Совершенно случайно в воскресный вечер Виктор из светской бригады полиции зашел в кинотеатр «Балтазар». Неудавшаяся слежка привела его на многолюдный бульвар Клиши. Избегая давки, он присел за столик на террасе кафе и, пробегая глазами «Вечерний листок», наткнулся на такое сообщение:

«Утверждают, что на днях знаменитый разбойник Арсен Люпен после нескольких лет молчанья снова заставит говорить о себе. В пятницу его видели в одном из городов на востоке Франции. Из Парижа туда были командированы сотрудники полиции, и в очередной раз он сбил полицейских со следа».

— Подлец! — пробормотал Виктор, который как истый полицейский считал злоумышленников своими врагами и говорил о них, не особенно выбирая выражения.

И вот тогда в довольно плохом настроении он направился в кинотеатр, где шел детективный фильм. Поднявшись на балкон, он занял боковое место. Но к концу антракта Виктора охватило чувство досады. Что привело его сюда? И он хотел было уйти, когда заметил недалеко от себя очень интересную женщину. Она принадлежала к числу прекрасных созданий, к которым сразу же приковываются все взоры, хотя красавица явно старалась не привлекать к себе ничьего внимания.

Виктор остался. Прежде чем в зале наступила темнота, он успел разглядеть сверкавшие на ее пальцах кольца и металлический блеск ее глаз и, не обращая внимания на фильм, терпеливо ждал конца.

Виктор проживал в квартале Тери в маленькой уютной квартирке, вместе с преданным ему старым слугой. Обладая небольшим состоянием и очень независимым характером, страстный путешественник, он был на очень хорошем счету в префектуре, где, впрочем, его считали оригинальным и скорее случайным сотрудником, чем служащим, подчиненным всем правилам полиции. Если дело ему не нравилось, он за него не брался ни за что на свете. Тогда не действовали ни приказы, ни угрозы. Если другое ему импонировало, он докапывался до самых глубин и приносил решение начальнику сыскной полиции, любимцем и протеже которого считался. Затем снова на какое-то время о нем ничего не слышали.

На следующий день после того маленького происшествия прочел в газете отчет об аресте, рассказанный главным инспектором Эдуэном со всеми подробностями, и переключился на другую заметку, из которой узнал, что город на востоке страны, где видели Люпена, это Страсбург. А ведь боны были похищены именно в Страсбурге. Очевидно, простое совпадение, подумал он, так как не находил ничего общего между этим тюфяком Одиграном и Арсеном Люпеном. Но все же…

Сразу же после обеда он принялся за дело, которое еще незадолго до этого абсолютно не интересовало. Он порылся в справочнике, разыскал адреса фирм, которые связаны с химическими товарами, и к пяти часам обнаружил, что некая Эрнестина работает в Центральной химической конторе на улице Мен-Табор.

Виктор позвонил начальнику конторы и услышанные им ответы побудили его немедленно отправиться на улицу Мен-Табор. Контора состояла из двух маленьких комнат, которые для экономии места разделялись легкими жалюзи. В директорской комнатушке он сразу же столкнулся с недоверием.

— Эрнестина Пинэ — воровка? Та самая, о которой я сегодня читал в газетах? Невозможно, господин инспектор! Родители ее почтенные люди… Она живет с ними…

Утром во вторник Виктор отправился на машине в Сен-Клу для тщательного расследования. Он исходил из простого умозаключения, что мадам Шассен не могла положить такой важный предмет в первое попавшееся место. Скорее всего, она кому-то его передала. Но где она могла встретить этого «кого-то», если не на пути из Парижа в Сен-Клу? Нужно опросить всех людей, ехавших с ней в одном купе, особенно тех, с кем мадам Шассен была хорошо знакома.

Мадам Шассен, которую Виктор посетил, впрочем, совершенно бесполезно, проживала уже около года у матери, после развода с мужем. Мать и дочь пользовались прекрасной репутацией и принимали у себя лишь трех старых приятельниц, но ни одна из них не была накануне в Париже.

