Когда я очнулся и обнаружил, что лежу на больничной койке, первая мысль у меня была, что это страшный сон — кошмар, вызванный лекарствами, которыми меня напичкали, чтобы я смог выздороветь после…

Чтобы я смог выздороветь после чего?

Сомневаться не приходилось: то ли я стал жертвой тяжелейшей аварии, то ли на меня было совершено свирепое нападение. Похоже, мои руки и ноги были переломаны в нескольких местах, буквально раздроблены. Я был забинтован от ступней до шеи и едва мог шевелить головой. Было больно. Так больно, что я не мог бы сказать, где именно у меня болит. Болело все тело. Мне сильно повезло, что я остался в живых! Но что и когда со мной произошло? Я не в состоянии был вспомнить хоть что-то. Или что-то все-таки было?

Да, кое-что было. Я вспомнил, как меня затягивало под воду, как ко мне тянулись и хватали меня странные и страшные руки…

А потом, когда я ухитрился повернуть голову настолько, насколько позволял гипс и многочисленные повязки, я увидел на тумбочке около кровати вазу с цветами — так близко, что я смог прочесть текст на вложенной в букет карточке:

Наверное, было раннее утро, когда мне удалось заснуть, но сон мой нельзя было назвать мирным. Все, что я прокрутил в мозгу перед сном, начало прорываться к поверхности подсознания, и результат этого можно было назвать только ночным кошмаром!

Сон (кошмар) был про хтонийцев, подземных чудовищ, которые жили по сей день, прокапывали свои туннели в тайных местах Земли и угрожали душевному здоровью всей планеты возрождением древней адской магии и угрозой пробуждения еще более страшных ужасов — вроде мерзкого Повелителя Ктулху и прочих божеств из цикла мифов о нем.

Во сне я вновь перечитывал (вернее говоря, бросал опасливые взоры) на книги и документы, представлявшие немыслимо древнюю «мифологию» — работы типа

«Пнакотической Рукописи»,

которые, вероятно, представляли собой фрагменты летописей народа, исчезнувшего в незапамятные времена; и

«Текст о Р’льехе

», предположительно составленный кем-то из приспешников Ктулху. Продолжая спать, я отворачивался от страниц таких фолиантов, как «

Сокровенные культы

» фон Юнцта, и «краеугольный камень» Людвига Принна «

Тайны червя».

Все эти книги (или оригиналы, или копии) я видел перед собой точно так же, как когда-то, наяву: «

Культы гулей»

графа д’Арлетта, «

Заметки о

«

Некрономиконе»

Иоахима Фири и даже бесценный экземпляр «

Кхтаат Аквадинген»,

принадлежавший Титусу Кроу…

В подобных книгах под руководством Кроу я впервые прочел предание из Цикла мифов о Ктулху — о существах, изгнанных со звезд в эпоху юности Земли и плененных здесь более великими существами за богохульство космических масштабов. В моем спящем сознании вновь и вновь проносились чужеродные имена этих зловещих сил — Ктулху, Йог-Сотхот, Итхаква, Шуб-Ниггурат, и жар охватывал меня так, словно я произносил какие-то бесовские заклятия, пытаясь открыть врата ада!

А потом я словно бы на миг возвратился в кабинет Кроу — в расшатавшуюся, едва державшуюся на земле оболочку Блоун-Хауса, — а там стояли эти древние, безумно тикающие напольные часы, и дверца их корпуса была распахнута, и изнутри изливался клубящийся и пульсирующий лилово-зеленый свет… и лицо моего друга начало таять и расплываться, когда он обхватил мои плечи и начал выкрикивать какие-то приказы, а я почти не слышал его слов за свистом и завыванием безумного ветра!

Два дня спустя ранним солнечным утром меня навестил Писли — как и обещал. Только я успел проснуться, побриться и приступить к завтраку (кстати говоря, еда становилась с каждым днем все более плотной, и кормили меня чаще), который принесла старшая сестра Эмили, когда открылась дверь, в палату вошел Писли и возвестил:

— Де Мариньи, вы неплохо выглядите! — Он подошел и сел рядом с моей кроватью. — Боже, дружище, вы собираетесь съесть это

все

? Но с другой стороны, это куда питательнее, чем та кашица, которой вас потчевали последние недели. Как себя чувствуете?

