Разрушители планет

Лаумер Кейт

Кейт Лаумер снискал славу талантливого, изобретательного и плодовитого автора. Он использовал практически всю палитру современной приключенческой НФ — и перемещения во времени, и параллельные миры, и чуждые космические расы, и звездные войны.

Герой романа “Сокровища звезд” волею судьбы вынужден воевать со всем миром. Свой среди чужих, чужой среди своих — он восстает против могущественной Компании, захватившей половину Галактики.

Содержание:

Сокровища звезд.

Роман (перевод с англ. Г. Любавина)

Реликт войны.

Рассказы (перевод с англ. И. Павловского)

И стать героем

Пока гром не грянул

Проверка на уничтожение

Реликт войны

Динохромный

Разрушители планет

Вакансия

А. Балабуха.

Кит Лаумер, или О гармонии творца

Составитель:

А. Тишинин

Обложка:

С. Шикин

Художник:

М. Киселев

Кейт Лаумер

Разрушители планет

Сокровища звезд

(роман)

Пролог

Двери распахнулись, и в комнату вошел высокий подтянутый старик в адмиральском мундире. Он остановился и отдал честь.

— Доброе утро, адмирал, — сказал человек, сидящий за огромным столом. Он неторопливо вертел в руках серебряную ручку. Кроме нее и сложенной стопкой бумаги, на столе ничего не было. — Рад вас видеть. С тех пор как вы ушли в отставку мы, кажется, не встречались. — Он едва заметно улыбнулся. На темном лице проступила почти невидимая сеточка морщин.

— Я просил о встрече две недели назад, — сказал старик.

Его давно утративший звучность голос был все еще сильным. Обрюзгшее и осунувшееся с возрастом лицо выглядело мрачным.

— К сожалению, в последнее время я очень занят, — спокойно ответил сидящий за столом.

Часть первая

Глава первая

Гардемарин Блейн был уволен со службы в 0800 часов в шестой день недели, в тридцать пятый день пятого месяца 2190 года. Эта церемония состоялась на парадной палубе корабля “Тиран”, весом пятьдесят миллионов тонн, во время его стоянки у Каллисто, — в девяти месяцах пути от Терры к Юпитеру.

Блейн — стройный, рыжеватый паренек, год как из Академии — покорно стоял по стойке смирно, пока коммодор зачитывал приговор суда: виновен в попытке взорвать бомбу с целью разрушить главный корабль Флота.

— В прежние годы, — говорил коммодор, — человека, предпринявшего пусть даже безуспешную попытку разрушить корабль, а значит, лишить жизни восемнадцать тысяч товарищей, ожидала страшная месть. Но ныне закон утверждает, что общество не может требовать смертной казни за подобные преступления.

Чарльз Иейтс Блейн, Общество возлагало на вас надежды, верило в ваши способности и преданность. Ныне вы лишаетесь этого доверия. Общество дало вам положение и обязанности, от которых теперь вы освобождаетесь. Общество даровало вам гражданство и привилегии пользоваться его благами, ныне эти привилегии отменяются. Вы более не член Объединенного Флота Планеты и не имеете права носить форму.

Забили барабаны. Коммодор подошел к Блейну, сорвал знаки гардемарина с его воротника и золотые нашивки с обшлагов и бросил их на пол. Туда же полетели серебряные пуговицы с орлом — символом Флота.

Глава вторая

Я разделся и встал под душ, а потом попользовался массажером, но все равно чувствовал себя так, будто меня вывозили в грязи. Когда я надевал свежую рубашку, в нагрудном кармане что-то зашуршало.

Это была сложенная вчетверо и запечатанная капелькой красного воска записка на тонкой голубой бумаге. Она была короткой и деловой:

“Бен, это моя девяносто вторая записка, поэтому не мешкай. Мне кажется, я напал на след чего-то очень опасного. Если мне придется исчезнуть, это будет означать, что я был прав. Не хочу впутывать тебя в это дело, но прошу сообщить Трилии: “Подтвердилось”. Пожалуйста, сделай это для своего друга. Пол”.

Пытаясь докопаться до смысла, я прочел записку трижды, но так ничего и не понял. Затем бумага стала пеплом и развеялась в пыль.

Зазвонил телефон.

Глава третья

Приключение — это когда кому-то где-то далеко приходится преодолевать трудности. Сейчас все это происходило со мной. Сто восемнадцать дней — не вечность, но их вполне достаточно для того, чтобы семечко проклюнулось, стало растением, и на этом растении созрел помидор.

Вполне достаточно, чтобы на голых ветках зимних деревьев набухли почки. Вполне достаточно для того, чтобы выросла полуторадюймовая борода; чтобы воздух в кабине стал душным и вонючим; чтобы прибор для очистки воды покрылся налетом зеленой плесени; чтобы выскрести последнюю банку консервов до крошки, а потом разломать ее и вылизать дочиста. Вполне достаточно, чтобы последняя бумажная одежда разодралась в клочья, обнажив грязную землистого цвета кожу, сквозь которую проступают кости. Вполне достаточно, чтобы мысли миллионы раз обежали черепную коробку, подобно белке в колесе, и в конце концов превратились в маленькую кучку полуразрушенных инстинктов.

