Никогда у нее не будет первого поцелуя, первого свидания, свадьбы в белом платье. А еще она никогда не сможет по полной оторваться в клубе, пройтись жарким летним днем в мини-юбке, чтобы мужики сворачивали шеи и восхищенно цокали вслед, никогда не станет знаменитой, богатой и успешной. И еще сотня отвратительных «никогда», похожих на несправедливый приговор подкупленного судьи.

Если бы все это озвучил кто-нибудь из подруг, Татьяна непременно диагностировала бы первые признаки депрессии и посоветовала покопаться в возможных перспективах. Кроме «никогда», существовало еще допущение «когда-нибудь». Любая одинокая женщина второй свежести вполне могла когда-нибудь встретить мужчину своей мечты, выйти замуж не в белом, который ее полнит или оттеняет нездоровый цвет лица, а в чем-нибудь веселеньком. И даже весьма вероятно, что эта самая не сильно молодая, но вполне еще «ничего себе» дама когда-нибудь накопит денег и смелости на омолаживающие процедуры, подтяжку груди, новый гардероб, а может, и соберет в кулак силу воли, чтобы поистязать себя шейпингом. Только сначала надо оплатить весь курс занятий – таким образом сила воли будет подкреплена материальной заинтересованностью. Давать советы легко, намного сложнее им следовать.

Татьяна мыла жирные тарелки, давясь вдруг накатившей острой жалостью к самой себе, и вполуха слушала очередную модную песенку, льющуюся из телевизора параллельно с шумом бегущей из крана воды. Экран не был виден, да это и к лучшему. Она знала, что сейчас там, в слепящих разноцветных лучах, задорно отплясывают молодые, холеные девицы с ровными голыми ногами и блестящими глазками. У нее никогда уже не будет таких юных горящих глаз… Занудное «никогда» недотравленным тараканом снова лезло из сознания, чтобы испортить настроение.

– Ма-ам, – в кухню заглянула Карина. – Я схожу к Ленке?

– К Ленке? – Татьяна попыталась сосредоточиться. – Сходи. Только недолго.

Дружба Тани Аникеевой и Наташи Ведеркиной началась так давно, что казалось, они всю жизнь были вместе. Песочница, общие формочки и отсутствие велосипеда «как у Кольки» иногда может сблизить людей сильнее, чем кровные узы. Сначала девочки вместе ненавидели ябеду Кольку, потом, в школьные годы, так же вместе в него влюбились. Николай из счастливого обладателя зеленого четырехколесного велосипедика как-то незаметно превратился в звезду школы. «Звезда» была старше подружек на полтора года, и эта разница оказалась критической. Николай даже не смотрел в их сторону, а подруги тихо страдали, вели общий дневник и даже пытались в соавторстве сочинять в честь возлюбленного корявенькие стишки. Возомнивший о себе невесть что Колька доверия девушек не оправдал и предпочел им чрезмерно общительную девицу из своего класса. О ее коммуникабельности по школе ходили легенды, пересказываемые шепотом и обрастающие чудовищно неприличными подробностями.

– Мы себе получше найдем, – неуверенно хорохорилась Ведеркина.

Более дальновидная Татьяна даже такому повороту событий обрадовалась, поскольку интуиция подсказывала, что лучше любить разных, чтобы потом из-за них не перессориться.

Глупые и наивные девочки начали превращаться в девушек, только у Татьяны росла грудь, а у Натальи попа. Врут глянцевые журналы, пугающие женщин статистикой мужских предпочтений и навязывающие всякую ерунду для увеличения, сжигания и подтягивания якобы неугодных сильному полу частей тела. Каждой женщине не нужны ни тысяча, ни даже сто опрошенных в «избранном целевом сегменте». Женщине нужен всего лишь один, а посему нашелся любитель и на Татьянину невероятную грудь, и на ведеркинский бескрайний тыл, хотя обеим казалось, что их дефекты несовместимы с жизнью. Особенно остро все переживается в сравнении, поэтому худая до изможденности Таня ела булку и завидовала Натальиной пышности, а Ведеркина морила себя диетами и отращивала бюст по сомнительным методичкам, приобретенным на лотках.

Казалось, что все это было не с ней. Знакомство с Вовой повлияло на Татьянину судьбу, точно лобовое столкновение с «БелАЗом». Наивное девичество необратимо сменилось одиноким материнством. Конечно, в ее жизни появлялись мужчины, но они были сродни белым кораблям на далекой линии горизонта: бульк – и только воспоминание повисает сизым дымком. К тридцати годам у Татьяны накопилась внушительная туча этих дымков, грозящая обрушиться на нее ливнем и утопить в депрессии.

