Фотография моего деда, увеличенная до огромных размеров, почти в натуральный рост, висит на самом почетном месте моей комнаты. Она в черной раме под стеклом.

Дед атлетически сложен, природа одарила его необычайной физической силой.

Бочкообразная грудная клетка своим объемом смотрится как нереальная. Он голый, в полосатых трусах, какие носили в начале века. На глазах у него кожаная полумаска с очками.

Вы будете удивлены, если я скажу вам, что тело его обмазано китовым жиром, поэтому оно так блестит в лучах восходящего солнца.

Патриарх семейства удивляет всех своим необычным видом.

Дедушка служил в батумском порту водолазом. Корабли, прибывавшие со всех концов света, заливались нефтью. Заросшие ракушками и водорослями днища кораблей очищал Дурмишхан Думбадзе. Он выигрывал множество споров на время пребывания под водой без всяких водолазных приспособлений.

Английский боцман – чемпион британского торгового флота – однажды нырнул и три минуты находился под водой. Это был его личный рекорд. Вынырнув, он огляделся, но не увидел Дурмишхана. Прождав минуту, он крикнул своим коллегам, глядевшим на состязание с палубы: «Грузин утонул!»

Прошли еще долгие две минуты, и наконец над водой появилось красное от натуги лицо моего дедушки. Это был один из каждодневных подвигов Дурмишхана. Великий подвиг ждал его впереди.

В 1911 году дедушка прочел в батумской газете о традиционных проплывах через тридцатидвухкилометровый пролив Ла-Манш. Переплыть Ла-Манш стремились многие. Пловец Оскар Кавиль пытался два раза, но не смог. Пловец Хомс терпел неудачу четыре раза. Питер Галбейн вынужден был отказаться от своей затеи после семи безрезультатных попыток, хотя он несколько раз приближался к берегам Франции почти на 2 мили. Особенно упорным был Джоб Вольф, двадцать два раза безуспешно пытавшийся переплыть Ла-Манш. Впервые Ла-Манш переплыл Матью Вэбб в 1875 году. И лишь в 1911 году второй раз Томас Бургес. Газеты писали с восторгом: «Бургес повторил рекорд Вэбба. Пловцы Англии доказали всему миру свое несравненное превосходство в заплывах на дальние расстояния».

Дедушка решил проплыть от Батуми до Поти. Расстояние шестьдесят км. Ла-Манш плюс еще Ла-Манш. На волнорезе батумского порта дедушка смазал себя китовым жиром, который должен был предохранить тело от охлаждения и от разъедания солью. Он знал, что ему плыть весь день и всю ночь, и накладывал жир толстым слоем на руки, на грудь и на колени – особо уязвимые, они начинали мерзнуть первыми во время долгого плавания. Дедушка знал об этом, так как уже делал несколько подобных заплывов до Махинджаури.

1948 год. В тот год мы приехали с отцом из Батуми в Тбилиси. Мы жили в Музейном переулке, рядом с городским ломбардом. Во мне еще плескалось море, поэтому Александровский сад со своим круглым бассейном, в котором я купался с утра до ночи с незнакомыми мне мальчишками, был эхом моих морских приключений.

Внук своего знаменитого деда, я удивлял всех умением нырять. Я на спор плыл вдоль бассейна тридцать, пятьдесят, а однажды сто кругов.

Моя неутомимость вызывала восторги и восхищение. Когда я проплыл сто кругов, мне зааплодировали старики и влюбленные парочки в Александровском саду. Откуда им было знать, что прошлым летом во Всесоюзный день физкультурника я участвовал в массовом заплыве. Вместе с моим отцом и пятьюстами батумскими спортсменами мы стартовали в Махинджаури и плыли в Батуми.

Радостные сороковые годы. Только что кончилась война. Массовые народные заплывы были в те времена очень популярны. Бодрость духа царила вокруг. Из репродукторов раздавалось: «…А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер». Мужчины щеголяли в белых туфлях, начищенных зубным порошком.

В школьном дворе на шести фанерных щитах художник Антадзе Антон рисовал спелые колосья пшеницы, серп, молот, пурпурные ленты; соединенные вместе, они образовывали герб СССР. В день заплыва герб этот устанавливался на плоту, являвшемся центром плавательной колонны, перед ним стояли боец с винтовкой и девушка-колхозница. Они были живыми, их наряжал тот же Антон Антадзе, друг отца.

В нашем семейном альбоме есть старая фотография: кони сбились в кучу, на переднем плане в седле сидит юноша, голый по пояс, – это отец. На другой фотографии отец на летном поле, за спиной трепыхается белый пузырь парашюта. А вот пирамида. Повзрослевший отец на плечах держит шесть человек, все улыбаются. Странно, что улыбается и отец, держа на себе такой груз.

Отец любил хвастаться своей силой и своими необычайными приключениями.

Однажды он прыгнул с самолета и обнаружил в воздухе, что парашют не раскрылся. Он камнем летел к земле, но сориентировался и нацелился на большое дерево. Ворвавшись в его листву, сбив множество веток, отец упал на землю. Не знаю, можно ли верить его словам, но он встал, встряхнулся, отер кровь с рассеченной губы и прихрамывая пошел к летному полю.

В другой раз он на спор велел запереть себя в холодильнике батумской бойни на всю ночь. При температуре минус восемнадцать он находился один в полной темноте. Утром, когда открыли холодильник, нашли его голым, от тела поднимался горячий пар, в руках он держал свиную тушу. Оказывается, когда за ним заперли двери, он стал снимать свиные туши с крючков и перевешивать их. «Мне стало жарко, я разделся, потому что, когда отдыхал, одежда леденела и мешала двигаться».

Я мог бы рассказать о других его подвигах: например, как он прыгнул с подъемного крана батумского порта в море (но в сравнении с нераскрывшимся парашютом, это более чем заурядный подвиг) или о том, как он два дня дрался с финским матросом, кулаки которого, как две кувалды, сокрушали батумцам челюсти, пока танкер заливался нефтью. Финн напивался на набережной и гулял в свое удовольствие, обзывая батумцев трусами. За честь города вступился один, но финн закинул его в кусты, второй оказался в тех же кустах, третий очнулся от нокаута после сорока минут искусственного дыхания.

И вот сейчас отец вел разговор со знаменитым чемпионом Хрусталевым-Серазини, который молча слушал исповедь отца.

– Я должен проплыть эти шестьдесят километров.

Хрусталев-Серазини знал уже все об отце, о Дурмишхане Думбадзе.

Давно кончился обед на лодочной станции. Двое мужчин шли вдоль берега моря.

– Пойдем ко мне, выпьем «Изабеллу»!