Я спустил пары в Бингстоне. Это небольшой городишко с двухтысячным населением в Южном Огайо: понять, что к чему, здесь можно минуты за три. Я же меньше чем за минуту выяснил то, что мне нужно было выяснить, а именно, что напрасно сюда приехал.

Главная улица тут была явно более оживленной, чем ей полагалось быть, потому что с окрестных ферм в город привозили кучу товаров. Я припарковался около большой аптеки — она же универсам — и вошел внутрь. Немногочисленные покупатели уставились на меня так, словно я вылез из летающей тарелки. К этому я уже привык: хотя мой «ягуар» бегает по дорогам Америки уже лет восемь и приобрел я его всего за шесть сотен, он, как и любая иностранная тачка, всегда вызывает нездоровый интерес у праздных зевак. Но сейчас это привело меня буквально в бешенство, так как постороннее внимание как раз-то нужно мне было меньше всего.

Мое появление в магазине произвело форменную сенсацию — вся деловая активность вмиг замерла. Толстый хмырь у прилавка с прохладительными напитками вытаращился на меня, не веря своим глазам. Парень, пожирающий гамбургер у стойки, развернулся на сто восемьдесят градусов и тоже сделал большие глаза. Аптекарь в этот момент принимал от старого негра-почтальона газеты, и оба изобразили немую сцену. В магазине было полно всякой всячины — куда больше, чем в простом универмаге. Я обратил внимание на телефон-автомат и бодро направился к будке. Бингстонская телефонная книга по толщине напоминала буклет с программкой какого-нибудь захудалого бродвейского театра. Никакой Мэй Расселл в ней не значилось.

Полагая, что в городе должно быть куда больше абонентов, чем указывалось в этой телефонной брошюрке, я двинулся к хмырю за прилавком с прохладительными напитками. На мой вопрос он отреагировал как актер профсоюзного драмкружка: его круглое лицо изобразило ужас, а когда взгляд упал на дверь, в нем затеплилось облегчение. Я обернулся и увидел направляющегося прямехонько ко мне полицейского. Дядя шел довольно быстро. Полицейские в маленьких городках почему-то любят напяливать на себя форму, словно взятую из реквизита провинциальных театров оперетты. Этот полицейский явился в обличье коренастого пупса средних лет в до блеска начищенных черных ботинках, серых бриджах с широкими красными лампасами и кожаном бушлате. На груди у него сиял исполинский значок — большего я в жизни не видывал. На затылке торчала ковбойская шляпа. Сомнений относительно причины его прихода возникнуть не могло: кольт был наполовину вынут из кобуры, а в правой руке пупс держал дубинку. Я никак не мог понять, как же им удалось так быстро меня застукать, но внутри у меня все похолодело. Я попался. Если бы мне удалось вмазать полицейскому промеж глаз и сразу добежать до двери, я был бы спасен.

Внезапно передо мной вырос негр-почтальон. Он положил обе руки на мой правый кулак и прошептал:

Все началось просто замечательно — хотя постелив постель и превратив тем самым свою комнатушку в «офис», я и понятия не имел, насколько замечательным этот день окажется.

Я снимаю эту старомодную квартирку над железной дорогой в складчину с пожарником Олли и фотографом Роем — он подрабатывает поваром в ресторанчике, готовит там еду на скорую руку и тем обеспечивает себя земной пищей. Я не шучу. Мы занимаем первый этаж небольшого многоквартирного дома в районе, идиотски называемом Сахарным холмом. Условия подходящие: при дележе расходов на троих квартирка стрит нам по двадцать пять долларов с носа в месяц, что у нас в Гарлеме всего лишь чуточку выше недельной платы за комнату с «кухней». Я занимаю переднюю комнату, которая одновременно служит мне офисом, а простенькая, но важная надпись на моем окне указывает, что я лицензированный «ЧАСТНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ». И Олли и Рой моложе меня, и в конце недели наша квартирка наполняется девичьими голосами и грохотом музыки. Не подумайте, что я большой охотник до женщин: Сивиллой все мои способности — да и желания — иметь дело с девчонками исчерпываются.

Олли в то утро уехал на работу и, будучи фанатом бегов, оставил мне на столе шесть долларов с запиской, где просил меня сделать ставку на кобылу Смуглянку Сью. Накануне я поставил будильник на семь — вовсе не потому, что мне надо было рано вставать, а просто чтобы успеть перегнать свою машину с одной стороны улицу на противоположную — такая уж была у меня игра с местными полицейскими, которые установили в нашем квартале знак, запрещающий парковку на одной из сторон улицы по четным-нечетным дням. Я принял душ, выпил сок и кофе в компании Роя, потом после долгих поисков подыскал место для парковки на Амстердам-авеню, подумал было помыть «ягуар», но в конечном счете пришел к выводу, что еще один денек можно потерпеть. Только не подумайте, будто я из тех пижонов, что каждую свободную минутку надраивают свои тачки и ухаживают за ними лучше, чем за своей персоной. Я остановился у кулинарии, купил молока и хлеба и сделал ставку за Олли. А потом, повинуясь какому-то внутреннему голосу, и сам поставил пару зеленых на новенькую лошадку. Эта кулинария всегда меня поражала тем, что хотя она служила только крышей для букмекерского синдиката, ее хозяин, седой белый мужик, содержал ее в идеальной чистоте и товару тут всегда было полным-полно, то есть его бизнес и впрямь процветал — я имею в виду кулинарный.