— Хорошо, — прошамкал я, пережевывая яичницу с беконом. — А еще лучше буду чувствовать себя завтра, когда мои ноги вытащат из этого бетона. Послушайте, вы говорите, а я буду есть, а потом и я поговорю. Правда, многого вы от меня не услышите, боюсь, потому что рассказывать почти нечего. А вы как? Что расскажете о Фонде Уилмарта?

— О Фонде? — Писли широко улыбнулся, и его лицо подернулось глубокими морщинами. — В Фонде все хорошо, Анри. На самом деле — лучше не бывает. Мы пока еще не всех их истребили, приспешников БЦК — нет, ни в коем случае, но их количество каждый год уменьшается, а это важно. О, проблемы, конечно, есть, и многие из них существуют в СССР, но даже Советы начинают постепенно склоняться к нашему образу мысли.

— И организация по-прежнему держит свою деятельность в тайне?

Потом я перевел свое внимание на другие вопросы.

— Раз уж мы заговорили о Британии, как насчет предупреждения Кроу о том, что здесь еще стоит поискать? Я помню, что он упоминал Силбери-Хилл, Стоунхендж, Эйвбери, Адрианов вал и еще целый ряд мест в долине Северна и Котсуолдах. Вы занимались этими местами?

Писли нахмурил брови.

— Да, мы еще раз обследовали Британские острова и нашли несколько тревожных точек, которые упустили раньше. К примеру, поблизости от Адрианова вала, не так уж далеко от Ньюкасла, есть врата, ведущие в иное измерение, к одной из наиболее далеких тюрем, созданных Старшими Богами. Пожалуй, можно сказать, что эти врата заперты. Лоллиус Урбикус в своей книге «Пограничный гарнизон» говорит нам о том, что в его время эти врата, по меньшей мере, один раз открывались — а возможно, не однажды. Урбикус написал в сто восемьдесят третьем году после Рождества Христова: «…варвары желали вызвать дьяволов, которых они насылали на нас. Они вызывали их из воздуха и из-под земли, и один такой, посланный ими, убил полцентурии воинов, и только потом они пронзили его своими мечами».

Что же из этого следует? Эти варвары, о которых упоминает Урбикус, наверняка были древнебританскими или древнешотландскими марионетками БЦК. Не такая уж редкость, и не так уж это странно, на самом деле. Есть записи о том, что БЦК нанимали на работу птетолитов

[34]

за тысячи лет до Урбикуса. Они тоже умели вызывать темные силы. О да, ваши колдуны и ведьмы были вполне реальны, Анри, но их магия представляла собой всего-навсего совершенно чужеродную науку.

Довольно долго мы молчали. Потом, намеренно сменив тему разговора, Писли быстро просветил меня относительно недавних успехов Фонда Уилмарта — успехов и ряда неудач. Полностью пересказывать повествование профессора было бы слишком долго, да и в любом случае я сомневаюсь, что все запомнил, но могу в общих чертах изложить то, что он мне поведал.

Например, он говорил о переводе «Фрагментов Г’харне» и о том, какой всплеск научных изысканий произошел вследствие этого в ядре Фонда Уилмарта. Он рассказал о том, как с помощью субмарины было уничтожено глубоководное поселение шогготов Гелл-Хо, об обрушении гниющего Кингспорта в Новой Англии и о том, что унылое, пасмурное море в данное время начало обнажать там дотоле неведомые пещеры и прорытые червями в незапамятные времена мерзкие норы. Писли рассказал мне о Лх’йибе и, перейдя на шепот, упомянул о том, что люди сделали с родственным городом под йоркширскими торфяниками. Потом Писли повеселел и принялся рассказывать об успехах в деле изничтожения озаренного голубым сиянием К’н-яна и озаренного красным свечением Йотха, и Черного Н’кая. Еще мне запомнилось, что он упомянул о каком-то из Лунных Богов из ирландских легенд и мифов, которые были каким-то мрачным образом связаны с так называемым безымянным городом в древнем Туркестане.

