Семья Зитаров. Том 1

Лацис Вилис Тенисович

Семейная сага. События, о которых идет речь в книге, разворачиваются в начале прошлого века, когда в России революция уже произошла, а в буржуазной Латвии она только начиналась. Глава семейства — капитан парусника, на долгие месяцы оставляющий семью справляться с крестьянским хозяйством. Описываются судьбы каждого члена семьи, насколько они разные, хотя люди вышли из одного семейного гнезда. Действие разворачивается и в Латвии (в мирной жизни и на войне), и в дальних странах, куда отец, а за ним и сын попадают на торговых судах.

Роман очень автобиографичен. Чувства и переживания самого писателя в его юношеские годы, процесс становления его личности выражены в образе младшего сына Зитара Янки. Этот роман, наряду с «Сыном рыбака» является наиболее завершенным и совершенным в художественном отношении произведением Вилиса Лациса. Читатель узнает о жизни латышских моряков и рыбаков, которые в тяжелом труде и нелегкой борьбе смело поворачивались лицом к жизненным бурям и невзгодам.

Часть первая

Старое моряцкое гнездо

Глава первая

На Видземском взморье

[1]

, там, где прибрежная полоса дюн суживается и на мелях начинают появляться камни, расположились маленькие поселки береговых жителей. Заливные луга и зеленые берега многочисленных речек, впадающих в море, оживляют сосновый бор и скрашивают однообразную картину болот. Вблизи устьев рек растут лиственные деревья, местами видны липы, кое-где проглядывает дуб. Теперь в этих местах многое изменилось. У края дороги встали новые дома, и с каждым годом все больше встречаешь незнакомых людей. У самого моря теперь расположились дачи. И лишь кое-где, словно свидетели прошлого, стоят старые придорожные корчмы с толстыми каменными стенами и громадными конюшнями. Когда-то по осени здесь слышался говор крестьян, едущих в Ригу из дальних мест; тут, на полпути, останавливались они на ночлег.

Скрытое густыми зарослями дикого винограда, высится здание старой школы, но не слышно здесь больше весёлых голосов ребятишек, выбегающих на перемену. Неподалеку отсюда стоит маленькая дача капитана Зиемелиса, и там же, у самой реки, в яблоневом саду, виднеется дом бывшего судовладельца капитана Зитара — большой, старинный, в полтора этажа, с искрошившейся черепичной крышей. Ветхий погреб ещё не успел провалиться, но его заросшая крапивой дерновая кровля напоминает скорее обычный холмик, чем творение рук человеческих. Даже мачта для флага, которую капитан Зитар соорудил как-то зимой, вернувшись из плавания, всё ещё стоит во дворе, хотя с той поры прошло уже немало лет. Флюгер в виде парусника давно сбит западными ветрами, нет уже на полусгнившей мачте и рей, но крепкие проволочные ванты по-прежнему поддерживают её, и в праздники на ее верхушке развевается флаг.

По рассказам местных старожилов, Зитары пришли сюда очень давно; здесь уже прожили четыре поколения, и дед теперешних Зитаров служил старостой у помещика. За долголетнюю и усердную службу граф сдал ему в аренду усадьбу, в которой и поныне живет семья Зитаров. Сын старосты не пожелал пахать землю и стал моряком. Прослужив некоторое время матросом, затем помощником капитана, он первый в роду построил судно — двухмачтовый парусник «Анна-Катрина». Хороший моряк и скаредный человек, он кормил команду соленой салакой и картофелем, и это дало ему возможность скопить средства не только для постройки нового, более емкого судна, но и для покупки арендуемой усадьбы. Когда она стала его собственностью, он возвел здесь всякие хозяйственные постройки и расширил скотный двор. Старший сын его уехал путешествовать и остался жить в Австралии, две дочери вышли замуж за капитанов дальнего плавания — Зиемелиса и Калниетиса, — а младший сын, человек с коммерческой жилкой, пожелал стать трактирщиком. Профессию отца вместе с домом и парусником унаследовал средний сын Андрей. При нем семья Зитаров стала одной из самых зажиточных в округе.