В среду расследование Виктора было не более результативным. Это начало внушать ему беспокойство. Вероятно, «номер четыре», побуждаемый неудачным примером трех своих предшественников, решил принять все меры предосторожности.

В четверг Виктор избрал своей базой маленькое кафе «Спорт» в Гарте, соседнем с Сен-Клу местечке, откуда весь день разъезжал по окрестностям.

Обедать он вернулся в кафе «Спорт», где неожиданно встретил инспектора Эдуэна, который, увидев его, недовольно пробурчал:

Прибежали разбуженные выстрелом соседи, в том числе и железнодорожник. У одного из них был дома телефон. Виктор попросил его известить о происшедшем комиссариат в Сен-Клу. Другой побежал за доктором, который, явившись, смог лишь констатировать смерть папаши Ласко, пораженного пулей в сердце. Эдуэн, рана которого оказалась не тяжелой, был отправлен в Париж.

Новость быстро распространилась, и когда Виктор вернулся в Бикок, он нашел павильон окруженным толпой и агентами. Следствие было возложено на парижскую полицию, и полицейские орудовали в саду и павильоне.

Дело по-прежнему оставалось весьма темным, но Виктор сделал несколько заключений негативного порядка.

Во-первых, не было никаких указаний о бежавшем человеке, о женщине, выскочившей в окно.

Однако были обнаружены следы там, где женщина перелезала через ограду. Но оставалось неясно, как сообщники бежали из этой местности. Правда, в трехстах метрах долго стоял автомобиль, и, возможно, на нем они направились в Париж.

Виктор поднялся на четвертый этаж и позвонил.

Открыла ему пожилая служанка. Не спрашивая, кто он, она провела Виктора в салон.

— Передайте мою визитную карточку, — сказал он просто.

Комната, служившая, видимо, также столовой, была обставлена весьма непривлекательно. Мебель была не новая, но все здесь блестело чистотой. На камине — несколько книг и религиозных брошюр. Из окна открывался очаровательный вид на парк Сен-Клу.

Отворилась дверь и появилась дама, на лице которой было написано удивление. Еще молодая, с пышной грудью и сложной прической, она была одета в простенькое домашнее платье, но держалась с большим достоинством и даже несколько высокомерно.

Впечатление, которое он произвел на Виктора, не было неприятным. Поведение барона не выдавало ни малейшего беспокойства. Он походил на человека, окончившего свой обычный трудовой день. Поздоровавшись с железнодорожником кивком головы, барон направился к дому. В руке у него была вечерняя газета, которой он машинально касался изгороди.

Виктор, который двинулся вслед за ним, ускорил шаг и подошел к дому почти одновременно с бароном. На площадке четвертого этажа, пока барон открывал дверь. Виктор сказал:

— Барон д'Отрей, не так ли?

— Что вам угодно?

— Несколько минут разговора… Инспектор Виктор из светской бригады.

Двадцать минут пути из Гарта в Париж прошли в молчании, и, пожалуй, именно это молчание и еще послушание барона усугубляли подозрения Виктора. Он исподтишка наблюдал за д'Отреем. Сегодня краска исчезла с его лица. Оно выдавало бессонную лихорадочную ночь.

— Ее адрес? — осведомился Виктор.

— Улица Вожирар, около Люксембургского дворца.

— Имя?

— Элиз Массон. Она была танцовщицей в «Фоли Бержер», я ее подобрал там, она так признательна мне за все, что я сделал для нее. У нее больные легкие…

Молеон отреагировал моментально. Сообразив, что он допустил оплошность, не начав расследования с улицы Вожирар, как предлагал его коллега, и не зная, что предпринять, он внезапно разразился гневными воплями, надеясь вызвать реакцию, на которую рассчитывал.

— Ее убили? Вот это да! Несчастная! Вероятно, потому, что вы, д'Отрей ей что-то доверили… И кто-то знал об этом… Но кто?.. Расположены вы нам помогать?

