Эдуард Малышев, больше известный в ролевой тусовке как Эдвард Сол, снимает кепку и устало вытирает лоб клетчатым платком. Несмотря на говорящее прозвище, он не любит летней жары. Особенно в этих краях, рядом с водохранилищем, когда воздух не только горячий, но и влажный до невозможности. Стоит выйти из тени, как кожа тут же покрывается липкой плёнкой, а пальцы отекают так, что кольца намертво впиваются в них. По этой самой причине, Эд редко появляется на играх в летние месяцы — предпочитает весну и осень. А последний сезон было и вовсе не до игр.

Он сидит за столом в небольшой беседке. Рядом ноутбук и пачка бумаги — обычное снаряжение для мастера, сидящего на регистрации. Девочка, которая должна была заниматься этим, в последний момент соскочила — вроде бы заболела или что-то такое. Ну, обязательность никогда особо не числилась в добродетелях толкиенистов. Вот и приходится сидеть самому. Хорошо, что участников в этот раз предвидится чуть больше сотни, так что труда будет немного.

Очередной игрок появляется в беседке, бросает в углу видавший виды рюкзак, и направляется к столу. Эдвард смотрит на него без всякого выражения.

— Хау! — здоровается парень, худощавый, с плохо подстриженными усами и бородкой в викторианском стиле. — Я — Ингвальд…

— Я тебя помню, — кивает Эд. — Привет. Мы с тобой так и не договорились по роли. Ты же на сайт заходил? Видел, что я заявку твою отклонил?

Эд просыпается от того, что лежать ему стало жестко и холодно. Сквозь сон он пытается нащупать одеяло, но рука его неожиданно натыкается на что-то липкое и холодное. В голове звенит, иски и затылок давит, словно тисками.

— Что за хрень? — сипло бормочет он, переворачиваясь на бок. Сон отступает и в носу начинает щипать — здесь воняет, и воняет общественным туалетом и помойной ямой одновременно. Руки и ноги от лежания на твёрдом затекли так, что едва слушаются. Поборовшись с собой немного, Эд наконец садится и оглядывается.

И тут оказывается, что он зажат в узком проходе между двумя глухими кирпичными стенами. Вверху, метрах в десяти, виднеется серая полоска неба, едва посветлевшая от приближающегося рассвета. Сол поднимается, держась рукой за стену, смотрит под ноги. Картина не самая приятная: утрамбованная земля, с небольшими лужицами, следами испражнений. Само по себе не примечательно, Эда больше интересуют стены. А точнее, кирпичи, из которых они сложены.

Не нужно быть строителем, чтобы понять — кирпичи в кладке отличаются от привычных глазу образцов и размерами и цветом. Они слишком плоские и длинные, а глина, из которой они сделаны, не ярко-красная, как у облицовочного и не землисто-жёлтая, как у внутреннего кирпича. Она рыжевато-бурая, почти коричневая. Да и сделаны стены куда аккуратнее, чем заведено у постсоветских каменщиков. Похоже, что кладка довоенная, а может даже — дореволюционная. Чего, само собой, на турбазе, построенной в восьмидесятых, быть не могло. Как и каменных домов в три этажа.

— Дебилы, — резюмирует Эд, потирая застывшие от холода руки. Дурацкая шутка товарищей, вот что это. Дождались, пока заснёт, и вывезли в посёлок. Может даже Просперо что-то в коньяк добавил. Нет, вряд ли — он его и сам пил. Пожав плечами, Эд разворачивается и направляется к ближайшему выходу.

В дверь стучат. Эдвард прячет дневник под подушку, встаёт. На двери нет внутреннего замка, но чичестеры последние дни не спешат входить в его каморку без приглашения. Впечатления от демонстрации, подкреплённые случайным взрывом, случившимся пару дней спустя. Бабахнуло не то чтобы сильно, но стёкла в комнате вышибло начисто. К счастью для Эда, его в тот момент в комнате не было.

— Входите, — бросает он. В комнату вваливаются трое парней, хмурых и взвинченных. Их можно понять — на сегодня назначен набег на скотобойни.