В молодости Андрей Зитар слыл большим озорником и сорвиголовой, но был отличным знатоком своего дела и настоящим моряком. Из семьи Зитаров он первый несколько лет плавал на пароходе и окончил мореходное училище. Правда, болтали, что диплом капитана, давший ему право на судовождение во всех морях мира, приобретен несколько необычным путем: будто бы, провалившись на экзаменах, Андрей Зитар на следующую весну, пользуясь тем, что экзаменаторы не знали его в лицо, за десять рублей золотом поручил сдать экзамены другому, более сильному в науках парню. Трудно сказать, насколько соответствуют истине эти толки, но, вероятно, кое-какие основания для подобных утверждений все же имелись. Как бы то ни было, Андрей Зитар, пусть даже с купленным дипломом, проявил себя в дальнейшем толковым судоводителем. Несколько лет он плавал на парусниках отца, затем перешел капитаном на судно рижского судовладельца Иргена и ходил на нем до той поры, пока старый Зитар не построил сыну красивое трехмачтовое судно, названное им «Дзинтарс». На этом судне можно было смело отправиться через Атлантику на острова Вест-Индии за красильным деревом и сахаром. Первое плавание продолжалось три года. За это время «Дзинтарс» заходил во многие порты Антильских островов, Мексики, Центральной Америки и Бразилии. Вернувшись на родину, молодой капитан поставил судно на зимовку, а сам отправился домой погостить до весны. Тридцатидвухлетний бравый мореплаватель — интересный собеседник и состоятельный человек — всю зиму находился в центре внимания жителей родной округи; особенно им интересовались заневестившиеся девушки и их матери. Андрей мог сделать блестящую партию и стать зятем одного из местных судовладельцев или даже самого пастора, у которого в имении тосковало несколько взрослых дочерей. Но он был в достаточной степени состоятельным, чтобы не обращать внимания на приданое избранницы своего сердца. Этой избранницей оказалась не кто иная, как дочь хозяина хутора Лиелноры Альвина. Почему именно она, сказать трудно, ибо семейство Альвины слыло далеко не самым достойным в этой округе: старый Лиелнор любил выпить, а его хозяйка вполне открыто дружила с каким-то лесником. Альвина, миловидная, здоровая девушка, была моложе Андрея на десять лет. На рождество он привез её домой. Вначале старый Зитар немного поворчал — дескать, сноха из «балованной» семьи, — но мать решительно стала на сторону сына, и старику пришлось покориться судьбе. Сыграли пышную свадьбу, гуляли всю неделю. Среди гостей было несколько капитанов и судовладельцев. Молодые получили много дорогих подарков и лестных поздравлений от наиболее уважаемых семейств округи.

Глава вторая

Если глава семьи долго отсутствует, на него некоторое время после возвращения смотрят как на гостя: позволяют утром поспать подольше, погулять на свободе, погостить у соседей. Домочадцы всячески стараются не обременять его хозяйственными заботами — пусть постепенно втягивается в домашнюю жизнь. Потом уж можно передать ему бразды правления.

Капитан Зитар на сей раз почему-то забыл об этом. На следующее же утро он встал вместе со всеми домочадцами, надел, как часто делал это в море, поношенный темно-синий бостоновый костюм, вместо верхней сорочки — теплый морской свитер и, закурив трубку, вышел во двор. Альвина подивилась непривычному поведению мужа и, расположившись поуютнее в теплой постели, решила часок подремать — было еще рано.

Во дворе Зитар встретил Ильзу. Она шла из коровника с ведром молока. Около конюшни батрак Криш запрягал, лошадь. Капитан поздоровался с обоими, обсудил кое-что по хозяйству и решил пройтись по усадьбе: интересно, что здесь изменилось за время его отсутствия. На веранде мальчики, играя в мяч, разбили два цветных стекла; на той стороне дома, которая выходила к морю, заржавели водосточные трубы, и дождевая вода сбегала прямо по стеклам; из дымовой трубы выкрошилось несколько кирпичей; у колодца в двух местах цепь порвана и связана проволокой. Со всех сторон назойливо лезли в глаза мелкие неполадки, как бы говоря: «Так оно и должно быть, когда дом остается без хозяина».

То же самое было и в поле. Хорошо еще, что Криш кое-что смыслил в хозяйстве. Но разве он болеет душой за хозяйский доход и следит за тем, чтобы в полях соблюдался правильный севооборот? Почему не посеяли клевер? Старые посевы вот-вот истощатся, а новых не будет. Почему не вычищены канавы, не починена крыша на сарае с сеном, не отремонтированы мосты через канавы — лошадь может поломать ноги.

