Несчастен тот, кому при воспоминаниях о детстве приходят на ум только страхи и печаль. Несчастен тот, кому вспоминаются только проведенные в одиночестве долгие часы в громадном мрачном зале с коричневыми портьерами и сводящими с ума длинными рядами старинных книг, кому снова и снова мерещатся бесконечные страшные сумерки в роще гигантских, причудливых, увитых виноградными лозами деревьев с их молчаливо скрученными в вышине ветвями. Такой судьбой наделили меня боги — меня, ошеломленного, разочарованного, опустошенного и разбитого. Но я довольствуюсь тем, что имею, и отчаянно цепляюсь даже за эти скудные воспоминания в те мгновения, когда мысли мои внезапно устремляются вовне — к другому .

Я ничего толком не знаю о том месте, где я родился. Знаю только, что замок был невероятно старым и ужасным, с темными переходами, высокими потолками, где глаз натыкался только на паутину и тени. Камни в ветхих коридорах всегда казались мне отвратительно влажными, и меня постоянно преследовал тошнотворный запах — словно здесь гнили трупы бесчисленных давно умерших поколений. В замке всегда царил полумрак и я, время от времени, чтобы испытать хоть какое-то облегчение, зажигал свечи и пристально смотрел на них. Ни за одной дверью нельзя было увидеть солнца, потому что суровые гигантские деревья намного возвышались над самой высокой из доступных мне башен. Только одна единственная черная башня поднималась над деревьями и уходила в неизвестное и непонятное мне небо, но она была уже полуразрушена и невозможно было подняться на ее верх, разве что невообразимым образом вскарабкаться по отвесной стене, цепляясь за камни.

Я, должно быть, прожил годы в этом месте, хотя и не могу точно определить сколько. Наверное обо мне кто-то заботился, но я не помню никого, кроме себя, ни одного живого существа, кроме бесшумных крыс, летучих мышей и пауков. Я полагаю, что тот, кто присматривал за мной, был невероятно стар, потому что мое первое воспоминание о ком-то живом рисует мне кого-то похожего на меня, но разбитого и ветхого, как сам замок. Для меня не было ничего гротескного в тех костях и скелетах, что были разбросаны в склепах глубоко под основанием замка. Я, фантазируя, связывал эти предметы с каждодневными событиями и находил их вполне естественными, даже более естественными, чем цветные картинки с изображениями живых существ, которые я обнаруживал в многочисленных заплесневелых книгах. Из этих книг я узнал все, что знаю теперь. Ни один учитель не понуждал и не наставлял меня, и я не помню, чтобы слышал когда-нибудь человеческий голос за все эти долгие годы. Даже свой собственный голос мне был незнаком, потому что хотя я и читал в книгах о разговорах, но никогда сам не пробовал говорить вслух. Точно так же я не представлял себе своей внешности, потому что в замке не было ни одного зеркала, и я инстинктивно считал себя сродни тем юношам, чьи нарисованные и раскрашенные фигурки попадались мне на рисунках в книгах, Я ощущал себя молодым, потому что знал мало и почти ничего не помнил. Выбравшись из замка за гнилым рвом, под темными безмолвными деревьями, я часто лежал, часами мечтая о прочитанном в книгах и страстно воображая себя среди пестрой толпы в солнечном мире за этими бесконечными лесами. Однажды я попробовал выбраться из этого места, но чем дальше в лес я углублялся, тем больше сгущались тени и тем больше воздух вокруг наполнялся тягостным страхом, и, наконец, в исступлении я бросился бежать назад, к замку, боясь заблудиться в лабиринтах ночного безмолвия.

Так долгими, казавшимися бесконечными сумерками, я мечтал и ждал, хотя и не знал, чего я жду. Потом в полумраке и одиночестве моя жажда света сделалась такой неудержимой, что я не мог больше оставаться там и протянул молящие руки к единственной высокой черной башне, которая поднималась над лесом и уходила в полное неизвестности небо. И, наконец, несмотря на угрозу сорваться, я решил взобраться на башню, потому что лучше было взглянуть на небо и погибнуть, чем прожить всю жизнь в сумерках, так и не увидев ни разу дневного света.