд утренних процедур. Чуть дольше обычного постоял под душем. Обыкновенным душем с несколькими температурными режимами и точечным водным массажем. Еще сотню арков назад подобное казалось бездумным, немыслимым расточительством: обыкновенный душ – на орбитальном объекте! Но это было сотню арков назад, а сейчас – привычное явление не только здесь, но и на наших радорианских станциях.

Выйдя из кабины, я чуть задержался у зеркала. Машинально коснулся широкого темно-розового пятна на груди. Регенерировавшая кожа пока не желала принимать привычный цвет. Впрочем, дело времени.

– …Главное – соблюдать два простых правила: полная герметичность иллулиара на все время пребывания на полигоне и полная пси-пассивность. Лучше даже частичное капсулирование. Вы ведь владеете техникой? – Риил, руководитель исследовательской группы, смотрел на меня вопросительно. Эксперт-эколог восьмой категории. Немного старше и не в пример полнее меня. Впрочем, ученым простительно.

– Владею.

– Вот и замечательно. У этой биосистемы очень высокая чувствительность к колебаниям психофона. И, как правило, она весьма активно реагирует на изменение интенсивности пси-поля. В остальном можете вести себя достаточно свободно. – Риил опустил маску. – Пройдемте.

Я зафиксировал шлем и проследовал за ученым в узкий трехсегментный шлюз, где нас последовательно искупали, высушили и облучили. Очередные створки сомкнулись за спиной, и мы очутились в просторной оранжерее с высоким прозрачным потолком.

– На деле необходимости в столь жесткой системе обеззараживания уже нет. – Риил не спеша повел меня по периметру помещения. – Это внешний круг полигона. Сейчас он функционирует в частично замкнутом режиме: каждые сутки потолочные пластины ненадолго разворачиваются, и происходит естественная вентиляция. Здешний растительный и животный мир полностью приспособлен к условиям планеты, но по сравнению с миром за оградой сделал в развитии на один шажок больше. То, что вы видите вокруг, – следующая ступень эволюции биосферы Кии. Насколько развивающаяся естественным путем биосфера отстанет от нашей лабораторной – сказать пока трудно.

Забрать чуть левее, шагнуть пошире. Земля подо мной едва уловимо проседает, но вес держит. Следующие сто метров можно идти спокойно.

Радорианину справа везет меньше. Он оступается и по колено проваливается в выбоину, прикрытую миллиметровой крышкой известняка. Сам виноват: я вызывался идти первым, выбирая безопасный маршрут, но нет, радориане все знают лучше всех. Пусть теперь расхлебывают собственноручно заваренную кашу.

Передо мной по пыльной, почти черной в предрассветный час земле рыщет, выискивая мелкие колдобины, невидимое щупальце. Другое далеко впереди изучает поверхность на предмет полостей побольше. Полезная штука – пси-зрение. Оказывается, с его помощью вполне можно исследовать и наш обычный физический мир. Красота.

На этом мой задор иссяк, и я погрузился в уныние. Вспомнился зазомбированный Кэлеон, не желающий слушать не только о моей эволюции, но и вообще любые факты, меня касающиеся. Зачем Корректоры столь откровенно прополоскали ему мозги – непонятно. По мне, Кэл и так был на нашей стороне. А теперь и поговорить не с кем, и обсудить наболевшее… Выкричаться в пустоту, что ли? Так и на это особого желания нет: обида на Корректоров не жгучая вышла. Да и есть ли причины обижаться? Или мне просто не нравится, что со мной обращаются как с детсадовским ребенком? Так ведь и правильно. По крайней мере отчасти. В космосе я больше чем на ясельного малыша поначалу не тянул…

На полтора года вне Земли мое поведение оказалось запрограммировано. С первого дня и до ловушки на Эроне. Ну, не запрограммировано – поведение крыски в аквариуме ведь не задано жестко. У нее даже есть свобода выбора: в каком углу лечь спать и когда слопать зерно из кормушки.