Ведеркиной везло примерно так же. Только Татьяна замкнулась в комплексах, а Наталья упорно продолжала поиск своей половинки. Последним изыском подруги было довольно рискованное предприятие – поиск мужчины по газетным объявлениям.

– Я в этом не участвую, – категорически заявила Татьяна. – И тебе не советую.

– Да? А что ты мне советуешь? – ныла Ведеркина. – Остаться старой девой?

– Если память мне не изменяет, ты уже не дева.

Недомытая посуда томилась в раковине, топорщась грязными боками тарелок. Но о том, чтобы совместить психотерапевтический сеанс выслушивания Ведеркиной с хозяйственной деятельностью, не могло быть и речи. Если Наталья заподозрит, что подруга отвлеклась, то непременно припрется, чтобы делиться впечатлениями, глядя в глаза, а потом останется ночевать. И тогда вместо ночного сна Татьяне придется снова и снова выслушивать подробности и консультировать.

Наталья любила советоваться, но никогда чужим советам не следовала.

– Какого черта ты меня спрашиваешь, если поступаешь всегда наоборот! – вспылила однажды Татьяна, когда понурая подруга в очередной раз пришла к ней плакаться. За неделю до этого Ведеркина представила ей молодящегося хлыща с сальными редкими волосами и слащавой улыбкой.

– Аникеева, все! – восхищенно шептала Наташка, плюя в ухо и весьма чувствительно тыча Таню в бок. – Я женюсь! Он потрясный! Это не мужик, а ходячая мечта.

– Здрасьте, тетя Тань, – зачастила Лена. – А Каринка в туалете. Я ей скажу, она вам перезвонит.

Татьяна в сердцах швырнула трубку. Ну, надо же – обманула. Теперь хотя бы стало ясно, что ее насторожило: дочь шуршала курткой. А зачем ей куртка, если Лена живет в том же подъезде, только на пять этажей выше?

С трудом удержавшись от сиюминутного порыва пойти и раскрыть обман, она печально кивнула своему отражению в зеркале. Миловидная брюнетка с мелкими чертами лица и пышной шапкой недлинных волос, уложенных в подобие каре. Грудь – еще пока ничего, талия – уже почти нет, бедра – эх, кому апельсинчиков, ноги – м-да…

Фотомоделью надо родиться. И кому судьба не отвесила выразительных внешних данных, приходится крутиться с тем, что есть. А с годами даже то, что есть, теряет товарный вид и приходит в негодность. Плюс ко всему с годами взрослеют дети. Еще немного, и Кариша уйдет, заживет своей жизнью, а что останется у нее, кроме вечного волнения за свое чадо, текущих рабочих проблем и пронзительного одиночества? Еще месяц назад ответа на этот вопрос у Татьяны не было. Потому что не было перспектив.

На что может рассчитывать симпатичная молодая женщина в наше время? Если не вдаваться в подробности, то на многое. А если в этих отвратительных обыденных подробностях вариться день за днем, то становится ясно – не на что ей рассчитывать! Абсолютно и бесповоротно. Если только чудом свалится с большой тарелки судьбы крохотный кусочек счастья. И то к нему сразу ринутся толпы обделенных этим самым счастьем соплеменниц. Казалось бы, десятки, а то и сотни тысяч одиноких мужчин страдают и никак не могут найти свою единственную. А такое же количество страдающих женщин словно существует в другой плоскости, не пересекаясь со своими потенциальными половинками. Татьяна не смирилась, но морально была готова к одиночеству.

Дверной звонок застал Татьяну врасплох. Как всегда. Начинаешь собираться заранее, а в последний момент вылезает масса нерешенных вопросов, и неожиданно выясняется, что не так уж все продумано и подготовлено.

Разумеется, Наталья сейчас начнет орать. И будет права…

– Как! – взвизгнула Ведеркина и шлепнула себя по ляжкам. – Ты еще не одета! Убить тебя, что ли? Ну, что ты за человек! Ведь просила – не опаздывать, а ты!

– Натуль, я почти готова! Не кричи. Если хочешь, можешь даже стукнуть, я не обижусь.

– Она не обидится. Да если бы мне от этого полегчало, я бы тебя… Аникеева! – вопль Натальи повис в воздухе. – Что это на тебе?

