– Нет зла в этом мире, – шепнула госпожа Эрей кусту герани, росшему в ящике на окне; сын, услышав ее слова, тут же вспомнил о гусеницах, об озимой совке, о мучнистой росе, о всяких насекомых-паразитах; но мягкий солнечный свет играл на округлых зеленых листочках, на красных цветах, на седых волосах матери, и госпожа Эрей улыбалась, стоя у окна. Широкие рукава, соскользнув, до плеч обнажили ее поднятые руки – она казалась сейчас жрицей солнца. – Каждый цветок – тому доказательство. Я рада, что ты любишь цветы, Малер.

– Я гораздо больше люблю деревья, – сказал он, чувствуя себя усталым и раздраженным до предела. «До предела» было его любимым словом; он все время думал о себе именно так – он на пределе, на самом краю, на острой кромке; ему совершенно необходим отпуск.

– Но ведь ты бы не смог принести мне на день рождения, например, дуб! – Она засмеялась и обернулась к целому снопу великолепных октябрьских астр, которые ей принес сын, и он тоже улыбнулся, устало и как-то безжизненно развалившись в кресле. – Эх ты, бедный старый гриб! – ласково упрекнула его мать. Будучи мужчиной крупным, бледным и тяжеловесным, он терпеть не мог этого прозвища, чувствуя, что оно очень к нему подходит. – Да сядь ты прямее, улыбнись! Посмотри, какой славный денек, какие прекрасные цветы, и столько солнца в мой день рождения! Как можно не хотеть просто наслаждаться этим миром! Спасибо тебе за цветы, дорогой. – Она поцеловала его в лоб и, двигаясь как всегда энергично, вернулась к цветам на подоконнике.

– Иренталь исчез, – сказал Малер.

– Исчез?