Все началось с мечты, с мечты, которая обернулась кошмаром. Началось в крытой соломой хижине с полом из плитняка и запахом жареной рыбы; мать ставила на стол голубые тарелки, отец сидел возле огня, а за окном бесновался ветер, и дождь хлестал в ставни. Началось это в Корнуолле, в Англии, в 1849 году, когда они слушали, как завывает налетевшая с моря буря и шипит огонь, когда случайные капли дождя попадают на него через дымоход.

Тогда Том Тревэллион и сказал:

— Мэри, мы едем в Америку.

Мать застыла на месте с голубой тарелкой в руках, уставившись на отца.

— Мы едем в Калифорнию, на золотые прииски, — повторил он. — Нечего нашему сыну делать на здешних рудниках. Сегодня я наконец принял решение. — Том наклонился и, вытряхивая из трубки пепел, постучал ею о край очага. — Завтра отправляемся в Гануоллоу.

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

— Надо поторапливаться, — раздался рядом совершенно трезвый голос. — В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Однажды они разбили лагерь на берегу притока реки Мэри. Хайрэм Уорд остановился возле их фургона.

— Наполните водой бочонки и всю посуду, какая у вас есть. Да нарвите травы впрок. По эту сторону от Карсон-Ривер больше не найдете ни воды, ни корма для скота.

— А в чем дело?

— Пустыня… два дня пути по пустыне.

— Да мы уж вроде видели много пустынь, Уорд.

Том Тревэллион направил свой фургон вверх по реке, в противоположную сторону от фактории Спаффорда. В последний день к нему пришел Хайрэм Уорд.

— Остаешься, Том?

— Да.

— Ты благоразумнее, чем остальные, но я проводник и должен довести их во что бы то ни стало. — Он помолчал, раскуривая трубку. — Будьте начеку, и ты и мальчик. Это паршивая публика.

— Ладно.

Прошло десять лет… Наступил 1859 год. Все это время Вэл Тревэллион неутомимо работал. Снедаемый ненавистью к осиротившим его подонкам, он брался за любое дело, стараясь отложить немного денег, и трудился не покладая рук с единственной мыслью — найти и уничтожить убийц отца и матери, убедиться, что они наказаны за содеянное.

Служил он посыльным при фактории, грузчиком в магазине, работал в небольшой газете, участвовал в разведке золотоносных жил, в стычках с индейцами, нанимался матросом на пароход в Сакраменто и прошел всю страну от Соноры до верховий Фрэйзиер-Ривер в Британской Колумбии. Он работал на приисках, в восемнадцать лет был уже старшим по смене, а в двадцать — управляющим.

Тревэллиона знали как человека, способного справляться с любыми трудностями. Он умел управлять людьми и хорошо освоил горнорудные профессии. Случалось, появляясь на приисках, находившихся на грани краха, он превращал их в прибыльные предприятия, а потом уходил, даже если ему предлагали остаться за любые деньги.

Его отец успел заплатить двоим, сам он мог найти и убить, предположим, еще двоих, но по-прежнему его не покидала решимость отыскать остальных. И теперь, десять трудных лет спустя, эта одержимость привела его на путь, пролегавший обратно через горы.

В крохотной лачуге, где они ждали лошадей и мулов, чтобы перебраться через Сьерру, стояла жаркая духота. Оглядев присутствовавших, он вдруг почувствовал нетерпение… вот ведь глупцы, все мечты-то у них лишь о золоте. Он много повидал их, мужчин и женщин, страстно желавших богатства, но почти никто из них не хотел выполнять работу, которая для этого требовалась.

Заведение Грязнули Майка представляло собой ветхое сооружение в виде деревянных столбов, обтянутых заляпанной грязью парусиной. Несколько столов со стоявшими вокруг них лавками были уже заняты, и те, кому не хватило места, сидели прямо на траве. Одни ели из оловянных мисок, другие из глиняных, третьи из видавшей виды оббитой эмалированной посуды.

— Тут, должно быть, триста или четыреста человек, — заметил Ледбеттер. — Так оно и бывает всегда в полдень в такое время года. — Он кивнул на собравшихся. — Посмотри-ка на них. — В голосе его чувствовалось явное отвращение. — Один из десяти знает, чего он хочет, или хотя бы понимает, что делает. Они потратят все, что привезли с собой, а нажить не каждый сумеет. Большинство из них так и прыгает с одного прииска на другой, лихорадочно веря в то, что уж там-то их точно ждут золотые горы. При этом они ничего не хотят делать, ищут легкой добычи — не обломится ли чего задарма, а то и просто ждут, когда им поднесут на блюдечке.

— Но среди них есть и хорошие люди, — заметил Тревэллион.

— Да, есть.

— И женщины, — вставила Мелисса.

Съежившись, Тревэллион двигался навстречу ветру. Накрапывал мелкий дождь, который как-то сразу вдруг перешел в мокрый снег, и обледенелая тропа становилась все более скользкой. Люди с трудом поднимались по крутому подъему, падали и вставали, чтобы упасть снова. Мулы, прекрасно знавшие дорогу, упрямо тащились вперед, не обращая внимания на крики и брань, — в конце пути их ждали корм и вода.

Вэл низко надвинул шляпу и не отрывая взгляда следил за девушкой, ехавшей впереди. Она прекрасно справлялась с трудной дорогой и совсем не жаловалась. Он знал не много женщин, но зато умел читать по лицам так, как читал следы, оставленные на тропе, и чувствовал, что в характере Мелиссы есть железо, которое со временем превратится в сталь. Она сильная и мужественная и станет еще сильнее. Теперь он отчетливо видел недостатки тех женщин, с которыми встречался раньше. Одни из них могли подобрать бездомную кошку или собаку, что, конечно, похвально. Другие подбирали привлекательных внешне, но совершенно пустых духовно мужчин. И если вспомнить Альфи, то Мелисса могла оказаться одной из них.

Потом он мысленно вернулся к своим проблемам. Светловолосый человек, обогнавший их на дороге и помчавшийся вперед, явно узнал Вэла. Он молод, не старше его. Но кто такой? Кажется, Вэл до сих пор не встречался с ним.

И все же убийцы его родителей могли оказаться здесь. Маловероятно, что они все еще держатся Вместе, но в районы, охваченные золотой лихорадкой, стекалось множество воров и бандитов, и кто-нибудь из тех людей, несомненно, явится в Комсток.

Долгая езда позволяла человеку оставаться наедине со своими мыслями, и в последнее время Тревэллион много размышлял. Может быть, это происходило оттого, что он делался старше и мудрее, но Вэла уже не так сильно мучило желание во что бы то ни стало отомстить, что не могло не сердить его.

Вэл хотел повернуться и уйти, но потом решил, что если Китт здесь, они рано или поздно все равно встретятся. Он уже почти прошел через комнату, когда тот обернулся и увидел его. Застыв на месте, Китт удивленно уставился на Вэла.

— Как поживаешь, Рамос?

Китт медленно приходил в себя.

— У меня все в порядке. Не ожидал встретить тебя здесь.

Тревэллион улыбнулся.

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы — хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

— Как я рада, что вы пришли. — Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. — Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

— Благодарю. — Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. — У вас все в порядке?

— В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

— Конечно справитесь.