Многое из того, что я услышал, оказалось для меня новостью. Многое лишь совсем недавно было открыто и обнаружено Фондом, поэтому меня бросало в дрожь при звучании таких

потусторонних

названий, как Затонувший Ятта-Ук — город, затопленный в забытом внутреннем конусе вулкана Титусикака, Обреченный Колдовской Тенгри — древний лабиринт неприступных вершин и ледяных пиков в белых пустошах на юге гор Куньлунь. Страшновато было слышать о Джидхауас, дикарях-кочевниках из монгольской пустыни Гоби, поклонявшихся Шудде-М’елю.

Все это я слушал с большим интересом, но особенно меня захватила одна тема, которой Писли коснулся ближе к завершению своего пространного рассказа. Это было связано с Шуб-Ниггуратом, еще одним именем из Цикла мифов о Ктулху. Да-да, с Шуб-Ниггуратом, «черным лесным козлом с тысячным потомством», которого порой называли также Бараном с Тысячей Овец, а Писли предпочитал именовать его Космическим Кровосмесителем Ктулху!

Я знал, что прежде Шуб-Ниггурата считали символом плодовитости, существом, которое было отправлено в плен вместе с БЦК Старшими Богами, и что в «Некрономиконе» было написано, что «он явится в самом своем ужасном обличье, когда Великие Древние вновь обретут свободу ходить по миру так, как они ходили прежде». Однако не так давно Фонд Уилмарта интерпретировал это несколько иначе. Ученые, изучавшие пантеон божеств из мифологии Ктулху, наконец растолковали ряд противоречивых утверждений относительно сексуальных характеристик Шуб-Ниггурата. Примером новейших открытий стало то, что «Баран с Тысячей Овец» часто упоминается как

Не прошло и недели, как Писли снова навестил меня. На этот раз — чтобы пожелать мне удачи на будущее и попрощаться на какое-то время. Его ждала работа в Америке. До того как он ушел, мы поговорили о Титусе Кроу, и потом старик спросил, какие у меня планы на предмет Фонда Уилмарта. Хотел ли я вернуться в эту организацию? Если да, то там всегда найдется место для меня. Я поблагодарил Писли, но от предложения отказался. У меня были свои собственные интересы и планы, мне предстояло совершить свои открытия в этом «новом мире».

Я провел в больнице еще шесть недель, и почти половина этого времени была посвящена физиотерапии, с помощью которой врачи старались восстановить и натренировать мои несчастные, отвыкшие от нагрузки мышцы. Только после этого мне было позволено выписаться и обрести статус свободного человека. На самом деле, эти последние недели стали для меня похожи на нечто вроде тюремного заключения, и я был очень рад, когда наконец сумел вернуться в мир, хотя это был мир, от которого я отвык.

За не самые веселые недели моего пребывания в больнице ко мне регулярно являлась одна посетительница — дама, чьи визиты помогали мне одолеть скуку и тоску в ожидании выписки. Это была моя дорогая старушка домоправительница, миссис Адамс. О Титусе Кроу она говорила только так: «Этот ужасный Кроу», потому что в ее глазах Титус всегда был виноват в том, что втягивал меня во всевозможные похождения. Я узнал о том, что больница, куда меня поместили, находилась на окраине Эйлсбери. Миссис Адамс, как только узнала о том, где я нахожусь, каждый день приезжала из Лондона, чтобы провести со мной час-другой. Все это время она присматривала за моим домом. Все долгие десять лет, пока меня не было, она приходила в дом два раза в неделю. Сама она об этом говорила так: «Ну, уж я-то знала, что рано или поздно вы возвернетесь, мистер Анри, сэр». И вот теперь я вернулся — хотя и ходил с тросточкой.

К счастью, вскоре после того, как я стал сотрудником Фонда, я почти свернул свой небольшой, но прибыльный бизнес, связанный с торговлей антиквариатом, поэтому ничего катастрофического в мое отсутствие не произошло. И теперь я намеревался возродить свой пожизненный интерес к красивым старинным книгам, посуде и мебели, но прежде всего мне предстояло заново привыкнуть к атмосфере моего старого дома.

Услышав стук в дверь, я вздрогнул и выпрямился в кресле, очнувшись от неспокойных снов, которые, на счастье, мгновенно забылись. Посмотрел на часы. Ровно три часа пополудни.