Глава третья

В то утро старый боцман Кадикис, охранявший зимой «Дзинтарс», немного проспал — невероятный случай, так как всем хорошо известно, что старики спят чутко, особенно те, коим доверено трехмачтовое судно со всем такелажем. Всю зиму Кадикис бдительно охранял собственность капитана Зитара, тут не пропал ни один винтик, хотя темными осенними ночами он не раз замечал подозрительных людей вблизи судна. Все спали, один Кадикис бодрствовал. По ночам он топил камбузную печь, а старый Цезарь сторожил на палубе. Утром, когда начиналась работа на судостроительной верфи, боцман на несколько часов засыпал. После сна он коротал время за разными мелкими делами: чинил старые паруса, связывал канаты и выкачивал воду. Раза два в неделю Кадикис отправлялся на берег, в лавку за продуктами. Это была приятная, спокойная жизнь. Поблизости стояли другие суда, и их сторожа иной раз заходили к нему с бутылочкой. Завязывалась товарищеская беседа. Так незаметно проходила зима. В тот злополучный день к одному из приятелей Кадикиса пришел гость. Сторожа собрались на «Дзинтарсе» и осушили две бутылки сивухи. После полуночи, когда общество разошлось, Кадикис остался один и начал разговаривать с Цезарем по-английски. К сожалению, пес не поддержал разговора, и Кадикису пришлось демонстрировать познания в языках перед немыми стенами каюты. Скоро он заснул. На камбузном столе осталась батарея пустых бутылок.

В предрассветных сумерках к судну подошла лодка. На веслах сидел Микелис Галдынь, в лодке стояло восемь или девять мужчин, если и Ингуса считать мужчиной. Подходя к «Дзинтарсу», Микелис замедлил ход, и капитан Зитар, сложив руки рупором, крикнул:

— Ахой! Боцман, ахой!

Единственным, кто ответил капитану, был лес, который, узнав хозяина, залаял и, положив передние лапы на перила борта, стал приветливо повизгивать.

Глава четвертая

Андрей Зитар и Ингус возвращались домой на моторной лодке. Когда они сошли на берег, было еще светло. Побережье с множеством рыбачьих лодок, ряды кольев для просушки сетей, пустые бочки из-под салаки, заросшие мхом шалаши для сетей, обмелевшее устье реки и прибрежные холмы, затянутые мятой, — все это в свое время казалось Ингусу большим, значительным, как мир. Теперь у него появилось ощущение, будто он попал в царство гномов — такая вокруг тишина, такие здесь люди. И словно все стало меньше, дорога через дюны кажется не больше песчаной тропинки. Кто сократил до таких размеров этот мирок? Кто сузил берега реки и самую реку? Ведь когда-то она была такой могучей, широкой, и старая лодка покачивалась на ее темной поверхности, словно корабль.

— Ингус, как ты себя чувствуешь? — спросил Зитар, когда впереди показались купы деревьев родной усадьбы. — Где тебе больше нравится: на корабле или дома?

Ингус и сам не мог еще решить, чему отдать предпочтение. На корабле, конечно, веселее, жизнь разнообразней, каждый день приносит что-нибудь новое, занимательное, здесь же все оставалось таким, как прежде. Вырытая в склоне горы рыбокоптильня, зеленый холмик погреба, помойка со старыми калошами, железными обручами, щетками для мытья посуды, колесными спицами и прочим хламом — все это в прежнее время использовалось в играх. И не Янка ли с Карлом сколачивают скворечню там, за каретником? Ну, конечно, они! Молотка у них нет, они бьют просто булыжником, а гвозди старые, ржавые. Глупенькие, какой же скворец ищет теперь скворечню?

Тропинка вела мимо каретника. Маленькие труженики так углубились в работу, что не заметили появления отца и брата, и, когда капитан крикнул сыновьям: «Помогай бог!» — они вздрогнули, не зная, что делать от смущения.

Глава пятая

Андрей Зитар когда-то учился в том же мореходном училище, куда осенью поступил Ингус.

В старших классах учеба начиналась немного позже, поэтому сейчас здесь находились лишь воспитанники подготовительного класса. Как только Ингус выдержал вступительные экзамены, Зитар купил ему форму, о которой Ингус мечтал все лето: блестящие пуговицы с якорями, большое медное штурвальное колесо на погонах мундира и шинели, матросская бескозырка с ленточками и надписью «Мореходное училище». В такой одежде человек чувствует себя взрослым и полноценным — он уже кое-что значит в жизни.

Ингуса устроили на квартиру с пансионом в тихую рыбацкую семью Кюрзенов, где в свое время квартировал и сам Андрей Зитар. Когда-то в молодости Кюрзен служил на «Дзинтарсе» матросом, но потом ему надоела жизнь моряка, и он вернулся к занятию дедов и прадедов. Ему принадлежал небольшой домик на окраине, около сорока пурвиет

[9]

земли и моторная лодка, на которой он каждую неделю ездил в Ригу.

