Мистер Андерхилл вышел из своей пещеры у подножия холма и улыбнулся. Он глубоко вдыхал в себя морозный воздух, и клубы пара вырывались из его ноздрей, сверкая снежной белизной в лучах утреннего солнца. Мистер Андерхилл взглянул на безоблачное декабрьское небо и улыбнулся еще шире, блеснув белоснежными зубами. Затем он спустился в деревню.

– Утро, мистер Андерхилл, – приветствовали его жители деревни, когда он проходил мимо них по узкой улочке, петляющей между домами с коническими, нависающими над дорогой крышами, которые сильно смахивали на мясистые красные шляпки мухоморов.

– Утро, утро, – добродушно отвечал он каждому. Иначе и быть не могло, так как пожелание кому-нибудь доброго утра считалось дурной приметой. Просто упоминания времени суток было вполне достаточно, тем более здесь, на острове Саттин, где Влияния столь сильны, что беспечно брошенное прилагательное могло испортить погоду на всю неделю.

Одни жители разговаривали с ним тепло, другие с плохо скрытым пренебрежением. Он был единственным чародеем на острове и хотя бы поэтому заслуживал уважения, но как можно принимать всерьез маленького пухленького пятидесятилетнего человечка, который ходит вразвалочку и чуть-чуть косолапит, выдыхает пар и постоянно улыбается? К тому же, он явно не был великим чародеем. Фейерверки получались у него еще неплохо, но зато эликсиры были слишком слабы. Бородавки, которые он заговаривал, частенько появлялись снова дня через три; помидоры, над которыми он колдовал, вырастали не крупнее канталуп, а в тех редких случаях, когда в гавани Саттина бросало якорь судно с другого острова Архипелага, мистер Андерхилл предпочитал отсиживаться под своим холмом, ссылаясь на боязнь дурного глаза. Иными словами, он был таким же чародеем, как косоглазый Ган – плотником: за отсутствием лучшего. Жителям деревни (во всяком случае, этому поколению) приходилось мириться со скверно подвешенными дверьми и слабо действующими чарами. Их неудовлетворение мистером Андерхиллом проявлялось в том, что к нему относились так же, как и к любому другому жителю деревни. Они даже приглашали его к себе пообедать. Однажды и он позвал кое-кого на обед, накрыл роскошный стол: серебро, хрусталь, запеченный гусь, искрящееся андрадское урожая 639-го года и пудинг с черносливом. Однако он так при этом нервничал и суетился, что согнал с гостей все веселье, а, кроме того, через полчаса все снова проголодались. Мистеру Андерхиллу не нравилось, когда кто-либо заходил к нему в пещеру, и он никого не пускал дальше передней. Увидев, что кто-то подходит к холму, он выбегал навстречу:

– Давайте посидим лучше под соснами, – мог, например, сказать он, махая рукой в сторону леса, или, когда шел дождь: – А не сходить ли нам в таверну, пропустить по стаканчику? – хотя вся деревня знала, что он не пьет ничего крепче родниковой воды.