Я понял, что случилось: весь вечер и ночь я расхаживал по дому в тягостных раздумьях обо всем том, чем чреват был для меня визит Элеаноры Куорри, и, видимо, заснул сразу после раннего ланча. И вот теперь я сидел в кресле, небритый, сжимая в руке каменную звездочку и боясь того, что за моей дверью — не Элеанора Куорри, а кто-нибудь другой.

Не зная, чего ждать, все еще полусонный, я побрел к двери. Стук послышался вновь. На этот раз стучали более решительно, и, кроме того, послышался голос — негромкий, но явственно проникший сквозь дверь:

— Мистер де Мариньи, я не шоггот, уверяю вас, поэтому, прошу вас, откройте дверь и впустите меня!

Этот голос мгновенно развеял остатки моих сомнений и страхов, и я торопливо отпер замок.

Часа три спустя матушка Куорри сказала мне, что ей пора уходить и что она уже договорилась насчет машины. Я проводил ее до входной двери и был готов пройтись дальше, но Элеанора решительно сказала, что по садовой дорожке до калитки дойдет сама. И как только она поравнялась с калиткой, подъехал автомобиль. Элеанора помахала мне рукой, уселась рядом с невидимым водителем, и машина умчала ее прочь. Я остался один на один с раздумьями, посеянными разговором с матушкой Куорри.

А наш разговор за кофе и сладким пирогом — домашним шедевром, оставленным для меня миссис Адамс, коснулся целого ряда моментов, связанных с деятельностью Фонда. О многом мне раньше рассказывал Писли. Пока мы пили кофе и говорили, ни мне, ни Элеаноре в голову не пришло, как причудливо выглядит наша ситуация, а теперь я невесело улыбнулся, подумав об этом. Мы сидели в моей гостиной и вели беседу, смысл и тон которой резко контрастировал с атмосферой «Старого Мира» — красивым столом восемнадцатого века, ирландским серебром и простой трапезой.

Но из всей нашей трехчасовой беседы для меня самый большой интерес представило описание старушкой то, как с ней «разговаривал» Титус Кроу и как она впервые ощутила его присутствие во время психического транса, в который она ввела себя сама. Поначалу она засомневалась, не понимая, кто это, но вскоре догадалась, что это Титус. Он сказал просто: «Разыщите де Мариньи… скажите ему, что я возвращаюсь… мне нужна его помощь… Сам не справлюсь…» И все. Почему-то телепатическое послание Кроу прервалось.

Через несколько дней матушка Куорри получила еще одно послание, которое совсем немного отличалось от первого. Именно тогда, по ее словам, она окончательно опознала психологическую ауру Кроу и уверилась в том, что оба послания — от него. Каким бы загадочным ни виделось ей самой содержание этих посланий, значение их показалось матушке Куорри невероятно важным. Она решила не терять время и разыскать меня.

Она уже знала об обстоятельствах моего весьма красочного возвращения — об этом много и подробно писали в газетах, а подробности Элеаноре сообщили из Фонда Уилмарта. Так что, не дожидаясь ответа, она просто-напросто известила меня о своем визите туманным письмом и явилась ко мне в соответствии с изложенными в письме договоренностями.

К утру Кроу ненадолго пришел в себя — ровно настолько, чтобы сделать пару глотков кофе, после чего он снова погрузился в глубокий сон. Страдал он только от слабости — в этом я был уверен, поскольку позвонил одному врачу, который так же был доктором богословия. Сделал я это сразу после того, как Кроу отключился у меня в кабинете. Врачом этим был не кто иной, как преподобный Гарри Таунли — друг, доверенное лицо и бывший сосед Кроу в прежние времена. Теперь Гарри вышел на пенсию. Несколько месяцев его не было в стране, вернулся он совсем недавно, поэтому ничего не знал о моем выдающемся возвращении, а узнал только тогда, когда я поднял его звонком с кровати. Последнее, что Гарри помнил обо мне и Кроу, было связано с ночью десять лет назад, когда он из окон своего дома видел так называемую «локализованную» бурю с грозой, в результате которой разрушился до камешка Блоун-Хаус и, как думал Гарри Таунли, мы оба погибли такой ужасной смертью, что от нас не осталось ни следа.

