Один из последних уже порывов отчаянного зимнего ветра заставил стенки палатки захлопать, и в щель между опущенными краями полога проник холодный горный воздух. Алариста скрючилась внутри, переводя взгляд с одного зрительного стекла на другое и изо всех сил стараясь не паниковать. Два стекла показывали ей одно и то же: нутро повозки, двигавшейся по узким боковым улочкам Калимекки… это Кейт и Ри спасались от Драконов вместе с Зеркалом Душ. Кроме ровного цоканья конских копыт, она слышала голоса Кейт и Яна, рассказывавших друг другу о том, что случилось с каждым из них со дня их последней встречи. Еще одно стекло демонстрировало ей останки какого-то устройства: вдребезги разбитые хрустальные иглы и серебряные шестеренки, грудой лежащие на верстаке. Два голоса, перешептывавшиеся над уничтоженным механизмом, были явно полны страха.

— …я так все и обнаружил. Здесь работал Шеминар, и теперь его тоже нет. Чтобы восстановить машину, потребуется не меньше месяца, даже если мы найдем Шеминара…

— Ты думаешь, они захватили его?

— Мне не хочется об этом думать…

Дугхалл Драклес стремительно, точно пробка из бутыли, вырвался из забытья. Задыхаясь, словно ныряльщик, поднимавшийся с большой глубины и выскочивший из воды в самый последний миг, он резко поднялся на ноги, глаза его были открыты, но зрение его не сразу сфокусировалось.

Тело его переполняла неудержимая энергия. Ему казалось, что он может летать, может пробежать, едва касаясь ногами земли, от одного края света до другого, что он способен в одиночку заново построить Стеклянные Башни. Он ощущал голод — чувство, забытое им уже много лет назад, и горел желанием близости с женщиной, пылая огнем здорового молодого мужчины.

Дугхалл огляделся вокруг, пытаясь распознать окружавшие его яркие расплывчатые силуэты. Слух его различал удивительно громкие, четкие и ясные голоса, глубокие и полные оттенков, однако же в их звучании и в произносимых словах отсутствовал смысл. Нос его обонял запахи, колкие, головокружительные, густые, все было новым, все казалось чудесным, непонятным и замечательным.

«Должно быть, я уже возродился, — подумал он, — умер и вернулся в мир в новом теле. Должно быть, я опять сделался верещащим младенцем, который через несколько мгновений или дней забудет о том, что когда-то был Дугхаллом Драклесом».

Повозка грохотала по мощенной булыжником улице Шкиперов, расположенной в городском районе Вагата, одной из немногих улиц, открытых для колесного движения в дневные часы. Повозка двигалась неспешно: вознице приходилось соперничать с едущими в гавань телегами, наполненными припасами для отплывающих кораблей, с ослами, мулами и быками, тянущими груженные продуктами деревенские колымаги, только что въехавшие в город, с общественными экипажами, что перевозили купцов со складов в лавки и обратно, и с частными колясками, которые доставляли богачей в порт к их собственным судам.

Кейт держала Ри за руку; она впервые получила возможность прикоснуться к нему — с того самого дня, когда они явились в Калимекку, чтобы проникнуть в город Драконов. Теперь они наконец могли быть вдвоем, если не считать Яна, припавшего к отверстию в задней стенке повозки. Кейт понимала, что он ожидает возможной погони, однако она подозревала, что бывший любовник просто не хочет видеть ее рядом с Ри. И его тяга к ней и боль, вызванная ее любовью к Ри, ясно читались во взгляде Яна, когда он выпускал их обоих из клеток. Каждый раз, когда он поворачивался в сторону Кейт, она вновь и вновь замечала огонь его чувств в его глазах.

Ри наклонился к ней и прикоснулся губами к шее.

— Я люблю тебя, — прошептал он тихонько, так что слова эти мог услышать только Карней.

Последние слова Хасмаля все еще звенели в нем самом чистыми отзвуками молитвенного колокола. Дугхалл, ты слышишь меня. Мне нужно больше времени. Я не закончил с делами.