Ну что тут скажешь? Даже падение Рима изложено в трех томах. Время шло.

Я миновал Луну на полной межпланетной скорости, вздыбил земную атмосферу на тысячи миль вокруг и увидел, как докрасна раскалился кристоновый корпус лодки. По счастью, что-то из случившегося пробилось в мое сознание. Я затратил немало усилий, прежде чем мне удалось сесть к пульту управления и рассчитать траекторию приближения. Проделывая это, я громко хохотал над чем-то очень забавным, а потом опять впал в забытье. Через некоторое время началась вибрация. В кабине было жарко, а вибрация становилась все сильнее и сильнее. Трудно было сообразить, что необходимо делать, но еще труднее потянуть рычаг, находившийся у меня под рукой. Это была тяжелая работа, раз или два я забывался и почти засыпал. Но, вероятно, какая-то часть меня понимала, что сделать это очень важно. Я все-таки вытянул его и услышал звуки, которые, скорее всего, были щелканьем замыкающихся реле и начавших работать автоматов. А может, это просто смотритель, подстригающий лужайку над моей могилой? Мысли о могиле привели меня к мысли о Земле. А потом на меня наехал двадцатитонный каток и раскатал в лепешку до такой толщины, что сквозь меня просвечивало красное солнце, потом оно потухло и стало рокочущей темнотой.

Глава четвертая

Пытаюсь проанализировать ситуацию в свете последних событий. Я делал ставку на то, что Краудер скроет мое бегство, чтобы избежать необходимости давать разъяснения. Я надеялся, что он считает меня погибшим. Но Краудер опередил меня. Он учел, что я могу добраться до Терры в G-лодке, и подготовил свою версию происшедшего. Вероятно, на моем пути были расставлены кордоны, и только принцип “иголки в стоге сена” позволил мне пройти незамеченным. По крайней мере, до последних нескольких тысяч миль, когда наземные и спутниковые станции все-таки обнаружили меня.

Несомненно, они следили за моей лодкой, когда она вошла в атмосферу, но затем упустили меня. Несмотря на заверения Спасательной службы, в Тихом океане все-таки трудно обнаружить плот. И только потому что голод изменил меня до неузнаваемости, я до сих пор не арестован.

Что ж, придется отменить план, по которому я намеревался сообщить о мятеже в первом же порту космофлота или в любом общественном учреждении, до которого мне удастся добраться. Я должен оставаться неузнанным и пробираться инкогнито, а затем изложить свою версию случившегося кому-нибудь из моих влиятельных знакомых в Вашингтоне. Это будет не слишком трудно. Границ и паспортов не существовало, не существовало также каких-либо ограничений на передвижение. Не было причин, для того чтобы кто-то слишком внимательно рассматривал меня, если только я сам не привлеку к себе внимания. С этой мыслью я и уснул. Впервые за четыре месяца — в кровати.

Лахад-Дату оказался портом из бетона и алюминия, окруженным хибарами и пальмами, на северной стороне бухты Дарвел Северного Борнео. Мой новый приятель, суперинтендант Отака, подбросил меня туда, снабдив старой матросской робой и сотней кредиток в качестве платы за то, что во время нашего семисотмильного путешествия я помогал вести катер сквозь сложные морские течения. Я употребил их на то, чтобы съесть бифштекс, постричься, купить костюм и снять комнату в гостинице. Именно в такой последовательности. На острове я мылся соленой морской водой, этого было достаточно, чтобы поддержать чистоту, но для восстановления душевного равновесия нет ничего лучше потока горячей пресной воды и мыла. А плюс к этому еще двенадцати часов сна в хорошей кровати.

Глава пятая

Миссис Макреди поставила передо мной великолепный завтрак. Я даже не представлял себе, что так голоден, пока не почувствовал запах готовящейся пищи. Я ел, а мужчины разговаривали. Я даже не пытался следить за их беседой. Мне казалось, что я все равно ничего не пойму, даже если бы и знал их язык.

— Вы уезжаете сегодня ночью, — объявил мистер Йото.

— Как?

— Вас отправят вместе с дневной партией продукции и погрузят на пароход, отплывающий за границу.

— Думаю, кому-то будет очень интересно наблюдать, как я еду по конвейеру вместе с ананасами.

Часть вторая

Глава первая

Свой новый дом я впервые увидел на рассвете: розовый свет над розовой пустыней, простиравшейся до гряды розовых гор в розовой дали. Мы вышли из корабля, и нас окутали жар, сухость и проникающий всюду запах каленого железа. По приказу мы построились в две колонны, нас пересчитали, и мы пошли под надзором охраны к длинному, низкому сараю с эмблемой Флота над входом.

Маленький опрятный, усталый на вид человек в простом комбинезоне сообщил нам, что мы — свободные люди. Нас не будут ограничивать и принуждать никоим образом. Если мы хотим, то можем уйти со станции и никогда не возвращаться.

Он сделал паузу, чтобы мы оценили сказанное.

— Однако, — продолжил он, — те из вас, которые пожелают остаться здесь, должны придерживаться правил, установленных для этой станции. Эти правила деспотичны и непререкаемы. Никаких исключений нет. Наказание за любое нарушение — насильственное изгнание со станции без права возвратиться обратно.

