До середины апреля в Москве царили холода, а потом вдруг на город резко обрушилась весна. Слепило солнце, дворники с остервенением бросали коричневые комья снега под колеса машин, кругом журчало, капало, гудело, орали птицы, душа пела – словом, грех было не влюбиться!

Антон Платонов резко свернул за угол, и сердце у него упало. У входа в цветочный магазин на Сретенке клубилась толпа. Время от времени дверь открывалась, выпуская очередного счастливчика с букетом красных тюльпанов в целлофане. Уже слышались крики: «На всех не хватит!», «Больше одного в руки не давать!»

Можно было бы, конечно, позвонить маме. Мама Зоя немедленно взялась бы за телефон, потом объяснила, куда подъехать, и в руках у Антона оказался бы роскошный букет, не то что эти хилые одинаковые красные тюльпаны – пять штук в одной обертке. Но он знал: в очередной раз последуют расспросы – кому, что и почему, 8 Марта давно прошло, – и в объяснения ему вдаваться совсем не хотелось. А потому он, вздохнув, покорно пристроился в хвост очереди.

И вдруг ему несказанно повезло. Из будки телефона-автомата выскочил один из «счастливчиков» – средних лет мужчина с букетом. Резко и раздраженно грохнул дверью, пробежал было мимо, потом вдруг остановился и обратился к Антону:

– Цветы нужны?

Окна огромного кабинета в здании на Лубянке были занавешены сборчатыми желтыми шторами. Жаркое весеннее солнце просвечивало сквозь них, отчего они обрели раздражающий и тревожный, режущий глаза оранжевый оттенок. Никакого спасения!.. Андропов, досадливо морщась, снял очки, протер уголки глаз платком, заодно и очки тоже протер. Снова надел, вздохнул и придвинул к себе тетрадь. Потом взял карандаш – он всегда писал стихи сперва карандашом – так легче стирать и править – и, шевеля губами, вывел первые строчки, они пришли в голову еще рано утром, когда автомобиль мчал его на работу:

В дверь деликатно постучали. Андропов снова вздохнул, прикрыл тетрадь большой и тяжелой черной папкой, отложил карандаш.

– Войдите.

Беркутов быстро прошагал по длинному светлому коридору, зашел в приемную начальника Мосторговли. Помощник начальника лысоватый Серж Костиков находился в приемной один, поливал из розовой детской лейки комнатные цветы, ласково и тихо приговаривая:

– Что ж ты, моя травиночка, сохнешь у меня?! Я же такой к тебе заботливый, а ты сохнешь и сохнешь! – бормотал он, обрывая один сухой листок за другим.

Обернувшись и увидев Беркутова, Костиков заулыбался, поставил детскую лейку на подоконник и, раскинув руки, двинулся к посетителю.

– Кого я вижу?! Свет наш Георгий Константиныч?! Отец родной!

Костиков обнял и расцеловал Беркутова – тот слегка поморщился, но стерпел, – потом подошел с ним к своему столу, открыл верхний ящик. Беркутов бросил туда пухлый конверт, и Костиков, элегантно шаркнув ножкой в дорогом желтом мокасине, кивнул, задвинул ящик. Взглянул на старинные напольные часы в деревянном резном футляре.

Беркутов сел в служебную «Волгу», машина тронулась. Георгий Константинович с улыбкой посматривал на Максимыча в зеркальце, не торопясь выложить ему радостное известие, и тот, заметив эту странную улыбку, недоуменно спросил у директора:

– Я в чем-то обмишурился, Георгий Константиныч?

– Да вроде нет! Но с тебя магарыч, Максимыч! Сначала завезешь меня в «Узбекистан», а сам отправишься в Моссовет, в шестнадцатый кабинет, где получишь ордер на отдельную двухкомнатную квартиру! Все понял?

Шофер резко свернул на обочину и затормозил.

– Ты чего это, Максимыч? – сразу помрачнев, озабоченно спросил Беркутов, оглядываясь по сторонам. – Колесо, что ли, пробило?!

Перед тем как войти в кабинет начальника УКГБ по городу Москве Култакова, Скачко заметил, что табличка с именем и должностью хозяина кабинета немного покосилась. Он почти машинально протянул руку, чтобы поправить, выровнять ее, но тут дверь отворилась, и в проеме возникла голова с седым ежиком волос, а затем послышался грозный голос:

– Не трогать! – Затем дверь распахнулась еще шире, и тот же голос, но уже вполне доброжелательный, пригласил гостя войти. – Заходи, заходи, не робей. Это я так просто, для… короче, мой прикол. Маленькая забава, если хочешь знать. Специально эту табличку не поправляю. Таким образом проверяю на бдительность тех, кто ко мне заходит. Заметил, значит, глаз меткий! С первого выстрела во врага попадет. Не заметил – хреново, но не страшно. Не все же наши люди обязаны только стрелять? Я правильно излагаю? – спросил генерал, приглаживая ежик, затем указал на стул. – Ты посиди чуток, я после нашего разговора как раз домой собирался, и, черт, старый хрыч, из головы вылетело, что должен с собой взять.