Летом в местечке было сравнительно тихо и даже скучно, как во всякой провинции. Настоящая жизнь начиналась лишь с наступлением осени, протекала бурно и шумно всю зиму, чтобы опять затихнуть весной до следующего октября. Оживление это приносили с собой ученики мореходного училища, веселые перелетные птицы, прилетавшие на север и распевавшие свои беспечные песни наперекор метелям и стужам, в то время как другие птицы тянулись к солнечному югу. Это была пестрая, жизнерадостная и озорная ватага. Первыми появлялись мальчики с розовыми детскими лицами, на которых еще не было даже признаков пуха. В серых домотканых одеждах, неуклюжие, застенчивые, прибывали крестьянские сыновья, выросшие в деревенских усадьбах, вздумавшие сменить тощие пашни на морские просторы, избравшие орудием труда штурвальное колесо вместо ручек плуга. Приезжали загорелые рыбаки, с башмаков которых ещё не отстала рыбья чешуя. Шумной толпой являлись горожане. Среди них были и сыновья бедных ремесленников, и отпрыски капитанов, богатых торговцев и буржуа со всех концов Латвии и даже из дальних русских губерний. Некоторым еще никогда не приходилось плавать на судне, другие годами скитались по морю у чужих берегов. Совсем незнакомые, они в первый же день разговаривали как старые друзья, рассказывали о своих парусниках, пароходах, вспоминали общих знакомых — капитанов и штурманов, перенесенные штормы и приключения в иностранных портах. Кому нечего было рассказывать, тот слушал. Но настоящим морским духом веяло, лишь когда съезжались старшеклассники, учившиеся в специальных классах и готовившиеся к выпускным экзаменам. Многие из них уже ходили в море штурманами в ближние рейсы, самостоятельно водили парусники. Все они преследовали одну цель и шли к ней одним путем. Кто бы ты ни был, если желаешь получить диплом штурмана дальнего плавания, тебе, кроме учебной программы, нужно еще пройти суровую школу морской практики: отслужить юнгой на судне, научиться чинить паруса, уметь выполнять все матросские обязанности. Кому такая закалка оказывалась не под силу, тот капитулировал и искал более спокойной жизни. Но училище от этого ничего не теряло, ибо на море нужны сильные духом и телом люди — неженок оно в свою семью не принимает.

Часть вторая

Война

Глава первая

Ингус Зитар давно уже не проводил лета на берегу. За последние семь лет он пробыл дома всего несколько недель. Это отдалило его от родной среды. В мореходном училище и на судах Ингус нашел новых товарищей, с ними его связывала сама жизнь, общие интересы. Правда, гибель «Дзинтарса» прервала налаженный ритм новой жизни и на время вернула его в мир детства, но это был только перерыв, а не остановка: Ингус всей душой тянулся куда-то, подальше от тихих будней жителей побережья. Образование, заманчивые перспективы не сделали юношу заносчивым: он не избегал встреч с прежними друзьями, но все это было уже не то, что раньше. Не хватало прежней задушевности, откровенности и чувства общности; у каждого появились какие-то свои интересы, до которых другим не была дела.

Получилось так, что Ингус в это лето не нашел себе подходящего общества и очень скучал. Хоть бы скорее приступили к постройке нового судна! Несколько раз он ходил на гулянья в ближайший парк. Вместе с молодежью туда являлся весь цвет местного общества: учителя, должностные лица волости, служители прихода, гимназисты. Но одни считали себя слишком умными, от других за версту несло мещанством, и они слепо старались подражать местным немцам, третьи носили длинные взлохмаченные волосы и с дилетантской страстью говорили о литературе. Настоящей, простой искренности и яркой индивидуальности Ингус здесь не встречал. И тем не менее, везде чувствовалась какая-то тревожная приподнятость, какое-то неясное беспокойство. В обезьяний гомон онемечившихся латышей врывался мощный гул протеста против чужого влияния. Это чувство зрело в недрах народного сознания, и оно пока еще не оформилось, но уже время от времени прорывалось наружу. Близилась развязка. В тревоге и животном страхе взирал на это чужеземный поработитель — немецкий барон, чувствуя, что его скоро сбросят, исправив этим несправедливость истории. 1905 год был первым грозным предостережением.