Мои приятели-осужденные покашливали, переминались с ноги на ногу, но никто ничего не говорил. Полагаю, что все представляли себе необъятные просторы розовой пустыни, окружавшей станцию.

Глава вторая

Сухопарый и я долго экспериментировали с молотком, пока не проделали неглубокую извилистую бороздку. Мы стучали по ней по очереди, и откололи всего лишь две горсти маленьких кусочков.

— Тут нужна сноровка, — сказал мой напарник.

— Как и во всем остальном, — согласился я.

Мы продолжили наши попытки. Эта порода представляла собой твердый мел, похожий на тот, что лежал на поверхности и по которому мы проехали сто двадцать миль, добираясь до Ливорч-Хена. Я не мог понять, зачем мы копаем это на глубине пятидесяти пяти футов. Через полчаса мы были перепачканы кровью, которая сочилась из десятков маленьких порезов от отлетающих осколков породы.

Здесь, в конце тоннеля, было жарко и душно. В свете факела, который нам оставили, чтобы освещать место работы, все казалось серым.

Глава третья

Сборы в мой первый поход из лагеря были несложными: голубой жетончик позволил мне войти в барак; я снял комбинезон и бросил его в вибратор, где он очистился от грязи, душ проделал аналогичную процедуру с моим телом.

Мы вышли из лагеря по той самой дороге, по которой я прибыл сюда три недели назад. Не было никакого наблюдения, никакой охраны, никакого пароля. Я был свободен как птица, только жил не так, как она — получал кров и еду только после отработки смены. Даже обретенное мной богатство ничего не меняло; голубые жетоны, которые нельзя было никому передавать, имели цену только в бараках и в столовой. Такая система обеспечивала стабильное производство.

Была вторая половина дня. Розовое солнце сияло над пыльной дорогой.

— Скажи-ка, Тяжеловес, — начал я, когда последний барак остался в ста ярдах позади. — Коль скоро Симрег такой же заключенный, как и мы, то кто же на самом деле начальник лагеря?

— Почему ты меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, худышка.

Глава четвертая

Плохо дело, — решил Тяжеловес, после того как я вкратце рассказал ему о моей дискуссии с Симрегом. — Я думал, он предложит тебе местечко в своей свите. А то, что ты рассказал, — уж совсем непонятно. Он почесал подбородок и хмуро поглядел на пол барака.

— Я думаю, все это можно назвать одним словом “рехнулись”, — сказал я. — Забудем об этом.

— Он этого так не оставит. Не сможет. Берегись, Джон!

— Тебе ведь известно правило, Тяжеловес. Никакого насилия.

— Не рассчитывай на это. — Он повел плечами и вздохнул, словно собирался выйти на третий раунд. — Так, мне нужно идти. Есть кое-какие идеи. Понадобится день-два, чтобы их проверить.

Глава пятая

Мне объяснили, что эта пещера была проделана в мягкой породе давно исчезнувшими потоками воды. Как ни странно, в ней действительно было все необходимое для поддержания жизни. У входа температура неизменно держалась на уровне семидесяти градусов, понижаясь по мере того, как пещера уходила вглубь. Откуда-то из глубины бил родник с теплой ключевой водой.

Пища состояла исключительно из съедобных лишайников, которые росли в полной темноте в дальнем конце лабиринта. Из этих растений можно было приготовить блюда, напоминавшие салаты, супы, орехи и даже псевдобифштексы, когда за дело брался наш повар Тэнк, невысокий, некогда полный мужчина. Вероятно, раньше приготовление изысканных блюд было его хобби.

Я отдыхал, ел и спустя какое-то время почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы подняться со своего тюфяка, набитого мхом, и сделать несколько шагов. Обитатели Зефира были настроены вполне дружелюбно. И только у моего первого знакомого, здесь его называли Джорджи, определенно имелись на меня какие-то виды. Он подал мне руку, я оперся на нее, и он поведал мне свои планы.

— Конечно, мы в невыгодном положении, — говорил он. — Но кое-что нам даже на руку. Во-первых, они не знают, что мы здесь. Таким образом, мы представляем собой тайную силу, некий неожиданный элемент. Во-вторых, у нас мощный стимул…

— А в-третьих?

Реликт войны

(рассказы)

И стать героем

Глава первая

Во сне я плыл по реке белого огня. Сон все продолжался и продолжался, а потом я проснулся, но огонь остался и наяву, яростно протягивая ко мне обжигающие щупальца.

Я отодвинулся, чтобы ускользнуть от языков пламени, и боль пронзила меня. Я попытался вернуться обратно в сон, в относительный покой и уют огненной реки, но ничего не получилось. К добру это или к худу, но я был жив и в полном сознании.

