Затеевы праздновали день рождения дочери. Дине исполнилось четырнадцать лет. В гости к ней собрались одноклассники – девочки и мальчики.

Екатерина Петровна Затеева решила не смущать детей присутствием взрослых и обед устроила им отдельно, в саду. По желанию Дины стол накрыли в тени старого дуба, между двух клумб с анютиными глазками, душистыми левкоями и желто-коричневыми бархатцами. Иннокентий Осипович Затеев еще утром соорудил около стола деревянные скамейки.

В четыре часа дня шумная компания разместилась на скамейках вокруг стола. Именинница осторожно засучила пышные рукава новенького розового с черными горошками платьица и приступила к обязанностям хозяйки. Она разложила на тарелки дымящийся мясной пирог, придвинула каждому поближе тарелку с бульоном. Гости вначале смущались, но скоро зазвенели ложки, застучали ножи, и все с аппетитом принялись есть.

Взрослые расположились на террасе. Здесь был толстый учитель физики Тарас Викентьевич Гринько, инженер Игорь Андреевич Куренков, худенькая старушка Ольга Семеновна Петерсон и родители Дины.

Иннокентий Осипович часто вскакивал из-за стола, проворно сбегал по ступенькам в сад проведать молодую компанию.

Затеевы собирались на пасеку к дедушке. Иннокентий Осипович оставался в городе, потому что в его школе шел капитальный ремонт.

Екатерина Петровна с утра укладывала чемоданы, нервничала, сердилась. Маленький Юрик капризничал. Суматоха в доме ему не нравилась: на обычных местах не было игрушек, его забыли вовремя покормить, на него не обращали внимания, а еще хуже – требовали, чтобы он не вертелся под ногами и сидел где-нибудь в сторонке. Сидеть же в сторонке Юрик никак не мог. Ему необходимо было знать, что завертывала мама в бумагу, попробовать, не провалится ли крышка чемодана, если ее потоптать ногами, потрогать пальцем недавно испеченные ватрушки – горячие они или нет.

Раньше все это ему разрешалось, а сегодня его гнали, ругали и даже шлепали. Юрик сердился и капризничал.

Дина сначала помогала матери, но потом это ей наскучило, и она побежала прощаться с подругами. Ната Савельева жила рядом со школой. Дина направилась к ней через боковую калиточку школьного двора.

Во дворе на бревнах сидела Варя и еще несколько девочек, одноклассниц Дины. На заборе висел Мирошка. Про него в классе говорили: «Первый ученик с краю, никогда ничего не знаю». Дина подошла к девочкам. Увидев ее, Мирошка соскочил на землю и, низко кланяясь и кривляясь, почти пропел:

День был дождливый. От востока до запада, от севера до юга не было просвета летнему солнцу. Тяжело поникла молодая листва деревьев, и согнулись травинки под тяжестью крупных, частых и светлых, как слезы, капель дождя.

Двухдневное ненастье размыло глинистые дороги. Лошади спотыкались, вязли в грязи колеса телег по самую ось. Мужики в брезентовых дождевиках с громкой руганью хватались за телеги и с трудом вытаскивали их из грязи. Старые намокшие дома Груздевки казались совсем черными. Калитки и ворота открывались легко и бесшумно.

На улицах было безлюдно и тихо.

Дина сидела на табуретке у окна в груздевской избе-читальне и просматривала газеты.

В небольшой опрятной комнате стояли три стола, покрытые кумачом. На них в горшках, обернутых разноцветной бумагой, буйно цвели неприхотливые герани. На столе в середине комнаты стоял стеклянный кувшин с водой.

Вечером следующего дня Затеевы приехали в город. Тихим шелестом встретил их зеленый сад. Он показался Дине зеленее, гуще, красивее, чем прежде. Разрослась под дубом клумба, зацвели левкои и бессмертники.

В доме царил беспорядок. Иннокентий Осипович не украсил цветами стол на террасе, не покрыл его скатертью, как это делал обычно, когда семья возвращалась с дачи.

Он встретил их на вокзале молчаливый и сосредоточенный, не подставил Юрику «букашек-таракашек» и не поинтересовался, как Дина проводила время у дедушки на пасеке. Дина тоже не стала рассказывать отцу, что у нее в гостях был Костя и как весело купались они в реке и бродили вдвоем по лесу.

В комнате на столе Екатерина Петровна увидела газету с приказом о мобилизации.

– Значит, уже… – с ужасом сказала она.

Дни, полные забот и тревоги бежали необычайно быстро. Все учащающиеся бомбежки города, сводки Информбюро, письма с фронтов, занятия по ПВХО – это была какая-то совсем новая, страшная, но и увлекательная жизнь. Ею. жила теперь Дина и ее товарищи по школе.

Занятия по ПВХО окончились поздно. В этот вечер Дина прошла проверку, получила отличную оценку и звание инструктора.

После занятий с поручением от матери она должна была зайти к Петерсон, и Костя вызвался проводить ее.

Узким переулком они свернули к реке и пошли по набережной. Под ногами хрустела мелкая галька, с кручи шумно скатывались в воду потревоженные крупные камни.