Виктор попробовал вмешаться, но Молеон заупрямился:

— Любовница д'Отрея убита. Я его спрашиваю, может ли он навести нас на след? Да или нет? И сразу же!

Если на это последовала реакция, то не со стороны господина д'Отрея, которого совершенно ошеломила эта новость. Он как будто не понимал смысла произнесенных слов. Но Габриель д'Отрей изумленно воззрилась на своего мужа, видимо, ожидая его протестов, возмущения, гнева. Как только Молеон замолк, она дрожащим голосом пробормотала:

Совещание под председательством начальника полиции состоялось в кабинете господина Валиду, судебного следователя, который только что прибыл из Бикока.

Дело было темное и вызвало огромный интерес у публики. И над всем этим витало имя Арсена Люпена.

— Нужно действовать быстро, — настаивал шеф полиции.

— Действовать быстро, — проворчал господин Валиду, — это легко сказать. Но в каком направлении? И как? Лишь только столкнемся с фактами — все версии рассыпаются. Аргументы вступают в противоречие друг с другом.

Прежде всего, ничто не указывает на связь между хищением бон и убийством господина Ласко. Альфонс Одигран и Эрнестина не отрицали своей роли. Но мадам Шассен протестовала, и даже если бы ее интимные отношения с господином Ласко были установлены, передача желтого пакета на этом обрывалась. Оставались безмотивными и действия д'Отрея, даже если бы подозрения относительно него подтвердились.

Они нашли господина Жерома с женой в его кабинете. Увидев полицейских, господин Жером с возмущением воскликнул:

— Ах, так это еще не закончилось? Вы уже три дня продолжаете ваши шутки! Мое имя треплют во всех газетах! Вот, Генриетта, к чему приводит твоя болтовня! Сегодня все против нас.

Генриетта, опустив голову, пробормотала:

— Ты прав. Мысль, что Дюваль свел тебя с потаскухами, заставила меня потерять разум. Глупо! Тем более что я ошиблась, и ты вернулся до полуночи.

Комиссар Молеон указал на секретер.

Общественное мнение в самом деле было удовлетворено. Барон и Жером были заперты в тюрьме Санте. Для газет тот и другой являлись сообщниками из одной бандитской шайки, возглавляемой, без всякого сомнения, самим Арсеном Люпеном. Связующим звеном между ними и Арсеном Люпеном служила, по-видимому, женщина, его любовница. Следствие определит роль каждого.

«После всего, — сказал себе Виктор, — это не так уж нелогично. Главное настигнуть Люпена, а как это сделать, если не через его любовницу, убедившись, что дама из „Балтазара“, женщина в Бикоке, покупательница лестницы и незнакомка, встретившаяся в подъезде дома на улице Вожирар — одна и та же женщина».

Он показал ее фото продавцу магазина, где была куплена лестница, потом жильцу, встретившему ее на лестнице. Ответ был один и тот же: если это не она, то чертовски на нее похожа!

Наконец, утром он получил телеграмму от своего верного друга Лармона:

«Напал на след… Буду на погребении Элиз Массон. До вечера».

В огромном караван-сарае из пятисот комнат, где толпа приливала после полудня и вечером, такой человек, как Маркос Ависто, мог рассчитывать не быть замеченным ушедшей в себя особой — княжной Александрой Базилевой.

Это позволило ему вести почти непрерывное наблюдение. Первые четыре дня она не отлучалась из отеля. Ни гостей, ни корреспонденции.

Если она и общалась с внешним миром, то, вероятно, лишь по телефону из своей комнаты, как это делал Виктор для связи со своим другом Лармона.

С большим нетерпением Виктор ожидал обеденного часа. Избегая встречаться с ней взглядом, он тем не менее не спускал с нее глаз.