Открыл глаза и посмотрел по сторонам. Я лежал на полу рядом с жестким противоперегрузочным ложем — такие штуки Космические Войска Земли устанавливают на редко используемых спасательных шлюпках. Неподалеку стояли еще три ложа, но пустые. Попытался сесть. Это оказалось нелегко, но, приложив несколько больше силы воли, чем можно было ожидать от больного человека, я все-таки умудрился — это сделать. Посмотрел на левую руку. Запечена. Ладонь немного не дожарена, но вот предплечье было черным, с темно-красной плотью, выглядывавшей из трещин в хрустящей корочке, полностью сожженной…

Кабинет первой помощи находился в противоположной стороне отсека. Я пошевелил правой ногой, почувствовал, как трутся друг о друга осколки кости, и опять испытал ту невероятную боль. Подтянулся вперед, помогая себе второй ногой и сожженной рукой. Доползти до кабинета было невероятно трудно — по сравнению с этим подъем Хиллари на Эверест показался бы просто детской шалостью, — но через пару лет я все-таки добрался до него и нашел микрокнопку на полу, которая активировала механизмы. А потом мир вокруг меня опять поблек.

Глава вторая

Надо собраться с мыслями и придумать, как выкрутиться из этой ситуации. Я был один, да к тому же еще и раненый, на борту спасательной шлюпки, которая окажется в фокусе перекрестного огня, как только появится в пределах досягаемости ракетных батарей Земли. Я выбрался сухим из воды, встретившись с гоулами, но вот после встречи с представителями того же биологического вида, что и я, мне уже спастись не удастся. Они не станут рисковать, опасаясь, что я действую согласно телепатическим приказам гоулов.

Конечно же, никакие приказы гоулов не довлели надо мной. Я по-прежнему оставался все тем же Питером Грантамом, психокинетиком, который шесть недель назад отправился в путь с даянским флотом. Мысли у меня в голове блестящими не были, но все они были моими, моими собственными…

Но разве я могу быть в этом уверен?

Не исключено, что подозрения, возникшие у Кайла, безосновательными все же не были. Если гоулы на самом деле такие умелые, какими мы их считаем, они вполне могли не оставить явных свидетельств своего вмешательства, во всяком случае не на сознательном уровне.

Но как раз такими делами и занимались психокинетики. Я действовал как обычный раненый, охваченный паникой, — пытался добраться до дома и там спокойно зализать раны. Но как раз обычным раненым я — то и не был! Я был обучен разбираться во всех тончайших структурах разума и был готов отразить любое нападение!

Глава третья

Пронзительный вой сигнализатора дистанциометра разорвал тишину. На какое-то безумное мгновение я было решил, что Кайл опередил меня, но потом сообразил, что это обычный вызов патруля ДРО

1

.

— Зет четыре-ноль-два, я слышу пароль вашей системы “свой-чужой”. Притормозите до 1,8 g и готовьтесь перейти на орбиту ожидания…

Экран зажужжал, по нему поползли координаты и инструкции. Скормив их автопилоту, я начал действовать по разработанному ранее плану. Патруль приближался. Я облизал пересохшие губы. Пришло время рискнуть.

Закрыл глаза, мысленно потянулся — так же, как делал это разум гоула, — и ощутил прикосновение разума офицера-связиста, который находился в сорока тысячах миль от меня, на борту патрульного корабля. Короткая суматоха схватки, а затем я продиктовал его разуму мои инструкции. Связист нажал нужные клавиши и произнес в микрофон:

— Отставить, Зет четыре-ноль-два! Продолжайте следовать старым курсом. В ноль девятнадцать секунд увеличьте скорость до планетарной для выхода в плотные слои атмосферы и посадки.

Глава четвертая

На железнодорожной сортировочной станции было темно. Спотыкаясь, я шел по шпалам.

“Еще несколько минут, — сказал я себе. — Еще несколько минут, и ты сможешь прилечь… отдохнуть…”

Передо мной смутно виднелся темный грузовой вагон, его открытая дверь была как невероятно черный квадрат. Тяжело дыша, я привалился к порожку, потом, помогая себе здоровой рукой, попытался залезть в вагон.

Неподалеку заскрипел гравий. Луч карманного фонаря пронзил ночную тьму, скользнул вдоль повидавшего виды товарного вагона и поймал меня в световой круг. Раздалось удивленное восклицание. Я сполз обратно на рельсы, закрыл глаза и принялся мысленно шарить по сторонам в поисках разума копа. Со всех сторон доносилось неясное бормотание спутанных мыслей горожан и их беспорядочных впечатлений. Выделить из этой мешанины мысли копа было трудно, слишком трудно. Мне нужно было поспать…

Я услышал, как коп со щелчком взвел курок револьвера, и упал плашмя, когда из дула в моем направлении вылетело пламя. Властное “бум!” эхом пронеслось среди вагонов. Я ясно уловил чужую мысль:

Глава пятая

Предыдущую пару часов я несся во весь опор, наслаждаясь хитрым трюком, который украл у гоулов. Теперь же я внезапно почувствовал себя учеником в похоронном бюро, который слишком злоупотребляет практическими занятиями. Я направил водителя в район, где стояли не самые дорогие коттеджи, высматривая дом с табличкой врача.

Тот, который я нашел, не внушал особого доверия — он едва был заметен за частоколом деревьев, но мне и не хотелось привлекать особого внимания к своей персоне. Пришлось прибегнуть к помощи водителя, чтобы донести коробку до двери дома. Шофер довел меня до приемной, поставил коробку у моих ног и ушел, считая, что сейчас еще утро и ему нужно заканчивать рейс.