— У тебя всё готово? — Чёрный Салли, коренастый, похожий на крысу бандит исподлобья смотрит на Эда. — Нодж сказал выступать.

— Давно готово, — кивает Сол, поправляя жилетку. По приказу Однада ему соорудили подходящий для местных костюмчик: холщовые брюки, серую рубашку, потёртый и заплатанный жилет и мятый войлочный котелок. Всё не очень хорошо подогнанное, плохо пошитое и уже порядочное время ношенное кем-то другим. Застиранные пятна крови наводили на нехорошие мысли о судьбе предыдущего владельца.

Свет газовых фонарей, бледный и дрожащий, словно растворяется в темноте, неспособный одолеть ночную темноту. Всё что он даёт — слабые ореолы вокруг с Влажный, полный тяжелых ароматов воздух поглощает звуки как губка: Эд едва может расслышать звук собственных шагов. Спичка идёт немного впереди, тихонько насвистывая незамысловатую мелодию — его совершенно не беспокоят ни темнота, ни сырость. Дома вокруг все как один тёмные — даже случайного огонька не пробивается сквозь закрытые ставни.

— Где это мы? — спрашивает Сол негромко. Спичка перестаёт насвистывать, удивлённо оборачивается.

— Заблудился? Это Мэдчестер-стрит.

— Я не местный, — непроизвольно оправдывается Эд, хотя название кажется ему знакомым

— Ну так и что? — удивляется мальчишка. — Все знают Мэдчестер-стрит.

Эти строки, многократно перечитанные, огнём горят в памяти Эда. Алина много писала о Плакальщицах и ещё больше рассказывала — казалось, она очарована этими молчаливыми монахинями. Сол в чём-то разделял увлечение жены — у Ордена Скорбящих Сестёр было своё мрачное очарование. Теперь же, когда сон и реальность поменялись местами, а сама Алина, по словам Рипперджека оказалась среди Плакальщиц, они уже не кажутся Эду такими очаровательными.

Монастырь Скорбящих Сестёр располагается всего в паре кварталов о Мэдчестер-стрит. Плакальщицы заняли его сравнительно недавно, сам же монастырь стоит здесь уже добрых полтысячелетия. Алина писала, что его выстроили ещё в те времена, когда окраины Олднона были в нескольких часах пути отсюда. После монастырские строения неоднократно перестраивались, и теперь весь комплекс представляет собой удивительное смешение архитектурных стилей. Замшелые каменные стены высотой в два человеческих роста окружают его, оставляя доступным для паствы только фронтальный вход в небольшую церквушку. Её украшает невысокая остроконечная башня с круглым витражом, от времени потемневшим и почти неразличимым.

Мелкий дождь неприятно холодит кожу. Он пахнет гарью и оставляет после себя чёрные следы — небо отвергает копоть, которой наградил его Олднон. Эд прячет руки в рукава и поднимает выше воротник сюртука. Поднявшись по ступеням, он останавливается у церковных дверей, массивных и чёрных от старости. Бронзовая колотушка от дождя стала скользкой и норовит вырваться из пальцев.

На решительный стук Эда отвечают почти сразу. Щёлкает изнутри засов, двери со скрипом приоткрываются, и Сол видит перед собой пожилую монахиню в чёрной широкополой шляпе и чёрном же платье, застёгнутом по самый подбородок. Она смотрит на гостя вопросительно, не произнося ни слова.

— Мистер Эдвард Сол, — хозяин дома, средних лет мужчина в коротком черном парике и флотском мундире с золотыми эполетами, указывает кистью в сторону Эда. Тот вежливо кивает. Хозяин поворачивает голову направо, указав на невысокую, болезненно-худую девушку. — Мисс Анна Лоэтли.

Эдвард улыбается вежливо, но немного натянуто. В узком, неудобном камзоле и жестких туфлях, с гладко выбритым лицом и надетым на голову парике он до сих пор ощущает себя «не в своей тарелке». Олднонская светская мода ближе всего к европейской конца восемнадцатого — начала девятнадцатого столетия. Уже не в ходу расшитые золотом и кружевами камзолы и пышные платья, но все же удобство во многом становится жертвой внешней эффектности. Одно лишь немного утешает — женщинам, по традиции, приходится куда тяжелее мужчин.