Ингус понимал, что в некоторых вопросах он отстал от жизни современного общества. В его морском образовании изучению истории было отведено второстепенное место. Занятия специальными предметами заслонили от него вопросы, волнующие сейчас умы латышских интеллигентов. Этим летом он впервые взял в руки книги стихов латышских поэтов и был совершенно очарован «Далекими отзвуками» Райниса

Глава вторая

Мобилизация запасных еще не коснулась Ингуса, но многим местным жителям уже приказали явиться в призывную комиссию. В эти дни повсюду готовились к чему-то неизвестному — к долгой разлуке, к дальней дороге. Одни спешили закончить важнейшие хозяйственные дела, а их жены и сестры стирали белье отъезжающим, коптили свинину и пекли подорожники, другие навещали родственников и просили их помочь семье в случае затруднения по хозяйству. Всюду царило мрачное оживление и сосредоточенная серьезность.

Ингус знал: следующий призыв коснется и его, и ему придется служить в военном флоте. О постройке судна теперь нечего было и думать: он совершенно напрасно просидел это лето на берегу. Военный пафос первых дней немного взволновал и его; глядя на то, как один за другим уезжают знакомые парни, Ингус чуть не поддался соблазну отправиться вместе со всеми навстречу неизведанным судьбам и испытаниям. Будучи по натуре мечтателем, он представлял себе войну как какой-то торжественный, овеянный романтикой героический поход: с развевающимися знаменами войска устремляются вперед, только вперед; побежденные города раскрывают перед ними свои ворота; дивизии под звуки марша идут в наступление, грохочут пушки, клубится пороховой дым и гремит всесокрушающее, неотразимое русское «ура». Есть в этом какая-то мощь, красота, словно буря на море. Может быть, его пошлют на броненосец и в море произойдет богатырская схватка с немецким флотом. После победы они войдут в порт на расцвеченных флагами судах и приведут с собой плененную немецкую эскадру. Лучше всего, конечно, служить на подводной лодке: она незаметно подбирается к самому большому дредноуту противника и топит его торпедой. Затем подходит к другому военному кораблю, к третьему, четвертому и безжалостно отправляет их на дно. В неприятельском флоте начинается паника, подводники, выполнив боевое задание, возвращаются в эскадру и сообщают о победе. Адмирал награждает героев орденами и чинами.

Ингус фантазировал и мечтал, но и сам не верил во все это. Он не раз встречал военные корабли в море и имел представление о современных крейсерах и дредноутах. Что такое героизм человека в сравнении с военной машиной? Штыковая атака и крики «ура» разобьются о них, как волны о скалу. И все же на душе у Ингуса было неспокойно, сердце наполнилось тоской.

И вот тут появился Волдис Гандрис, старый товарищ Ингуса по мореходному училищу. Он неожиданно прибыл в Зитары и заставил Ингуса спуститься с заоблачных высей на землю.

Глава третья

Осенью Зитарам пришлось поломать голову над судьбой двух младших сыновей. Карлу следовало отправиться в Ригу и закончить последний класс реального училища. Это нужно было сделать во что бы то ни стало. Если в дальнейшем материальное положение семьи не улучшится, Карл сможет поступить на работу и сам добывать себе средства для продолжения занятий в высшей школе. А как быть с Янкой? Окончив приходскую школу, парень все решительнее высказывал желание учиться в мореходном училище. Но туда его пока не примут по возрасту, да и необходима морская практика на паруснике. При нормальных условиях Янка мог бы на один год пойти в плавание. Но сейчас об этом нечего думать. Оставить парня дома, чтобы он забыл то, чему учился, зря терял время?

Если бы позволяли средства, Зитарам не пришлось бы долго мудрить: в ожидании лучших времен Янка мог несколько лет проучиться в средней школе, а потом, получив необходимую морскую практику на судне, поступить прямо в специальный класс мореходного училища. Но выдержит ли карман капитана Зитара одновременное обучение двух сыновей?

— Как ты сам думаешь? — спросила мать у Янки.

— Мне все равно. Могу эту зиму и дома пробыть, — ответил он. — Но лучше было бы, если бы я смог учиться.