Доктор оказался потрепанным жизнью семидесятилетним стариком с трясущимися руками, которым мог помочь только добрый стаканчик виски. Старик посмотрел на меня так, словно я оторвал его от какого-то занятия — то ли более приятного, то ли лучше оплачиваемого, чем все то, что я мог ему предложить.

— Док, мне нужно переодеться, — сказал я. — И возможно, получить дозу, чтобы уйти отсюда.

— Я не уличный торговец “колесами”, — отрезал он. — Вы, похоже, обратились не по адресу.

Пока гром не грянул

Глава первая

Оказавшись в своем номере в “Элсби Коммершл Отель”, Тримейн открыл чемодан и достал небольшой набор инструментов. С помощью отвертки разобрал корпус телефона, вставил внутрь крохотный алюминиевый цилиндрик, прикрутил проволочки и поставил корпус на место. Потом по междугородной связи набрал номер в Вашингтоне и подождал полминуты, пока на другом конце не подняли трубку.

— Фред, это Тримейн. Включи жужжалку. — Скремблер заработал, и тонкое жужжание побежало по проводам из Вашингтона в Элсби и обратно. — Ну что, теперь можно разговаривать? Поселился в Элсби. Мальчики Граммонда должны держать меня в курсе дела. Но я не намерен постоянно торчать в этом чертовом отеле, скрючившись над приборами. Собираюсь прошвырнуться туда-сюда.

— Мне нужны результаты! — Шифровальное устройство отфильтровало из жужжания тонкий голосок. — Ты уже потратил целую неделю на Граммонда, и еще одну я ждать не могу. Не шучу, знаешь ли, когда говорю, что некоторые шишки здесь, в Вашингтоне, давят на меня очень сильно.

— Фред, когда ты наконец приучишься не докладывать начальству о еще не законченной работе?

— Я государственный чиновник, — резко заявил Фред. — Ну да ладно. Этот тип Марграв — генерал Марграв, руководитель Проекта, курирующий программу по гиперкоротким волнам, — день и ночь стоит у меня над душой. И не могу сказать, что осуждаю его. Незарегистрированный передатчик мешает работам по проекту высшей степени секретности, результатов почти нет, и это Бюро…

Глава вторая

Выйдя на улицу, Тримейн направился на юг, к городской ратуше, приземистому зданию из красно-коричневого кирпича, которое пряталось среди желтых осенних деревьев в самом конце Шеридан-стрит. Он поднялся по ступенькам и миновал тяжелую двойную дверь. В десяти ярдах направо по тусклому коридору виднелась написанная от руки картонная табличка: “Городской архив”. Тримейн открыл черную полированную дверь и вошел внутрь.

Худой мужчина в нарукавниках оглянулся через плечо:

— Мы уже закрылись.

— Это не займет и минуты, — пообещал ему Тримейн. — Я просто хочу знать, когда в последний раз земельный участок Брема менял хозяина.

Клерк повернулся к Тримейну, бедром задвинул ящик письменного стола.

Глава третья

Неподалеку от центральной улицы Элсби рядом с Тримейном затормозил автомобиль. Открылась дверца, из нее высунулся Джесс, посмотрел на Тримейна и спросил:

— Успехи есть, Джимми?

Тримейн покачал головой:

— Мне некуда торопиться. Боюсь, идея насчет Брема — пустышка.

— Странная штука с этим Бремом. Понимаешь, он до сих пор нигде не появился. Я начинаю немного беспокоиться. Не хочешь смотаться со мной и посмотреть?

Глава четвертая

Вернувшись в отель, Тримейн сначала занялся царапиной на подбородке, потом открыл чемодан и достал детектор. Затренькал телефон.

— Тримейн? Мне только что звонил Граммонд. Ты что, с ума сошел? Я…

— Фред, — оборвал его Джеймс. — Я думал, ты собираешься снять этих копов из полиции штата с моей шеи.

— Слушай меня, Тримейн. Ты немедленно отстраняешься от работы! Не лезь ни во что! Будет лучше, если ни на минуту не покинешь номер в отеле. Это приказ!

— Фред, не пытайся сорвать на мне злость! — рявкнул Тримейн.

Проверка на уничтожение

Пронизывающий октябрьский ветер, от которого не спасал даже поднятый воротник плаща, швырял колючие ледяные капли дождя прямо в лицо Мэллори, укрывшегося в тени у входа в узкий переулок.

— Какая нелепость, Джонни, — пробормотал невысокий хмурый мужчина, стоявший рядом с Мэллори. — Сегодняшней ночью ты должен был бы стать Премьер-Министром Мира, но вместо этого тайком крадешься по задворкам города, а Косло и его громилы пьют шампанское во Дворце Правительства.

— И это совсем неплохо, — сказал Мэллори. — Возможно, Косло будет слишком занят, празднуя победу, и не станет интересоваться еще и мной.

— А возможно, он не будет настолько занят, — возразил невысокий. — Не успокоится, пока будет знать, что ты жив и можешь оказать сопротивление.