Она пленяла его. Иной раз он даже ловил себя на мысли, запрещенной инспектору светской бригады. Его возмущало, что подобное создание могло стать добычей авантюриста. И он ворчал про себя: «Нет, это невозможно… Женщина подобного происхождения и положения не может быть любовницей такого подонка, как этот Люпен».

В течение двух дней Виктор не видел Александры Базилевой. Он навел справки. Нет, она не выехала из отеля.

На следующий вечер она пришла обедать в ресторан. Виктор занял столик поблизости.

Он не обращал на нее ни малейшего внимания, но она не могла не заметить его, занятого смакованием бургундского.

Затем они курили в холле, чуждые друг другу. Виктор разглядывал всех проходивших мужчин и старался угадать среди них Люпена. Но никто из них не походил на Люпена, да и княжна Александра казалась безразличной ко всем этим людям.

На завтра та же программа и то же поведение.

На следующий день Виктор вызвал Лармона.

— Ты поддерживаешь отношения с Молеоном?

— Да.

— Он знает, что я здесь?

— Нет.

Отступая, Александра не прекращала оказывать сопротивление этой руке, натиск которой ее сильно раздражал. Оказавшись в передней, Виктор закрыл за собой дверь.

Она закричала:

— Это ни на что не похоже! По какому праву?

Он медленно повторил:

— Отель оцеплен полицией…

С англичанином все получилось проще, чем с Александрой. С одной стороны, не было сопротивления, а с другой — агрессивного желания навязать свою волю. Между двумя мужчинами сразу же установилось взаимопонимание. Ничего растолковывать англичанину не пришлось. Его тут же охватил страх, как только он уяснил, почему Виктор его предупреждает. Впрочем, дело несколько усложнялось тем, что он хорошо понимал, но почти не говорил по-французски.

Виктор сразу же заявил ему:

— Слушайтесь меня. Полицейские заходят во все комнаты, потому что считают, что англичанин, сбежавший из бара на улице Марбеф, скрывается в этом отеле. Вы будете допрошены одним из первых как подозреваемый. Полагаю, что ваше растяжение связок, мнимое, конечно, служит для вас предлогом отсиживаться в номере и не попадаться на глаза. Между нами говоря, повод действительно не очень хитрый. Вам нужно было или не возвращаться сюда, или не закрываться в номере… Но скажите, есть у вас опасные бумаги, письма?..

— Ничего нет.

— Ничего, что могло бы скомпрометировать княжну?

Уверенность Виктора относительно того, кем был сбежавший, сразу же стихийно передалась всем тем, кто переживал эти минуты сумасшедшего возбуждения, где смешивались, как это обычно бывало в историях с Арсеном Люпеном, комическая сторона, буффонада и нечто от водевиля.

Молеон, бледный, сбитый с толку, но державшийся с напускным спокойствием, которое опровергалось этой смертельной бледностью, непрерывно заседал в кабинете директора, как главнокомандующий в своей ставке. Он звонил в префектуру, требуя подкрепления, посылал распоряжения в разные концы отеля, отдавая приказы, противоречащие один другому, сбивавшие всех с толку. Беспорядок был невообразимый, еще больше было возбуждение. Всюду кричали: «Люпен! Это Арсен Люпен! Его видели! Он обложен со всех сторон! Ему не уйти!».

Бемиш провел некоторое время лежа на диване, затем его отправили в госпиталь, где врач, осмотрев его, уверенно сказал:

— Рана не смертельная… Завтра его можно будет допросить.

Затем с улицы Понтье прибыл очень возбужденный Рубо.

Когда Лармона следующим вечером посетил Виктора, то выражение лица у него было не приветливее, чем обычно, но все же он казался умиротворенным.

— Игра начинается снова, — объявил Виктор. — Мое сооружение было так прочно, что пострадал только фасад.

— Хочешь услышать мое мнение? — предложил Лармона.

— Я его знаю наперед.

— Ну да! Слишком много ненужных условностей… Трюки, не подобающие человеку, имеющему честь быть полицейским… Временами создавалось впечатление, что ты по ту сторону баррикады… Когда стремятся к цели, дорогу особенно не выбирают.