Култаков словно забыл, что у него в кабинете посетитель, тут же стал сосредоточенно что-то искать по всему кабинету, продолжая при этом бубнить:

– Вспомнить-то вспомнил, что должен захватить, а вот где он… этот подарок, черт его знает. Куда же я его засунул? Спросишь, почему вспомнил? Да потому, что у жены сегодня день рождения, вот прямо сейчас все уже сидят за столом, пируют, выпивают, жена обзвонилась, а я подарок потерял! Эх!

Он рассмеялся, но через секунду после того, как уселся в свое кожаное кресло, обнаружил пропажу. Это были старинные каминные часы с бронзовыми амурами, которые стояли прямо у него перед носом на его же огромном рабочем столе.

Брежнев с увеличительным стеклом рассматривал фотографии, разложенные перед ним на столе и сделанные на огороде Аримина: на краю ямы бидон, только что выкопанный из земли, тугие пачки долларов в целлофановых пакетах, разложенные на газете, мрачный Аримин перед выпотрошенным бидоном, испуганно-растерянные лица соседей, приглашенных в качестве понятых. Отдельно снятые крупно сотенные долларовые купюры. Последние особенно заинтересовали Брежнева, и Генсек долго их разглядывал. Напротив сидел Андропов.

– И сколько же нашли в этом бидончике? – с трудом выговаривая слова, спросил Брежнев.

– Пятьдесят пять тысяч долларов, Леонид Ильич!

– Хо-хо! – невольно сорвалось с губ Брежнева. – Я таких денег и в руках не держал!

– И готовилась сделка еще на десять тысяч долларов! Но мои товарищи ее пресекли! – деловито заметил Андропов, с удовлетворением отмечая, какое сильное впечатление произвели на Генсека эти фотографии.

Беркутов вошел в свой двор, двинулся к подъезду, но неожиданно увидел жену и остановился. Она сидела на краю песочницы и курила. Он недоуменно оглянулся. Двор был пуст, лишь небольшая стайка молодых ребят разместилась на лавочках у одного из подъездов и под гитару дружно напевала «Синий троллейбус» Булата Окуджавы. Беркутов решительно направился к жене, молча сел рядом. Та сразу заметила его, но ничего не сказала. Даже не посмотрела в его сторону. Лишь потушила сигарету.

– Ты вроде завязала с этой вредной привычкой? – заметил он. – Или втайне от меня куришь?!

Лида не ответила.

– А вечером уехала, не попрощавшись, что еще за фокусы?! Я вообще-то в первую очередь твой начальник!

– Я решила подать на развод! – вдруг отважно выложила она. – Ты ведь этого хочешь?

Беркутов приходил на работу в восемь утра, раньше всех. Все это знали, и к его приходу приемная быстро заполнялась ходоками. Ровно в восемь Беркутов начинал прием. В дверь постучали, в дверной проем заглянул полноватый гладкий мужчина. Беркутов взмахнул рукой. Посетитель, улыбаясь, проскользнул в дверь, подошел к столу. Беркутов приоткрыл верхний ящик стола, директор филиала опустил туда конверт, Беркутов закрыл ящик. Указал на стул. Посетитель сел.

– Как там у тебя в филиале? Все в порядке? Происшествий нет? – привычной скороговоркой спросил Беркутов.

Вопрос был формальный.

– Работаем потихоньку. Договор с абхазами подписал на мандарины. Очень недорого! Если нужно, могу поделиться! – угодливо сообщил директор филиала.

Беркутов улыбнулся.

Култаков расхаживал по кабинету, снова что-то ища и недовольно поглядывая на часы. Генерал даже заглянул под стол, второй раз открыл шкаф, где хранилась одежда. Скачко сидел у стола. Генерал вернулся к столу, увидел рапорт полковника об отставке «в связи с пошатнувшимся здоровьем и личными обстоятельствами» на столе, тотчас нахмурился, схватил рапорт, разорвал его на мелкие части и выбросил в корзину. Задиристо посмотрел на Скачко.

– Вот и все, что осталось от твоего рапорта об отставке! У меня нет запасных людей! – сердито бросил он. – Твоя жена – это твои проблемы! В нашей истории ее имя фигурировать никак не должно. Это приказ! Ни в допросах, ни в рапортах.

– Там еще уйма фотографий, – добавил полковник. – Они фигурируют в деле как вещдоки.

Полковник усмехнулся, но генерал тотчас поморщился. Он тяжело переживал все происшедшее.

– И уж тем более никаких фотографий! Скажи Бокову, чтоб все документы привел в соответствие. Тут такое дело затеваем, а он туда твою бабу приплел!

Зоя Сергеевна обедала в ресторане, когда туда вошел Скачко. Он сразу заметил ее. И хоть свободных столиков было немало, он все же подошел к ней, вежливо поклонился.

– У вас свободно? Разрешите присесть?

– Да, но…

Она взглянула на свободные столики, которых рядом было немало, как бы указывая, что есть в зале и другие места.

– Вы извините, что набиваюсь к вам, но так быстрее можно увидеть официантку. Это уже проверено. Да и меню ждать не надо: оно уже на столе!