— Это продлится еще не более нескольких часов, Пол. К завтраку Косло узнает, что его сфальсифицированные выборы провалились.

Реликт войны

1

Старая боевая машина стояла на деревенской площади, бесполезные орудия были бесцельно направлены на пыльную улицу. Буйные заросли сорняков высотой со взрослого человека окружали ее со всех сторон, пробиваясь сквозь отверстия в траках гусениц; виноградные лозы упорно ползли вверх по заржавевшим и покрытым птичьим пометом бокам. Ряд поблекших от времени, покрытых эмалью боевых орденов тускло блестел на носу машины под лучами заходящего солнца.

Неподалеку вольно расположилась группа мужчин. Они были одеты в грубые рабочие одежды и башмаки, ладони — большие и мозолистые, а лица — обветренные. Люди передавали по кругу кувшин, делая по очереди большие глотки. Закончился длинный трудовой день, и рабочие отдыхали.

— Эй, мы забыли про старину Бобби, — сказал один. Он подошел к машине и плеснул немного чистого виски в черное от копоти дуло орудия, косо торчавшее вниз. Остальные засмеялись.

— Как поживаешь, Бобби? — поинтересовался рабочий.

Глубоко внутри машины раздался тихий стрекот.

2

В комнате, которую он снял в городском пансионе для одиноких, Крив открыл свой чемоданчик и вытащил из него небольшой серый пластиковый футляр. Трое детей хозяина пансиона, заглядывавших в полуоткрытую дверь, проскользнули в комнату и подошли ближе.

— Ух ты, это настоящее межзвездное радио? — спросил старший — тощий двенадцатилетний паренек с длинной шеей.

— Нет, — резко ответил Крив. Мальчик покраснел и понурил голову.

— Это командный передатчик, — смягчившись, объяснил офицер… — Он сделан, чтобы переговариваться с боевыми машинами, отдавать им приказы. Боевые машины отзываются только на специальный сигнал, посланный по особой волне. Командный передатчик посылает этот сигнал. — Он щелкнул выключателем — загорелась сигнальная лампочка.

— Вы говорите о такой машине, как Бобби? — спросил мальчик.

3

Боло оставлял за собой след в виде просеки шириной в двадцать пять футов, проложенной сквозь девственные джунгли. Там, где меж беспорядочных куч обломанных ветвей проглядывала черная глина, виднелись отпечатки гусениц глубиной в восемнадцать дюймов.

— Движется со скоростью почти двадцать миль в час, мы так быстро ехать не можем, — сказал Крив. — Если Боло сохранит нынешний курс, то, описав круг, вернется в ваш город часов этак через пять.

— Он свернет, — буркнул Блаувельт.

— Возможно. Но мы не имеем права рисковать. Блаувельт, установите курс двести семьдесят градусов. Мы попытаемся перехватить Боло, срезав угол.

Блаувельт, не проронив ни слова, повернул вездеход. Машина въехала в густой зеленый полумрак, царящий под огромными деревьями. Необычайно большие насекомые жужжали и тяжело бились о колпак машины. Маленькие и средних размеров ящерицы прыгали, метались в разные стороны, бегали по грубой коре деревьев. Папоротники, большие, как тенты, скреблись о борта вездехода, оставляя за собой подтеки живицы, а он карабкался через петли и извивы прочных, несколько выступающих над землей корней. В какой-то момент вездеход напоролся на торчащий из земли край крошащейся коричневой скалы — от нее отлетели рыжие ошметки величиной с блюдце, обнажив тусклый металл.

4

Край сиденья упирался в ребра Крива. В ушах у него раздавался высокий мерный звон, на губах он ощущал вкус меди. Кровь стучала в висках в такт глухим ударам сердца.

Вездеход лежал на боку, в кабине была куча мала из отломанных деталей, порванной проволоки и разбитого пластика. Крив обнаружил, что навалился на стонущего Блаувельта. Он отполз в сторону и увидел, что Блаувельт хотя и контужен, но в сознании.

— Ну что, теперь вы не думаете, что ваш любимец совершенно безвреден? — спросил Крив, вытирая кровь с правого глаза. — Давайте выбираться отсюда, пока он снова не выпалил. Вы в состоянии идти?

Блаувельт что-то пробормотал и полез наружу сквозь разбитый колпак. Крив принялся ощупью искать среди обломков командный передатчик…

— О Боже! — прохрипел Блаувельт.

5

Деревенский оркестр из десяти музыкантов выстроился в два ряда на площади перед свежепокошенным сквером. Все жители городка — триста сорок два человека — собрались здесь, надев самые лучшие наряды. На натянутых проволоках развевались флажки. Яркое солнце отражалось от очищенных и заново отполированных бронированных боков Боло. Из больше не закопченного дула излучателя протонов торчал огромный букет цветов.

Вперед из собравшейся толпы выступил Крив.

— Как представителя правительства Сообщества, меня попросили вручить эту награду, — сказал он. — Вы, народ, сочти необходимым создать медаль и вручить ее Механическому подразделению номер девять-пять-четыре по боевому расписанию в знак признательности за совершенные действия по защите общества, значительно выходящие за рамки служебных обязанностей.

Он сделал паузу, всматриваясь в лица зрителей.