Ни на мгновение после истории с «Кембриджем» Виктор не сомневался: княжна придет на свидание, назначенное ей в последнюю минуту, или же они больше никогда не встретятся. Он не допускал, что после роли, сыгранной им при таких исключительных обстоятельствах, после того, как их объединила общая опасность, она не захочет больше видеть его. Кроме всего прочего, она запомнила его как человека слова, прямого, энергичного, полезного и преданного, и он не сомневался, что она захочет увидеть его еще раз.

Виктор ожидал.

Сквер жил своей обычной жизнью. Дети играли в песке. Старые дамы занимались вязанием или просто дремали, сидя в тени деревьев. На соседней скамейке какой-то господин читал газету…

В ожидании протекло пять минут, пятнадцать, двадцать…

В половине четвертого Виктор забеспокоился. В самом деле, придет ли она? Не разорвалась ли нить, которая связывала его с ней? Не уехала ли она из Парижа, даже из Франции? В таком случае, как ее снова найти и как без нее добраться до Люпена?

— Я вам скажу сначала, что это дело о десяти миллионах, о котором газеты сообщали, даже не пытаясь выяснить, в чем суть, мне было предложено англичанином Бемишем. Да, Бемишем… Он в свое время был женат на юной гречанке из Афин, служившей машинисткой у одного богатого греческого негоцианта. Эта женщина погибла впоследствии в железнодорожной катастрофе. Она и рассказала Бемишу кое-что о своем бившем хозяине. Бемиш этим сильно заинтересовался.

Де Бриссак улыбнулся и продолжал:

— Сведения, действительно, заслуживали внимания. Богатый грек, опасаясь краха валюты в своей стране, реализовал все свое состояние, обратив его в иностранные свободно конвертируемые ценности, разделенные на две половины: с одной стороны, это были ценные бумаги и недвижимое имущество в Афинах, а с другой — собственность и огромные владения, расположенные в Эпире и особенно в Албании. Было составлено два досье. Одно, касавшееся первой половины богатства, которая была превращена в ценности, положенные в английский банк, было названо «лондонским». Другое, касавшееся продажи второй половины имущества, называлось «АЛБ» — вероятнее всего «Албания», так как там был источник этих богатств. По данным, которые сообщила машинистка, каждое досье имело примерно одну и ту же ценность — десять миллионов. Лондонское досье было многотомным, а досье АЛБ состояло из небольшого пакета, прошитого и запечатанного. Это досье грек или возил с собой, или держал в тайнике у себя дома.

В какой форме были ценности этого досье, оставалось тайной, так как Бемиш до него не добрался.

При помощи моей международной организации в этом направлении были произведены энергичные розыски. Я нашел тот лондонский банк и установил, что он выплачивает проценты по купонам, предъявленным неким господином из Парижа. Мне стоило больших трудов установить, что этот господин — немец, потом узнать его адрес и обнаружить, что «немец» и грек — это одно и то же лицо.

Она обращалась к Виктору, и слова ее звучали страстно и повелительно.

— Вы сказали, что все эти истории Бикока и улицы Вожирар выяснены. Нет, они не выяснены, потому что вы считаете меня преступницей, и ничто не помешает вам в экспедиции, которую вы подготавливаете, сделать то же, что вы приписываете мне или Антуану де Бриссаку.

Виктор примирительно заметил:

— Я ничего не приписываю ни господину де Бриссаку, ни вам, мадам.

— Нет, приписываете!

Назавтра, сразу после полуночи, Виктор ожидал остальных при выходе из дома.

Вскоре к нему присоединилась Александра, веселая, одетая в серое, скромное платье.

В нем она казалась совсем юной, всем своим видом как бы показывая, что не боится предстоящего приключения, а считает его увеселительной прогулкой. Но одного взгляда на ее побледневшее лицо было достаточно, чтобы понять, что это оживление лишь маскирует ее подлинное состояние.