Поэтому мой звонок шокировал старенького врача вдвойне. Ведь его не просто попросил о помощи человек, которого он имел полное право считать мертвым, — этот человек попросил его оказать помощь второму мертвецу! Однако по моему голосу Гарри сразу понял, что дело безотлагательное и что его не просто разыгрывает какой-то мрачный шутник. Только после того, как врач самым тщательным образом осмотрел лишившегося чувств Кроу и мы уложили его на удобную гостевую кровать, я заметил удивление в глазах старика. Конечно же, я спросил его — что не так.

— Ведь я знаком с Кроу много лет, — сказал Гарри. — И вряд ли он мог бы сделать что-то такое, что могло бы меня удивить. Но на этот раз, ну… — Он покачал головой.

— Ну говорите же, — поторопил я его.

— Так вот… — протянул Гарри. — Во-первых, позвольте заверить вас в том, что нет никаких сомнений в том, что это именно он. Это Титус Кроу. Тем не менее кое-где на его теле должны быть кое-какие отметины, а их нет. Я помню некоторые маленькие шрамы, но они словно бы исчезли. Для того чтобы проделать такую блестящую работу, потребовался бы самый талантливый пластический хирург в мире, да и то ему пришлось бы полжизни трудиться над этим! И это только начало. Он стал… моложе!

Почти что невозможно даже попытаться описать истинные ощущения от странствия во времени, де Мариньи. Честно говоря, когда путешествуешь во времени — а я это проделывал много раз со времени нашей последней встречи, — остается очень мало

времени

об этом задуматься. Понимаешь, сознанию приходится настраиваться, соединяться с механизмами машины времени, физически срастаться с самой сутью часов. Как тебе известно, я когда-то был до некоторой степени наделен телепатией. Так вот, этот талант вернулся ко мне, усиленный вдесятеро. Он укреплялся во мне с того самого момента, как я покинул Блоун-Хаус в ту давнюю ветреную ночь.

Экстрасенсорная чувствительность во мне осталась невероятно высокой. Я улавливаю вибрации, лежащие за пределами восприятия большинства других людей. Большинство людей физически слепы, а многие ли смогут объяснить цвета слепому от рождения? Вот так и я не могу описать это шестое чувство своей психики и то, как мне удавалось управлять часами, соединяясь с ними сознанием. Если я смог бы сказать, что часы — не машина, а отдельное существо, то тогда все получится так, будто бы…

Однако большая часть всего этого ни к чему, так как все равно я не смогу объяснить ощущение путешествия во времени. Даже точное управление часами пока мне недоступно. То есть я очень ловко вожу свое «транспортное средство» в пространстве и горжусь этим, но совсем другое — водить часы через время, поскольку это совершенно не согласуется с природой человека.

И конечно, именно по этой самой причине наша попытка путешествовать во времени вместе стала почти катастрофической. Я практически не имел опыта пользования часами. Сейчас поражаюсь — как я вообще рискнул предпринять такую попытку, а ведь тебе гораздо меньше известно о механике этих часов! Ты знал только то, что я старался объяснить тебе о них. Подумать только, что мы решились на такое странствие, остались в живых и теперь можем говорить об этом!

Но как бы то ни было, у меня уходило почти все время — опять-таки приходится употреблять это слово, хотя, откровенно говоря, оно теперь мало что значит для меня — только на то, чтобы ментально держаться за элемент квазивселенной, в который превратились часы. Я пытался овладеть «рычагами» управления с помощью своего неопытного в этом деле сознания, и при этом часы скользили и сновали из стороны в сторону по ткани всего пространственно-временного спектра. И при том, что часы как раз были созданы для подобной работы — ведь они просто-напросто представляют собой средство передвижения для путешествий по различным измерениям, человеку никогда не приходилось подвергаться таким стрессам. Мне приходилось сражаться со всеми силами порядка — силами, которые старались удерживать меня в моем верном и положенном для меня времени и пространстве и которые вовсе не желали позволять мне вырваться из моей сферы существования. Мало того, мне еще приходилось пытаться связаться с тобой, де Мариньи.