— Очень часто за менее великие деяния вручаются более искусно выполненные награды, — продолжил Крив. И повернулся к Боло, к которому подошли двое людей — один со стремянкой, другой с портативным сварочным аппаратом. Крив поднялся по стремянке и прикрепил новую награду рядом с орденами, заработанными Боло в сражениях вековой давности. Рабочий приварил орден на место. Зрители разразились аплодисментами и приветственными криками, а затем, переговариваясь, расселись за столами, установленными прямо на деревенской улице.

Кит Лаумер, или О гармонии творца

I

Не часто, но встречаются все же люди, наделенные удивительным даром: за что бы они ни брались, им непременно сопутствует успех — причем именно заслуженный успех, а вовсе не слепая удача или везение; не счастливый случай, но непременный и закономерный результат. Именно к числу таких счастливцев принадлежал и писатель-фантаст Кит Джон Лаумер, чью книгу держите вы сейчас в руках. Судите сами.

Родился он в 1925 году в Сиракузах — не сицилийских, архимедовых, разумеется, а полуторастатысячном в те времена городе американского штата Нью-Йорк. И подобно многим молодым людям его поколения, в восемнадцать лет ушел в армию — Тихоокеанский театр военных действий, парашютно-десантные части, высадки на занятые японцами острова. Он воевал — и воевал, говорят, хорошо. А вместе с тем и впервые столкнулся с миром Юго-Восточной Азии — знакомство, обернувшееся впоследствии любовью. Впрочем, об этом чуть позже.

В двадцать лет он демобилизовался и всерьез взялся за граниты науки. Сперва университет штата Индиана в Блумингтоне; затем — поездка в Европу, Стокгольмский университет; наконец, университет штата Иллинойс в Урбане. Семь лет учебы принесли ему степень бакалавра архитектуры — практикующим архитектором он, правда, так и не стал, однако даже студенческие проекты Лаумера, по словам преподавателей, свидетельствовали о безусловном таланте.

Спустя год по окончании университета и как раз по завершении Корейской войны Кит Лаумер вернулся в армию — теперь уже офицером ВВС. И был хорошим летчиком. Если верить сослуживцам, его вполне могла бы ожидать блестящая карьера. Впрочем, военной карьере Лаумер предпочел дипломатическую, перейдя в 1956 году на службу в Государственный департамент.

Теперь, двенадцать лет спустя, юношеское еще увлечение Юго-Восточной Азией напомнило о себе: он добился назначения в посольство в Бирме, где сперва занимал должность вице-консула, а потом — третьего секретаря. Нет, он не достиг карьерных высот — увы, никакой план или, скажем, пакт Лаумера в историю не вошел. Зато вновь повторилась старая история. Подающий большие надежды тридцатичетырехлетний дипломат в 1960 году неожиданно оставил службу и снова вернулся в ВВС — на этот раз уже в звании капитана.

II

Критика любит огульные оценки. Пришлось испытать на себе такое и Киту Лаумеру: за ним укрепилась слава “плодовитого и коммерчески удачливого автора приключенческой НФ” — согласитесь, в подобном ярлыке явственно ощущается уничижительный оттенок. Однако еще классик справедливо заметил, что грешно торговать лишь вдохновением; торговать же рукописями — дело святое. В конце концов, книги на то и существуют, чтобы их издавали, продавали, покупали и читали. Плодовитость же в любом случае суть одно из величайших достоинств всякого писателя — если она не в ущерб художественности, разумеется. Да, Лаумер никогда не претендовал на бронзу бессмертной славы. Он был начисто лишен столь знакомого нашему российскому духу пламенного стремления быть “больше чем писателем”; лавры Великого Проповедника, Наставника Человечества и так далее его отнюдь не прельщали. Он попросту рассказывал интересные — и, как правило, веселые — истории, которыми взахлеб зачитывались поклонники жанра.

Шестьдесят с лишним томов… Сами понимаете, милостивые государыни и государи, рассказать обо всем творчестве Лаумера в коротком эссе — задача в принципе безнадежная. К тому же на русский язык переведено пока не так уж много из его рассказов, повестей и романов — хотя и достаточно, чтобы при желании составить себе некоторое (и довольно объективное) представление. А посему я позволю себе ограничиться лишь самым беглым не обзором даже, а всего лишь мимолетным абрисом — с единственной целью дать хотя бы минимальное представление о самом масштабе литературного явления, называемого Кит Джон Лаумер. Разговор же мы поведем, опираясь лишь на произведения, включенные в этот сборник, благо они достаточно показательны и типичны.

Итак, в написанном Лаумером выделяются несколько циклов, связанных либо единым героем, либо общей моделью мира.

Прежде всего, это серия романов об Империуме — некоей вневременной организации, до некоторой степени напоминающей азимовскую Вечность и подобным же образом управляющей множеством параллельных миров и бдительно следящей, чтобы никоим образом не нарушался в них естественный — с точки зрения Империума, разумеется, — ход событий. Эта тетралогия была открыта в 1962 году первым романом Лаумера

Второй цикл объединен личностью приятного во всех отношениях молодого человека по имени Лафайет О’Лири, который, претерпевая самые невероятные и веселые приключения, залихватски странствует опять-таки по излюбленным Лаумером параллельным мирам. Это вторая тетралогия

III

Как никакой другой вид литературы, НФ стремится расширить пределы мира — в космические дали, в какие-нибудь сопредельные пространства, в прошлое и грядущее. Но чтобы мир этот не расползся, не распался, а сохранил цельность, она в то же время остро нуждается в устойчивых традициях, в опоре на некую привычную инфраструктуру.