Светлана с остервенением развешивала на сушилке пеленки. Подгузник опять протек, увеличив количество проблем, которых и без того был воз и маленькая тележка. Она вдруг швырнула только что вытянутую из стиральной машины распашонку на пол и заплакала. Машка с любопытством таращилась на нее сквозь прутья кроватки. Подумав немного, она тоже басовито заревела. Четырехлетний Никита прибавил громкость мультиков. И среди всей этой какофонии зазвонил телефон.

Подумав, что наконец-то объявился Семен, Света схватила трубку.

– Ну, как? – это была Ирка. – Звонил?

– Нет. – Света заплакала еще горше. – Ир, как я устала. Это же ужас какой-то! Сколько можно?

– На мобильный пробовала?

Семен вернулся в воскресенье вечером. Он приехал усталый, молча поцеловал старательно изображавшую горделивую обиду жену и ушел в душ.

Света хотела дождаться, пока он первым начнет объясняться, оправдываться и, вероятно, врать. Ей казалось, что тогда сразу будет ясно, где и с кем он был. Она старательно обнюхала брошенную в комнате одежду – женскими духами вроде бы не пахло. Светлана внюхивалась с таким остервенением, что защекотало в носу, а обоняние абсолютно притупилось. Теперь уже казалось, что от пиджака пахнет чем-то приторным, похожим на запах «Пуазона», который Света терпеть не могла. Потом она сообразила, что надо бы проверить мобильный, но не успела.

Семен хлопнул дверью ванной и крикнул:

– Зайка, что у нас на ужин?

«Зайка» ощетинилась и, бросив обнюханную одежду на пол, начала сосредоточенно и вдумчиво рассматривать пейзаж за окном. Некоторое время она изображала равнодушие, судорожно пытаясь принять решение и выбрать тактику на ближайший вечер, пока не сообразила, что Семен где-то в глубине квартиры играет с Никитой.

– Мам, ты что, пьешь? – Карина испуганно блестела глазами в темноте коридора, не решаясь войти в кухню.

– Я просто устала. Должна же я расслабиться хоть как-то, – раздраженно буркнула пойманная с поличным мать.

– Мама, не надо! Ну, хочешь, мы тебе через Интернет мужчину найдем? А? Хочешь?

– Не нужен мне никто, не забивай голову ерундой, – слова выговаривались нечетко, отчего Татьяна еще сильнее раздражалась. – Как у тебя дела в институте?

– Не разговаривай со мной так, я не твоя подчиненная, – вспыхнула дочь. – Так больше продолжаться не может!

Открыв глаза, Семен некоторое время бездумно смотрел в потолок, потом резко встал и, вздрогнув от утреннего холода, закутался в халат. Светлана, разметавшись, спала на самом краю постели.

Он с некоторым самодовольством посмотрел на жену: молодая, все такая же красивая, даже после рождения двоих детей, и на двести процентов его. Вся, с бровями вразлет, с длинными густыми локонами, с тонкими щиколотками и перламутровыми ногтями. Хорошая, уютная, домашняя, комфортная, почти беспроблемная. Совсем беспроблемных женщин не бывает, это Крыжовников знал наверняка. Света Гуськова оказалась оптимальным вариантом: для семейной жизни, для выхода в свет и для надежной опоры на черный день. В букете ее достоинств имелись, конечно, некоторые недостатки, но это лучше, чем пара достоинств в букете недостатков. Так подсказывал Крыжовникову здравый смысл, а его здравый смысл редко ошибался.

Света знала, что муж смотрит, и специально повернулась так, чтобы прикрыть живот, который все-таки был уже не так хорош, как раньше. Она почти всю ночь не спала, поняв, что не может остановиться на полпути. Подозрение зудело, как комариный укус, мешая сосредоточиться. Хотелось не просто почесаться, а расчесать и потом успокоиться. Пусть лучше будет больно, чем просто ноет. Сейчас Семен должен пойти в душ, и тогда она довершит то, что до утра не давало покоя, – просмотрит входящие и исходящие звонки. Светочка прекрасно понимала: на то, чтобы проверить всю записную книжку мужа, понадобится целый день. Если и имеется какая-нибудь зазноба, то либо она звонила, либо ей звонили. И наверняка ее номер уже каким-то образом идентифицируется: Тося, Мотя или какая-нибудь Дульсинея.

Осторожно скрипнул паркет, далеко глухо и неравномерно зашумела вода. Света бросилась к пиджаку. Руки тряслись так, как будто она была воришкой, тырившим деньги у пахана. От страха, что что-то найдется, и волнения, вдруг Семен ее застукает, в глазах темнело, а телефон выпадал из заледеневших пальцев.