Глава четвертая

На первый взгляд море осталось таким же, каким было, не изменились и берега. Опустел лишь далекий горизонт, и как-то непривычно тихо стало на берегу. Уже не вырисовывались в туманной дали воронкообразные струи черного дыма, извергаемого пароходными трубами, не сверкала манящая белизна парусов. До самого горизонта простиралась серая, мертвая равнина. Изредка мелькнет лодка, раздастся крик чайки, да на сторожевых постах у взморья маячат фигуры неусыпных пограничников. Море уже не было больше свободной дорогой в мировые просторы, оно стало глубоким крепостным рвом, не носителем ценностей, а полем сражений. Минные заграждения придавали темнеющей пучине тревожно-зловещий оттенок. Затопленные у входа в порты суда угрожали своими осевшими в воду корпусами; стройные мачты, трубы, мостики и палубы затягивались там илом.

Капитан Зитар походил на пленника, осужденного жить на берегу. Лишившись судна и вклада в банке, он хотел было найти утешение в хозяйственных заботах, занялся полевыми и домашними работами, кое-что приводил в порядок, улучшал. В серых домотканых брюках и высоких отвисших сапогах капитан осенью возил навоз на поле, чинил мостики через канавы, руководил молотьбой и выполнял дорожную гужевую повинность. Он теперь реже брил бороду, и в ней с каждым днем показывалось все больше серебряных нитей. В окрестности Андрея уже называли старым Зитаром, и он примирился с этим, как, впрочем, и со многими другими переменами. Да и на самом деле, почему бы ему и не называться старым Зитаром? Сыновья выросли, дочь взрослая, река жизни струилась среди тенистых, предзакатных берегов. Седей и обрастай мхом, старый морской волк!

Одно время, казалось, Зитар совсем успокоился, и было похоже на то, что кругосветный скиталец стосковался по тихой гавани у родных берегов: довольно странствовать, довольно безумствовать! Обрабатывай землю и слушай по воскресным дням проповеди! Но по мере того, как затягивалась война и жизнь становилась с каждым днем труднее, в сердце капитана опять пробудилась старая тоска по морю.

Он часто уходил к устью реки и подолгу задумчиво смотрел на море. Ну что в нем особенного? Огромное пространство соленой воды, больше ничего. Но как манил, как звал туманный горизонт! Какими чувствами наполнялась грудь капитана! Другие ушли в море… старые товарищи и его собственный сын… Пишут письма, сообщая о своих делах. Их овевает бодрое дыхание моря. Мигают огни бакенов, гудят доки, и жаждущий моряк бросает шиллинг на прилавок пивнушки: «Уан биттер! Уан виски!» В бордингхаузах сидят на своих зеленых морских сундучках матросы в ожидании работы. А он?

Глава пятая

Карл Зитар вернулся в свой батальон в конце зимы. После окончания школы прапорщиков его командировали в Юрьев, где стоял латышский резервный батальон, который по своей численности превосходил полк военного времени. Там Карл пробыл два месяца, обучая молодых стрелков. В марте его вместе с одной из маршевых рот отправили на Рижский фронт для пополнения батальона, понесшего тяжелые потери в кровавых мартовских сражениях

[40]

. Рота, в которой Карл проходил курс первичного обучения, потеряла всех офицеров и две трети солдат. В других ротах из двухсот штыков в строю осталось человек по двадцать.

Горсточки закаленных в боях солдат было недостаточно для того, чтобы, вобрав в себя новые сотни молодых стрелков, сделать их настоящими бойцами. Точно такое же положение создалось и с офицерским составом. Наспех испеченные прапорщики еще не имели никакого боевого опыта, и вполне естественно, что в некоторых ротах молодые офицеры, жертвуя своим командирским авторитетом, больше полагались на унтер-офицеров, чем на себя.

Карл Зитар, прикомандированный ко второй роте в качестве субалтерна

[41]

, находился в довольно сносных условиях в сравнении с другими товарищами по школе. Его командир роты, поручик Рубенис, был опытный, закаленный офицер, с самого начала войны находившийся на разных участках фронта и неоднократно награжденный орденами за боевые заслуги. Рубенис учился в том же реальном училище, где Карл, и окончил его года за два до начала войны. Он, насколько это было в его силах, помогал Карлу освоиться с новой обстановкой. Рубенис хорошо знал психологию стрелков и вечерами в общей землянке за стаканом чаю разбирал ход сражений и рассказывал о характерных эпизодах из жизни стрелков.

— Каждый солдат в душе уважает своего офицера, жаждет общения с ним, — говорил Рубенис. — Офицер, который не умеет или не желает откликнуться на это стремление, достоин сожаления. Открой солдату сердце — он полюбит тебя, как отца или брата, а попробуй держаться с ним надменно, обижать его — и ты не преодолеешь его сопротивления никакими наказаниями.