— Замечательно выглядите, — комплимент, обязательный в этом случае, выходит как-то неуклюже. — Рубины замечательно подчеркивают белизну вашей кожи.

— Спасибо, — едва заметно кивает девушка, старательно избегая встречаться взглядом с партнёром на вечер. Едва ли ей много больше двадцати, но, похоже, что она перенесла долгую, изнуряющую болезнь. Слишком худая и слишком бледная, чтобы казаться симпатичной даже по меркам зацикленного на теме диет и похудания двадцать первого века. Для олднонцев же мисс Анна Лоэтли и вовсе должна казаться дурнушкой. Это вполне объясняет причины, по каким хозяйка дома свела её с Эдвардом Маллистером Солом.

— Держать давление! Эй ты, олух, чего встал! Живо за лопату!

— Жара не хватает! Нужен ещё кокс!

— Н-но! Пошли!

Шипение пара, хриплые крики, лошадиное ржание, натужный скрип металла — для стороннего человека жуткая какофония, оглушающая и подавляющая. Пространство вокруг заполнено движением, на первый взгляд хаотичным, бессмысленным. Так пляшут молекулы под электронным микроскопом, так копошатся муравьи в своей куче. И точно так же, движение это имеет свой смысл и систему.

Эд протискивается в проход, сквозь который втаскивают тележку с трубами, огибает рабочих, склонившихся над пронзительно свистящим вентилем, поднимается по стальной лестнице вдоль кирпичного бока печи — туда, где застыл над приборами сутулый, широкоплечий джентльмен в пропаленном в паре мест парике, серой холщовой рубахе и кожаном фартуке.

— Землю грызи, но найди мне его! — Эд с силой бьет кулаком о стол. Филин неразборчиво бормочет себе под нос какие-то ругательства. Уродливое лицо его кривится от сдерживаемой злости. Оно и понятно — нелегко принимать приказы от холеного господина в дорогом сюртуке. Встреться ему такой в темной подворотне — остался бы лежать с пробитой головой и пустыми карманами.

— Его нет в заколоченных кварталах, — продолжает Сол уже спокойней. — За город он не выйдет, карантинные посты никого не выпускают из Олднона, не помогут ни деньги, ни связи. Значит, прячется где-то на окраинах, среди покинутых фабрик и пустых торговых складов.

Филин тяжело кивает и, не дожидаясь разрешения Сола, выходит прочь. Эд устало откидывается в кресле, закрыв глаза и помассировав их пальцами. За окнами успокаивающе дышит его фабрика — огромный, живой зверь с прожорливыми ртами печей и могучими легкими паровых котлов. Сейчас, как никогда, она требует его внимания. И все же, имперский фабрикант Эдвард Маллистер Сол тратил день за днем на поиски неуловимого генерала Дулда, по чьему приказу две недели назад была устроена диверсия… Того самого генерала Дулда, что вытащил из лап Короля Чумы Алину.

Раскрыв дневник жены на одной из закладок, Эд еще раз пробежал глазами уже раз десять прочитанные строки:

— Здорово, Спичка, — Эд входит в комнату, садится на край кровати. Парнишка, побледневший и осунувшийся, все же глядит живчиком. Рядом с койкой стоит пара костылей, специально заказанных Солом. Мальчишке уже разрешают понемногу ходить, правда, только по комнате. Сейчас мальчик сидит на кровати, меланхолично изучая потолок.

— Привет, Эдди. Хорошо, что зашел. Тоска смертная.

— Это ничего. Немного осталось — сестра сказала, что уже скоро тебе разрешат выходить из комнаты. И вообще, со всеми этими занятиями тебе должно быть не до скуки.

— Да это и есть самое скучное, занятия твои. Зачем мне это нужно?

— Уметь читать и писать? Это всем нужно, Спичка.