Никогда не видел он зрелища прекраснее, чем охваченный огнем Париж. День клонился к вечеру, и длинная полоса черного дыма растянулась по закатному небу, словно хвост дракона, сунувшего голову в раскаленную топку, в которую превратился город на острове посреди реки. Он поглядел с холма вниз и увидел, что башни на мостах уцелели: франки отбили атаку северян. Часть одного моста и пустой драккар под ним были охвачены огнем, однако шафрановые знамена графа Эда по-прежнему трепетали на стенах над водой, сами похожие на язычки пламени, провожающие заходящее солнце.

Леший втянул носом воздух. Кроме запаха горящего дерева и смолы, которую защитники города выливали со стен на врагов, чувствовался и еще один запах, прекрасно ему знакомый. Смрад горящих тел.

Этот запах ассоциировался у него с северянами, которые сжигали своих мертвецов в лодках. Он видел, как после битвы за Киев варяги отправили из города к озеру подожженный корабль с телами покойных правителей Аскольда и Дира. Северяне устроили князьям прекрасные похороны, особенно если учесть, что они же их и убили.

От смрадного дыма у Лешего совершенно пересохло во рту и в носу. В городе горят люди. Леший помотал головой и пальцем начертил на груди знак молнии, символ бога Перуна. «Слишком уж много у воинов власти, — подумал он. — Если бы миром правили купцы, народу гибло бы раза в два меньше».

Он поглядел на город. По восточным меркам город был невелик, зато выстроен на реке Сене в чрезвычайно удачном месте — он не позволял викингам подниматься выше по течению.

Жеан чувствовал запах начинающейся чумы, нотку гниения, заглушавшую смрад грязных улиц, и кислую вонь в дыхании умирающих с голоду людей.

Его вынесли из сгоревшего аббатства Сен-Жермен-де-Пре ночью, его одежда насквозь пропиталась запахом пожара. Он ощутил приближение к прохладной воде, затем монахи остановились, чтобы погрузить носилки с ним в лодку, после чего он почувствовал сильную качку, которая не прекращалась всю дорогу. Он улавливал исходившее от людей напряжение в их молчании, слышал осторожные движения весел, редкие и приглушенные, затем кто-то произнес свистящим шепотом пароль.

— Кто с вами?

— Исповедник Жеан. Слепой Жеан.

Ворота отворились, и началось самое опасное — высадка из маленькой лодки на узкую лестницу. Сначала братья пытались перенести его вместе с носилками, но тут же стало ясно, что из этого ничего не получится. Он сам разрешил проблему.

Позже Элис помнила только первые минуты нападения. Что-то вспыхнуло, словно пламя взметнулось дугой, словно серебристый серп месяца заблестел в темноте. Это был меч, поняла она в следующую минуту, меч, принадлежавший поразительному существу. В клинке отразилось пламя горевших вокруг церкви домов, и меч засверкал, ожив на миг, прежде чем исчезнуть из виду, но не из памяти. Элис никогда до сих пор не видела такого изогнутого клинка. Оружие было просто символом убийства, полумесяцем зла. А в следующий миг слово, похожее на острый коготь, разорвало темноту:

— Хравн!

Это сказал волкодлак, и хотя Элис не поняла, что это означает, слово как будто разбудило в ней что-то, принесло с собой образы, запахи и звуки. Она увидела широкую равнину, где шла смертельная битва, увидела потрепанные знамена, которые полоскались на ветру. В воздухе стояла густая завеса — дыма, как ей показалось сначала, но она узнала звук, сопутствовавший ему, и поняла, что это не дым. То было несметное множество жужжащих мух. И он, волк, находился на этой равнине. Она не видела его, хотя ощущала его присутствие, но жарко сопящий, ворчащий зверь таился где-то на периферии зрения, и она не могла рассмотреть его как следует.

Элис поднялась, заморгала, помотала головой, заставляя реальность вернуться. Схватилась за колонну, чтобы не упасть. Видение было таким ярким, картина соткалась так стремительно, что Элис испугалась, не сошла ли она с ума.

В церкви кипело сражение. Мужчины рубили друг друга мечами, били ногами, осыпали друг друга тумаками в темноте. В свете пожарища она увидела брата, графа Эда: он забросил свой щит за спину и атаковал врага двумя мечами — длинным и коротким. Даны, судя по всему, пришли.

За много лет до того, как Элис пустилась в путь, чтобы просить Олега о помощи, на крышу грузовой башни над рекой — самой высокой постройки в Ладоге, почти в пять человеческих ростов — принесли ребенка. Чтобы поднять девочку на крышу, вынули не­сколько бревен.

Отец сам положил ее, просунув в образовавшуюся щель.

— На самый конек, князь.

Целитель при каждом движении позвякивал, словно кошель с монетами, поскольку все его тело было обвешано оберегами и амулетами. Князь Олег сердито поглядел на него, но передвинул Девочку поближе к верху крыши.

— Вряд ли она поправится, если скатится вниз, — произнес Олег.

Поднявшаяся от дождей река походила в лунном свете на изломан­ную полосу свинца. В воздухе висела изморось, и Жеан понимал, что в лучшем случае его ждет впереди сырая и холодная ночь в мок­рой одежде, если им удастся отыскать брод и спастись. Они спеш­но спускались по склону холма к берегу, где стояло несколько раз­рушенных крестьянских домов. Течение реки казалось необычайно быстрым. Весна выдалась сырая, дожди шли часто и подолгу. Но Жеан решил, что брод все-таки можно преодолеть. С другой сто­роны, ему до сих пор вообще не приходилось задумываться о по­ добных вещах. Он провел большую часть своей жизни в монасты­ре Сен-Жермен и никогда не путешествовал.

Викинги же не были так уверены в том, что переправа пройдет успешно. На гребне холма над ними собрался отряд всадников. Же­ан насчитал двадцать человек. Рядом с ними были еще и пешие во­ины, наверное, два раза по двадцать. Преследователи увидели берсеркеров, их командир указал на них концом копья и ударил пятками лошадь, начиная спуск.

— Мы сможем переправиться на ту сторону? — спросил Астарт.

Молодой человек был в смятении, не зная, что лучше: нападать

или отступать. Он сделал шаг вперед, затем назад, готовый делать что угодно, только бы не стоять на месте.