Тело его мертво, и он знал об этом… Вуаль влекла его к себе подобно волне, слизывающей с берега сухие веточки. Свет, который наполнял душу Хасмаля, давал ему силы сопротивляться ее притяжению, и разум его оставался спокойным… он не испытывал чувства смятения и утраты, как бывает — он слышал об этом — с людьми, внезапно принявшими насильственную смерть. Он в точности знал, что именно произошло с ним. Криспин Сабир добил его. А Водор Имриш внял мольбе и ответил на нее. Будучи мертвым, Хасмаль понимал, что получил всего лишь небольшую отсрочку, чтобы покончить с оставшимися делами, и еще не зная, каким образом сможет завершить намеченное в своем новом состоянии, сознавал, что способен теперь влиять на события.

Он медленно поднимался вверх, ощущая напряжение, с которым дух его отделялся от плоти. Когда тело осталось внизу, он почувствовал себя сразу и легким и чистым. А потом его накрыла волна осознания ужасной утраты. Душа его тосковала по Аларисте, он знал, что никогда более не обнимет ее, не прикоснется к ее телу, никогда не поцелует ее в губы, не сольется с ней воедино. Последние слова, которыми обменялись они, навсегда останутся последними, последний поцелуй вечно будет последним. Мечтам о детях, о совместной старости никогда уже не сбыться.

Хасмаль надеялся на то, что души их смогут встретиться в Вуали, что они будут вместе и в потусторонней жизни или возродятся в других телах и сумеют вдвоем прожить новую жизнь. На это действительно стоило надеяться. Однако счастье текущего мгновения, этой жизни, этой любви навсегда осталось в прошлом.

— Побыстрее, Даня, — сказал Луэркас. — Нехорошо, если ты будешь тащиться позади меня во время нашего триумфального возвращения в деревню. В конце концов ты моя мать… А мы с тобой знаем, как карганы почитают матерей.

Они ехали на гигантских лоррагах, принадлежащих к крупной и очень опасной разновидности хищных обитателей тундры, постоянно нападавших на карганов по всему пространству Веральных территорий. Луэркас заманил двух зверей в Инканмереа, подземную цитадель Древних, находившуюся неподалеку от деревни карганов. Когда хищники опасливо спустились по ступеням в огромный сводчатый зал, они имели вполне обычный для этих тварей размер. С помощью одной из магических машин Древних, способной красть энергию душ карганов и их жизней, Луэркас преобразил зверей заклинанием, позволившим ему увеличить размеры чудовищ и подчинить себе их волю. Впрочем, лорраги по-прежнему остались злобными тварями, но теперь они ничем не могли повредить Луэркасу и Дане.

— Именно этого мгновения ты и ждала, женщина, — добавил Луэркас. — Откуда такое уныние?

Даня молча кивнула ему. Теперь она редко заговаривала с Луэркасом. Он с радостью выворачивал наизнанку все ее слова, унижал и оставлял в дураках. Впрочем, он никогда не позволял себе ничего подобного, если кто-нибудь мог услышать их, ибо его планы в отношении карганов требовали, чтобы он и она не просто завоевали любовь этих мохнатых Шрамоносцев, но сделались богами племени. Тем не менее, когда они оставались вдвоем, Луэркас безжалостно попрекал ее слабостью, трусостью, неспособностью предвидеть события, слабыми магическими способностями и всем, что только мог придумать, — тем самым он в который раз напоминал ей о том, что, невзирая на внешний вид, хозяином положения в действительности является он.

Всадники с реющими на ветру вымпелами приблизились К рыболовному становищу карганов. Отряд, выжидая, остановился на достаточном удалении от шатров.

Даня была одета в дивную, покрытую вышивкой замшевую каспу и брюки, которые сшили для нее карганки. Взобравшись на своего лоррага, она в одиночку двинулась навстречу прибывшим: следовало в конце концов соблюдать приличия. Для карганов она была Ка Икой — Богиней Лета, матерью долгожданного спасителя Иксахши. Приняв на себя роль Иксахши, Луэркас сотворил некоторые описанные в легендах чудеса, и слухи о нем пошли по всему краю. Молва распространялась все дальше и дальше. Увечные жители здешних мест, искалеченные безумными чарами тысячелетней давности, приходили отовсюду, не скрывая своих искаженных и уродливых обличий, в поисках свидетельств того, что время их прозябания в холодных пустошах Веральных территорий заканчивается.

