Прошло совсем немного времени с тех пор, как развеялась дымка таинственности, некогда окутывавшая западно-американские земли. Такое положение вещей, на мой взгляд, во многом объясняется тем, что сама по себе американская цивилизация еще слишком молода: современные археологические исследования продолжают открывать все новые и новые страницы жизни, которая возникала и приходила в упадок среди бескрайних прерий и горных вершин; народы приходили и уходили, достигали могущества и необъяснимо исчезали на этом континенте задолго до начала истории. Когда испанские конкистадоры высадились на берегах Мексики, их встретили сказочные города ацтеков и инков — увы, лишь жалкие остатки прежних, канувших в небытие цивилизаций.

Едва ли кто из нас всерьез задумывался о прошлом селения Пуэбло, возраст которого, по самым скромным подсчетам, приближается к трем тысячелетиям. Мы, не моргнув глазом, принимаем заявление ученых-археологов, относящих первобытную культуру на территории Мексики к семнадцатому или восемнадцатому тысячелетию до Рождества Христова. До нас доходят слухи и о более древних цивилизациях, о пещерных городах, обитатели которых были современниками давно исчезнувших с лица земли животных; о племенах троглодитов, единственным материальным свидетельством в пользу существования которых являются случайные находки костяных обломков и нехитрых орудий. Увы, новизна восприятия недолго тешит человеческое воображение. Давно замечено, что европейцы гораздо лучше нас, американцев, улавливают самый дух незапамятной древности; отчетливее воспринимают глубинный ток жизни. Всего пару лет назад мне довелось читать работу одного британского этнографа, так описавшего штат Аризона: «…туманный край, полный легенд и седых преданий… тем более притягательный вследствие своей неизведанности — древняя, ожидающая своего часа страна».

И все же, несмотря на это распространенное мнение, я совершенно уверен, что гораздо глубже любого европейца постигаю ошеломляющую, невыразимую словами древность западных земель Моя уверенность во многом проистекает из случая, происшедшего со мной в 1928 году: я с радостью приписал бы его наполовину или даже на три четверти воображению, однако до сих пор не могу забыть его — столь сильный след он оставил в памяти.

Это произошло в Оклахоме, куда меня привели этнографические исследования; в лесных дебрях этого штата мне и раньше приходилось сталкиваться с весьма странными, трудно поддающимися объяснению явлениями. Прошу вас, не заблуждайтесь: Оклахома и теперь — всего лишь форпост на границе освоенных и пионерских земель. Здесь обитают древние племена, сохранившие свои предания и обычаи; сердце опасно приближается к роковой черте, когда над притихшими осенними равнинами разносится беспрерывное эхо тамтамов. Я белый, родился и вырос на восточном побережье, но не стану скрывать, что и по сей день меня повергают в трепет заклинания Отца Змей, Йига. Я слишком многое повидал и узнал, чтобы предаваться пустому тщеславию, выдавая себя за «умудренного опытом» ценителя магических преданий.

В Оклахому я приехал, чтобы на месте проследить и сравнить с уже известными одну из многочисленных историй о призраках, бытующую среди тамошних белых поселенцев. Заметное индейское влияние, отличавшее эту историю, побуждало меня предположить, что она имеет и совершенно индейский источник. Признаться, они были весьма любопытны, эти передаваемые по вечерам, возле походного костра повествования о загробных видениях. И хотя в изложении белых людей они звучали просто и безыскусно, для посвященного уха была очевидной их связь с отдаленными и туманнейшими областями мифологии аборигенов. Практически все истории были связаны с огромным курганом, одиноко протянувшимся в западной части штата. Его искусственное происхождение, не вызывавшее сомнений даже у скептиков, придавало зловещий колорит местному фольклору.

Однако я был не в том настроении, чтобы принять его совет; и хотя Комптоны предоставили мне лучшую комнату, я до самого утра не сомкнул глаз, ворочаясь и дожидаясь рассвета, когда можно будет хорошенько рассмотреть курганный призрак и опросить индейцев в резервации. Прежде чем приступать к раскопкам, следовало тщательно сопоставить все данные, полученные как от белых, так и от краснокожих поселенцев. С первыми проблесками солнца я поднялся и спустился в гостиную. Клайд Комптон разводил огонь в камине, пока его мать деловито расставляла кастрюли. Увидев меня, он кивнул, а минуту спустя, закончив свое занятие, пригласил меня на небольшую прогулку по городу. Когда мы миновали узкий проулок, я догадался о цели его приглашения и с напряженным вниманием принялся вглядываться в западную часть равнины.

Вдалеке, у самого горизонта, возвышался одинокий курган, поражавший взгляд правильностью геометрической формы. Отвесная стена, футов в сорок высотой, протянулась на добрую сотню ярдов с севера на юг. С востока на запад, утверждал Комптон, курган еще шире и очертаниями напоминает удлиненный эллипс. Его слова не нуждались в подтверждении; ведь мой хозяин несколько раз посещал запретное место и благополучно возвращался обратно. Рассматривая рельефно выступающую на фоне ярко-голубого неба вершину, я пытался определить впадины и выпуклости, необходимые для подъема, когда неожиданно заметил какое-то движение. С бьющимся сердцем я выхватил из рук Комптона предложенный полевой бинокль и торопливо настроил фокус. Окуляры выхватили кусты на противоположном конце плато, переплетение веток… затем странная тень появилась сбоку.

Фигура, бесспорно, принадлежала человеческому существу, и я сразу же догадался, что передо мной «дневной» призрак. Неудивительно, что все наблюдавшие принимали его за индейца: темные волосы, сзади заплетенные в косу, причудливо оттеняли орлиный нос и скулы на бронзовом от загара, покрытом шрамами лице. Лишь опытный этнограф мог бы определить, что это не загадочный представитель какого-то затерянного индейского племени, а существо совершенно иной расы и культуры. Современные индейцы принадлежат к брахицефальному, или круглоголовому, типу, и до сих пор на всем североамериканском континенте не обнаружено останков долихоцефальных, или удлиненных, черепов, за исключением, быть может, местности возле селения Пуэбло, где возраст культурного слоя превосходит два с половиной тысячелетия. Однако у стража кургана голова имела столь явно выраженный овал, что не заметить этого я не мог даже со столь значительного расстояния. Узор и вид одежды не совпадал ни с одним из образцов, известных в ремеслах юго-западных индейцев. На груди и плечах поблескивали металлические пряжки или пластины; сбоку висел короткий меч в кожаных ножнах — все предметы были поразительно чужеродной формы.

Несколько минут я наблюдал в бинокль, как он расхаживает взад и вперед по вершине, стараясь запомнить его походку и необычную посадку головы. Странно, у меня сложилось впечатление, что этот человек, кем бы он ни был, не был потомком дикарей. Его наружность представляла собой продукт цивилизации, хотя какой именно, я мог только догадываться. Наконец он скрылся за дальним краем плато, словно спустившись по противоположному, склону. Я опустил бинокль со смешанными чувствами.

В ответ на вопросительный взгляд Комптона я только пожал плечами.