Они шли молча, прислушиваясь к шороху камней, к плеску воды и шуму города.

С высокой горы старый дом Осипа Антоновича Затеева был виден не только в Груздевке, но и в близлежащей деревеньке – Красильниково. Красильниковские мальчишки не раз восхищались слепящим отсветом солнца в окнах затеевского дома.

Но то было в незабываемые дни мирного времени. Теперь высокий пятистенный дом угрюмо смотрел пустыми окнами, и в зените ли стояло солнце или было на закате – в Красильниково можно было различить только смутные, темные очертания его крыш и стен.

В старом доме стояли кони. Ульи на пасеке были свалены на землю, и пчелы улетели в лес искать убежища в дуплах. Плетень был разобран на топливо.

Родной дом последним покинул лохматый умный пес Космач. Чуя недоброе, он бежал сзади толпы арестованных, не спуская глаз с хозяев. Дедушка с бабушкой шли обнявшись, спотыкаясь, и, когда оглядывались, Космач нерешительно шевелил хвостом.

Ночью, подняв кверху морду, пес выл около свежего высокого холма, и шальная пуля часового обожгла ему заднюю лапу. Он с трудом возвратился домой и два дня пролежал в углу стайки, на соломе, зализывая рану и тихонько рыча на суетящихся во дворе немцев.

На рассвете следующего дня вестовой доложил командиру партизанского отряда, что, выполняя ночное задание, погиб партизан Трощенко. Минируя дорогу, по которой должен был пройти вражеский обоз с боеприпасами, боец подорвался на минах, заложенных кем-то на дороге.

Были обнаружены в кустах самодельные сани и с краю дороги вбитый кол с надписью углем: «Чертова дюжина».

Тарас Викентьевич молча выслушал донесение, как от холода передернул плечами и по привычке стал греть руки у железной печурки.

В землянке было жарко и сыро. В воздух, как в бане, поднималась испарина. Маленькое окно оттаивало, замерзало и снова оттаивало. Сквозь него ничего не было видно, только чувствовалось, что там студеная русская зима.

Вестовой, вытянувшись, долго стоял у двери, дожидаясь приказа уйти, и, наконец, потеряв терпение, спросил:

В столовой Петерсон, как и прежде, было неуютно, грязно и холодно. Закопченная лампа кругом освещала середину стола, покрытого засаленной скатертью. Как и в разгар страшных боев за город, окна были закрыты подушками, шубами и одеялами. Стулья и пол возле окон заставлены грязной посудой.

За столом Ольга Семеновна раскладывала пасьянс, вздыхала и куталась в дырявую шаль.

В низком потрепанном кресле сидела Кира. Худой серый кот лениво играл оборванной бахромой кресла. На коленях Киры лежала открытая книга, но она не читала ее, а о чем-то сосредоточенно думала, напряженно шевеля носком поношенной лаковой туфли.

За ширмой на кровати кто-то спал, тихонько посапывая носом.

Стук в дверь Кира услышала первая. Она беспокойно оглядела мрачную комнату, поправила короткие незавитые волосы и пошла открывать.

Над городом занялась заря, и мрак стал медленно редеть. Начиналось весеннее утро. Гринько втолкнули в холодный темный подвал, и он упал у лестницы, тучным телом неловко навалившись на руку.

– Все равно я ничего не скажу вам, бандиты… – шепотом повторил он свою последнюю фразу, сказанную на допросе, и застонал, пытаясь подняться. Он нащупал стену, оперся спиной и сел.

Вот уже пять дней, почти без сна и без пищи, в абсолютной темноте, боролся он за жизнь. По пять раз в день его вызывали на допросы, с ним заигрывали, его пытались обласкать, купить и, убедившись в невозможности этого, избивали до потери сознания.

Его борьба за жизнь заключалась в том, чтобы не поддаться бессилию, тоске, боли. Силой воли он приводил себя в сознание и напряженно искал выход из создавшегося положения. Но первый раз в жизни выхода не было.

Тихий шорох и осторожное дыхание совсем рядом привели его в чувство.

Через несколько дней немцы знали все. Знали, что ту, которая спасла командира партизанского отряда «Жар-птица», звали Диной Затеевой. Немцы догадались теперь, что «Чертова дюжина» – это непокоренные русские дети и в числе их Дина Затеева. Знали они и о том, что многолетнего агента немецкой разведки инженера Куренкова убила тоже Дина Затеева.

И девочку приговорили к смертной казни через повешение, к смерти публичной, чтобы впредь неповадно было русским подросткам бороться с немцами.

Последние часы она доживала в маленьком флигеле того же двора, где томился «Жар-птица». Ей отвели комнату с кроватью, стулом и окном, с улицы зебеленным известью.

В кухне жила хозяйка – русская женщина, но Дина не видела, а только слышала и догадывалась об ее безмолвном присутствии.

Страшные пытки вынесла Дина за эти дни, и можно было уже давно сойти с ума или умереть, но она жила так же напряженно и страстно, как и все последнее время.