Именно потому каким бы будущим временем ни оперировала фантастика, в полном соответствии с древнейшими представлениями Золотой Век великих свершений она все равно находит исключительно (или почти исключительно) в минувшем. И

“Сокровище звезд”

очередное тому доказательство.

Хотя действие разворачивается в двадцать каком-то веке с его космическими полетами, звездными армадами и так далее, однако главная движущая сила этого прекрасного нового мира, его энергетическое сердце суть дар далекого прошлого. Оно пришло оттуда, из Золотого Века чуждой расы. Блюдя чистоту жанра, лорд Имболо не мог изобрести это дивное чудо техники — он должен был найти его, как забытое сокровище.

Кстати, о сокровищах и кладах. Тема эта волнует всех и каждого — обстоятельство, восхитительно подмеченное еще Марком Твеном. Но вот отношение к ней у нас и американцев, я бы сказал, принципиально противоположное. В отечественном сознании обретенное таким образом богатство всегда являет собою по сути зло — недаром даже в русских сказах клады никому не приносят счастья. Внезапно, без долгого труда в поте лица своего (а кладоискательство, с этой точки зрения, не работа, а нечто среднее между неправедной жизнью и веселым времяпрепровождением, хотя с этим в равной мере не согласились бы ни Том Сойер, ни тот наш современник, что двадцать четыре года посвятил поиску и подъему золота “Аточи”) обретенное богатство развращает и убивает душу.

Для американской же ментальности клад — это опосредованное наследство. И неважно, знаешь ли ты имя прежнего владельца, связан ли ты с ним как-то исторически или генетически, или же он так и останется навсегда безвестным и безымянным. Легран в

“Золотом жуке”

Эдгара По нимало не сомневается, принесет ли ему благо преступным путем нажитое золото капитана Кидда. Герои стивенсоновского

IV

Не всегда легко разобраться в том, что же именно обеспечило писателю устойчивые популярность и успех. Казалось бы, Лаумер ничем особенным не выделяется из числа многих американских фантастов своего времени и поколения. Он варится в котле тех же самых идей и проблем, недаром же, читая его то и дело, вспоминаешь то Айзека Азимова, то Роберта Хайнлайна, то Эрика Фрэнка Рассела… Вспоминаешь, но при этом ни на секунду не упускаешь из виду, что читаешь-то именно Лаумера — речь идет не о подражательности, не о вторичности, а лишь об общности подходов и интересов. Стиль же и почерк у Кита Лаумера свой, и спутать его с другими довольно сложно. А ведь писатель — это все-таки прежде всего именно стиль. В литературе куда важнее не что сказано, а как.

Не знаю, каким образом приобщился Лаумер к фантастике. Нигде не нашел я упоминаний о его детской завороженности НФ, как это было с юным Айзеком Азимовым. Или о случае, повернувшем судьбу, как случилось с Хайнлайном. Такое ощущение, будто писатель — причем уже сложившийся, не только талантливый, но и умелый, хотя это свойство накапливается лишь с опытом — пребывал где-то в недрах лаумеровских ума и души изначально, в некоей многолетней спячке до того самого 1959 года, когда тридцатичетырехлетний третий секретарь американского посольства в Рангуне вдруг взял да и написал свой первый и сразу же зрелый рассказ. Впрочем, и так тоже случается порой — вспомните хотя бы судьбу нашего соотечественника и классика современной НФ Ивана Ефремова… Но как бы то ни было, в фантастику Кит Лаумер пришел с очень точным пониманием и ее внутренних законов, и круга проблем, волнующих современников, и, наконец, чего ждут от книги читатели.

Он писал не только много, но и легко. Я имею в виду не ту обманчивую легкость чтения, за которой порою стоит тяжелейший, хотя и невидимый авторский труд. Нет, знавшие Лаумера утверждают, что он, когда будущий роман уже сложился в голове, буквально выплескивал его на бумагу, с трудом поспевая за собственной мыслью. И мне кажется: а не эта ли легкость и сделала его столь популярным и коммерчески успешливым писателем? Потому что за летящей гладкостью повествования мнится и классическая “легкость мысли необыкновенная”; а для того, чтобы увидеть в глубине умело спрятанные проблемы — и куда как серьезные! — надо затратить некоторые усилия, к чему стремится, прямо скажем, отнюдь не всякий.

Да, Кит Лаумер не произвел революции в фантастике, как сделал это в свое время Роберт Хайнлайн. Но разве это главное? Он просто жил — и творил романы точно так же, как собственную жизнь, не избегая и не опасаясь резких поворотов, бросков вперед и возвращений на круги своя. И естественности этой впору позавидовать. Или восхищаться ею — как восхищаемся мы любой подлинной гармонией.