Она показала Виктору крохотный флакончик.

— Противоядие, — пояснила она, улыбаясь.

— Что вас задержало? — спросил де Бриссак, как только Виктор появился в окне.

— Ничего. Я слушал…

— Что?

— Я всегда слушаю и прислушиваюсь. Надо держать ухо востро.

— Ба! Не будем ничего преувеличивать, — проговорил де Бриссак тоном, который выдавал некоторое раздражение.

— Вы с ума сошли! — возразил де Бриссак.

Он не сомневался в успехе. Наклонившись к молодой женщине, он осведомился у нее:

— Вы спокойны?

— Нет, нет, — пробормотала она.

— А что вас беспокоит?

Де Бриссак быстро закрыл окно, задернул занавески, чтобы помешать звуку проникнуть наружу. Но внутри тревожное дребезжание выводило всех из себя.

Виктор высказал свое мнение:

— Видимо здесь два провода: один из них внешний, который вы обрезали, а другой — внутренний. Раз так, то сейчас все, живущие в доме поднимутся на ноги.

Де Бриссак выругался сквозь зубы и поставил стол в угол, откуда шел звук. Затем он водрузил на стол стул и, взобравшись на эту баррикаду, обрезал провод на карнизе. Звук немедленно оборвался.

Антуан де Бриссак спустился и поставил мебель на место.

Виктор из светской бригады! Пресловутый Виктор, который мало-помалу, благодаря своей исключительной проницательности, распутал клубок дела. Виктор, который за сутки разоблачил трех первых похитителей желтого пакета. Тот, кто открыл господина Ласко, кто выследил барона д'Отрея и оказался невольным побудителем его самоубийства! Тот, кто разгадал коварные замыслы Феликса Дюваля! Это он, оказывается, подвизался в облике Маркоса Ависто…

Де Бриссак перенес этот удар, не дрогнув. Он дал Виктору положить телефонную трубку, помедлил несколько мгновений и, в свою очередь, вынул револьвер.

Александра, догадавшаяся о его намерении, тут же бросилась к нему.

— Нет… Нет… только не это!

Он прошептал, в первый раз обращаясь к ней на «ты»:

Лицо молодой женщины выдавало безмерное удивление. Казалось, она не верила своим глазам. Было ясно, что она ни на минуту не допускала поражения де Бриссака и воспринимала случившееся как чудо.

— Это удар моего собственного изобретения, — проговорил Виктор, проверяя карманы де Бриссака и вытаскивая оттуда оружие — револьвер и кинжал. — Кулак бьет точно в определенное место… И никаких осложнений после не будет. Не беспокойтесь. Жертва выводится из строя примерно на час, не больше… Бедный Люпен…

Но она и не беспокоилась. Она уже приняла сторону Виктора в этом поединке и думала сейчас об этом субъекте, который удивлял ее все больше и больше.

— Что вы с ним сделаете?

— Сдам полиции. Через четверть часа он будет в наручниках.

Де Бриссака обыскали. Он не оказал никакого сопротивления.

Виктор все это время чувствовал на себе два пристальных взгляда: Александры и де Бриссака, который с изумлением на него уставился. Десять миллионов исчезли… Но в таком случае… Де Бриссак что-то пробормотал, как будто собираясь обвинить Виктора и вместе с тем защитить себя и Александру.

Но Виктор бросил на него такой повелительный взгляд, что тот мгновенно ощутил всю силу влияния этого человека и затаил дыхание. К тому же, прежде чем обвинять, надо было хорошенько поразмыслить, чтобы понять, каким образом исчезла эта коллекция, ведь искал он один, а Виктор сидел в кресле и не двигался с места.

Виктор, покачав головой, заявил:

— Утверждение господина Серифоса меня удивляет. Я не отлучался от де Бриссака и не переставал наблюдать за ним, пока он занимался поисками. Он ничего не нашел…