По прибытии каждого нового отряда Даня приветствовала его предводителей, Луэркас одаривал их обещаниями, и они оставались, а если и уходили обратно, то лишь для того, чтобы привести в лагерь всех остальных своих родичей. Летний стан карганов, вмещавший поначалу менее сотни мохнатых существ, теперь превратился в город с населением почти в десять тысяч душ. И все они намеревались двинуться на север — в земли более теплые и богатые, ибо голодные легионы увечных опустошили свой край. Вновь стать более или менее пригодным для пропитания он мог разве что через несколько десятилетий.

— Приветствую вас, незнакомцы, — сказала Даня на торговом языке. — Я — Ка Ика, мать, выносившая сына Тысячи Народов.

Дугхалл устало опустил на плечо Кейт руку.

— Путешествие выдалось адским, но хуже всего было в самой Калимекке. Город бурлит: Драконы исчезли, Галвеи провалились сквозь землю, Сабиры ослабели и скомпрометировали себя, в парниссерии волнения из-за предателей в их собственных рядах, Масшенки и Кэйрны пытаются захватить то, что некогда принадлежало сильнейшим. — Он качнул головой. — Народ начинает подумывать о том, чтобы выбрать представителей власти из своей среды, оставив Семьи в стороне.

Он взглянул на Ри, Джейма и Янфа, занятых взаимными приветствиями, и распорядился:

— Джейм, Янф… позаботьтесь, чтобы Аларисте приготовили хорошую постель! И чтобы накормили ее. Путешествие вверх по горе отняло у нее все силы.

Дугхалл завершил свои упражнения с зандой и поднялся, так и не стерев тревоги с лица. Он не понимал только что полученных указаний, ему не нравилось направление, в котором его подталкивали боги. Он всегда пользовался магией лишь для поддержания мира и гармонии, исключительно ради благих целей. Теперь же от него требовали совершить нечто противоречащее всем его убеждениям, и занда трижды настаивала на том, что именно этим путем следует идти, чтобы он и его Соколы смогли победить последнего Дракона и созванное им войско.

Дугхалл собрал свои чародейские принадлежности и, скрестив ноги, опустился на пол. Он надолго погрузился в размышления, подбирая слова заклинания таким образом, чтобы, вопреки недоброму звучанию слова, оно не могло причинить зла живому существу. Потом он вырвал у себя с макушки волосок, соскреб с внутренней стороны щеки кусочек кожи и сложил свои подношения в чашу. После этого бросил два крошечных белых шарика на лоскут черного шелка, предварительно расстеленный на каменном полу. Наконец, он окунул пальцы в крошечный фиал с прозрачным желе и подождал, пока оно подсохнет на руке.

Закончив с приготовлениями, он начал декламировать:

Прижавшись спиной к стене, Кейт сидела в углу своей гостиной и смотрела в окно на заросший сад, где она вчера поссорилась с Ри. Ей надо было просто сказать ему, что ей все равно, Сабир он или нет. Она бы остановила его, если бы произнесла те самые слова, которые он хотел от нее услышать… она знала это. Но одними словами ничего не исправить, и если она могла удержать его лишь с помощью лжи, значит, следовало привыкать жить без него.

Услышав стук в дверь, она, как и до этого, не обратила на него внимания. Но на сей раз дверь все-таки отворилась.

— Ты не можешь сидеть здесь целую вечность, — укорила ее Элси. — Рано или поздно тебе придется выйти отсюда.

— Почему?

— Ну не видел еще такого крепкого сукина сына, прям не убьешь, — произнес незнакомый голос, и Криспин открыл глаза. Голова его разламывалась от боли, и внутри ее то и дело вспыхивали искры — единственное, что он видел в окутавшем его море тьмы. Его кости, кожа, нутро… даже волосы, казалось, были охвачены пламенем.

— Я ж знаю, что ты очнулся. И ежели не начнешь немедленно со мной разговаривать, прощайся со своими ровненькими зубами.

Где он?

Окружавшая Криспина вонь казалась невыносимой: разило тухлой рыбой, грязью, тленом, где-то плескалась вода, кричали морские птицы, а вдали гудела, должно быть, целая тысяча голосов, грохотали колеса телег, цокали копыта…