Мое второе путешествие получилось чуть более богатым на приключения. Я поднял часы над ребром кратера и перелетел на серую равнину. Я уже начал испытывать огромное удовольствие оттого, что моя способность управлять часами совершенствовалась, поэтому я решил немедленно отправиться на поиски… чего? Надежда живет вечно, поэтому я чувствовал, что у меня есть хотя бы крошечный шанс найти человеческие поселения. Я не смогу объяснить, откуда у меня взялась эта потребность, это невероятное, нестерпимое желание найти на этой планете, в немыслимо далеком будущем хоть что-нибудь, что осталось от человека — ну разве, что причиной тому стало одиночество! Никто до меня, ни один Робинзон Крузо и даже самый первый одинокий астронавт, никогда не был так далек от своих собратьев, как я.

Я чувствовал себя страшно одиноким. Мне было страшно подумать о том, что по привычным меркам, если подсчитать, сколько времени я пролежал без сознания около своих часов на дне кратера, то получится, что всего лишь несколько часов назад я еще находился в своем доме, на окраине бурлящего жизнью мегаполиса. Но между тем миновало несколько миллиардов лет с тех пор, когда я в последний раз побывал в мире людей и в обществе друга — твоем обществе, де Мариньи, и теперь ты был отделен от меня бессчетными просторами пространства и времени.

Как бы то ни было, мной владело не только настойчивое, непреодолимое желание поискать на Земле хоть какие-то остатки былой славы человечества. Теперь мне захотелось проверить скоростные качества своей машины. К счастью, мне хватило ума подготовиться к этому испытанию. Я поднял часы на приличную высоту — до тех пор, пока в моем ментальном сканере не стала видна тонкая атмосферная оболочка вокруг планеты. Видимо, я поднялся вверх примерно миль на пятнадцать-двадцать. На фоне неба цвета индиго пространство рассекали крупные и мелкие метеориты, оставляя огненные следы. На этой высоте я проложил курс левее бледной луны и робко, осторожно прибавил газ — ментально, разумеется. Земля начала медленно и плавно вращаться подо мной. По мере того как моя скорость нарастала, я, охваченный приливом волнения, словно бы еще прибавил газ — и гораздо сильнее, чем хотел!

Сканеры сразу затуманились, вид в «ветровом стекле» моего сознания стал нечетким. Я видел мятущуюся тьму с прожилками огня. В то же мгновение, охваченный страхом и решив, что что-то пошло не так, в панике я прекратил любое движение часов вперед.

Я вновь ощутил ментальный шок из-за резкого и полного торможения, однако этот удар оказался не так ужасен, как тот, который я пережил при остановке во времени. Почти сразу же мой ментальный сканер выдал мне чистую картинку окрестностей.

К счастью, де Мариньи, доисторические эпохи, а также флора и фауна давно ушедших веков в юности были излюбленными областями моих увлечений. Много лет я хранил в Блоун-Хаусе коллекцию окаменелостей. Эти каменные фрагменты я сам собрал в подростковом возрасте. Аммониты и белемниты, маленькая костистая рыба из эоцена

[35]

, найденная в Лестершире, прекрасно сохранившийся пермский

[36]

трилобит двухсот восьмидесяти миллионов лет от роду из Йоркшира, и даже фрагменты крыльев археоптерикса из голосеменных лесов юрского периода

[37]

. Удирая назад во времени в слепой панике, подальше от размышлений об этой безымянной цивилизации жуков, населявших умирающую Землю в конце времен и оставивших монумент в знак своей галактической судьбы, я понятия не имел о том, что очень скоро мне придется применить на практике свои более чем скромные познания о доисторическом мире.

Мой план — да нет, на самом деле это был даже и не план, а, скорее, инстинктивное стремление поскорее возвратиться в эпохи обитания на Земле человека — состоял в том, чтобы подыскать знакомый исторический период. Оттуда я мог бы разработать маршрут возвращения к точке старта — или даже к моменту на неделю позже моего отбытия из Блоун-Хауса в машине времени. Все зависело, конечно, от того, сумею ли я освоить управление механикой своей машины до такой степени! И хотя я говорю о паническом бегстве, все же я не настолько сильно спешил, чтобы забыть о том, что произошло при моем первом путешествии во времени, когда я чуть было не опередил самое время. Мне не хотелось совершить вторую подобную ошибку — ведь я запросто мог превратиться в комок перенагретой плазмы, только что выброшенной из недр солнца!

Поэтому через некоторое время, избавившись от состояния мрачной тоски, я попробовал воспользоваться сканерами. Дело в том, что пользование сканерами при перемещении в трехмерном пространстве особой сложности не представляло, но совсем другое дело — пользоваться ими, странствуя во времени, а уж особенно — странствуя во времени

назад.

Я вывел свой корабль из слоя земной атмосферы. Солнце и Луна стали почти не видны, они превратились в непрерывные светящиеся линии, вырисовывающие в пространстве замысловатые фигуры. Точно так же вертелись и плясали различные созвездия. Я практически ничего не видел на поверхности вращающейся подо мной Земли, кроме непрерывного мелькания фантастически изменяющегося покрова облаков и обрамленных пеной волн береговых линий материков. Я сбавил скорость и опустил часы ниже, в атмосферу.

Небо мгновенно почернело, но буквально секунду спустя озарилось невероятно яркой полной луной. На счастье, она оказалась сияющей и желтой — такой, какой я ее знал всегда, а не жутким бледным призраком конца времен. А потом — ослепительная вспышка, и передо мной возник знакомый пламенеющий шар Солнца на западном горизонте, и Солнце промчалось через все небо на восток. В следующую секунду опять стало темно, а потом вновь передо мной возникла Луна.

Несколько часов спустя, когда я позавтракал, забрался внутрь часов и переместился на сырой песок, откуда неохотно отступило море, я принялся рассеянно собирать раковины с перламутровым блеском, неизвестные человеку — вернее, известные, но только в виде скучных серых окаменелостей. Собирая раковины, я размышлял о своем не то сне, не то видении. Эти мысли настолько поглотили меня, что я принял первые подрагивания почвы у себя под ногами за нормальную вулканическую активность. Подобные подземные толчки должны быть частыми в областях, буквально усеянных действующими вулканами.

Держа под мышкой половину скорлупы ореха, битком набитую влажными ракушками, я перевел взгляд с красивых завитков одной раковины к полосе дымящихся горных вершин. И вдруг я ощутил пульс Земли, и это, как ни странно, задело струны памяти. Я услышал голос той девы, той женщины, богини… Тот голос из моего сна был тем самым, который я услышал, когда мчался очертя голову в будущее в своих часах, когда меня несло к концу, к краху! Этот самый голос предупредил меня об опасности, и я нажал на ментальные тормоза, чтобы время не поглотило меня! Но кто это была такая? Где она жила? Что собой представляла? И она сказала, что любит меня…

И почему я должен был связать этот вулканический рокот в недрах Земли с предупреждением об опасности, исходившим от прекрасной незнакомки из моих сновидений? Может быть, это просто было некое похмелье, некое остаточное явление от стычек с подземными копателями, хтонийцами — опасность чудилась мне в любых подземных толчках. Или тут было нечто более глубокое, подсознательное? Пожалуй, мне стоило поскорее вернуться к часам.

Не тратя более времени на раздумья над загадкой, я зажал скорлупу ореха со своими находками под мышкой и быстро зашагал в обратную сторону, туда, где оставил часы. Пока я шел, земля содрогнулась вновь и послышался зловещий рокот. Из нескольких вулканических вершин начал вырываться черный дым. С торопливого шага я перешел на неуклюжий бег по сырому песку. В это время со стороны моря послышался громкий хлопок, потом — еще один, а потом — взрыв такой оглушительной силы, что я рухнул на песок. А земля продолжала яростно сотрясаться.

Затем зазвучало такие шипение и треск, что я невольно обернулся и посмотрел в сторону моря, к источнику этих пугающих звуков. Фантастическое зрелище привлекло мое внимание. Там что-то начало происходить. В небе, успевшем затянуться черными грозовыми тучами, сверкнула молния. Море разбушевалось, взвыл ветер, и к небу с немыслимой быстротой устремился столп дыма и пепла. А потом, сквозь пелену проливного дождя и дыма я вдруг увидел некую громаду, встающую из моря. Новорожденный остров с криком появлялся на свет из морской утробы!