Вернувшись к себе, я быстренько смахнул пыль со своей суперсовременной мебели, которая все еще неплохо выглядела, включил радио и просмотрел почту. Извещение из банка: мой специальный чековый счет скукожился до шестидесяти долларов. Ксерокопия письма из Почтового управления Соединенных Штатов, извещающего меня, что моя кандидатура подходит для должности почтальона и что у меня есть две недели, чтобы решить, нужна ли мне эта работа. Еще был какой-то рекламный листок и письмо из манхэттенского агентства частного сыска от моего бывшего босса Теда Бейли, который предлагал мне работу по розыску сбежавшего должника. Он вечно предлагал мне вести несложные «цветные» дела. Я никогда не мог понять, то ли он просто боялся сам вмешиваться в гешефты нью-йоркских негров, то ли подкидывал мне работенку из сострадания. Как бы там ни было, я еще ни разу не получал от него дел по розыску белых должников. Некая женщина по фамилии Джеймс приобрела кухонный моноблок — электрическую плиту и холодильник — за триста двадцать долларов, в рассрочку, разумеется, уплатила сто пятьдесят, после чего уволилась с работы и съехала с квартиры в неизвестном направлении, прихватив, понятное дело, холодильник-плиту.

Вот такая утренняя почта. Я сунул письмо от Теда в карман, пролистал свежую газету, принесенную Роем накануне, и стал размышлять о предложенном мне месте почтальона. Я не хотел идти работать почтальоном, но скажи я об этом Сивилле, она бы тут же подняла хай. Размышляя над этим, я выглянул в окно — жалюзи мне тоже надо бы протереть от пыли — и увидел остановившееся такси и вылезающую из него женщину. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы стало ясно: на Сто сорок седьмой улице она чужая. И не из-за несколько опасливого взгляда, которым она окинула окрестности, и не оттого, что она была белая, с коротко стриженными медными волосами и в итальянской шляпке, кокетливо притулившейся у нее на макушке; просто она выглядела как обитательница Парк-авеню. Ее одежда была простая, но элегантная и явно дорогая, а изящная фигура и миловидное лицо получали надлежащий уход — и Ежедневно. Она вошла в подъезд, и через мгновение раздался стук в мою дверь. Когда я открыл, она медленно обвела холодным взглядом мое туловище и лицо, задержавшись на секунду на моем сломанном носе. Потом буквально пулей пролетела мимо меня и прошлась по комнатенке уверенно-расхлябанной походкой эстрадной артистки.

Вести слежку в пять часов вечера — в самый пик — это то еще удовольствие. На Томасе был старенький бушлат поверх синего свитера и вязаная шапочка. Он очень торопился. Перехватив сэндвич и чашку кофе в той самой забегаловке, где он обедал днем, Томас буквально побежал к станции метро. Народу было полно, и я втиснулся в тот же вагон, что и он, но в другую дверь. Глядя поверх голов, я не упускал из вида вязаную шапочку.

Томас-Татт ехал не домой. Он вышел на первой станции в Бруклине и взбежал по ступенькам старого здания с темными окнами — освещены были только окна на втором этаже, где помещалось вечернее ремесленное училище. Записав себе в блокнот адрес училища и время, я перешел на другую сторону улицы и встал у дома напротив. Почти все магазины по соседству уже закрылись, и улица была пустынна — во всяком случае, я не заметил ни одного цветного. Я раскурил трубку. Хотя в окнах второго этажа Томаса я не разглядел, я видел склоненные головы других парней. Они то ли паяли, то ли чинили что-то — во всяком случае, там вовсю что-то вспыхивало и летели искры.

Мимо прошел молоденький полицейский, поигрывая дубинкой. Внешне он смахивал на итальянца. Я стал вспоминать, по какой причине не стал сдавать экзамены на полицейского. Наверное, по причине возраста. Он бросил на меня спокойный взгляд, и я понял, что он подумал: какого черта тут ошивается этот негр? Вот только он подумал не «негр», а… Если бы не моя шикарная одежда, он, скорее всего, спросил бы.

Я выкурил еще одну трубку, размышляя о Сивилле и пытаясь прояснить свои мысли о ней, о нас. Был уже восьмой час, и я устал стоять как истукан. Мне не обязательно было торчать здесь, я мог ждать Томаса и у его дома, однако мне хотелось узнать о нем как можно больше. Полицейский возвращался. Он подошел ко мне и как бы невзначай произнес:

— Холодновато будет ночью…

В два часа ночи я оказался в койке — своей. Я уговорил Стива разделить пополам счет на тридцать один доллар, хотя Кей прошептала мне: «Пусть заплатит — он из богатеньких!» Мы проводили девочек домой, а потом я подбросил Стива на Шестьдесят пятую и проехался на такси к себе в Гарлем, как важный дядя.

В шесть гром будильника вырвал меня из глубокого сна. Быстренько надев старенькие штаны и свитерок, я помчался к дому Томаса и едва успел — в семь тридцать он вышел из подъезда. Я отправился за ним на Тридцать третью — там он зашел в ресторанчик позавтракать, а в восемь двадцать одну, весело насвистывая, вошел в здание своей грузовой компании.

Я вернулся домой, и мне посчастливилось найти место для парковки. Я выпил стакан молока, прихватил свежий номер «Джет», который Олли принес накануне, завалился читать в кровать и очень скоро уснул.

Я проснулся во втором часу дня и только под душем окончательно стряхнул с себя остатки сна и почувствовал голод. Когда я одевался, позвонила Сивилла. Я и забыл, что у нее сегодня выходной. Она понесла какую-то чушь насчет того, чтобы я отвез ее в салон красоты на Сто двадцать шестую улицу — ей надо было слегка подсветлить волосы, и в конце выложила то, ради чего она и позвонила, — не решил ли я все-таки устроиться на почту? Я ответил, что у меня еще есть время подумать и что сейчас мои мозги заняты только едой. Она сказала, что как раз готовит обед. Я поехал к ней, решив ни слова не говорить о приключениях вчерашней ночи.

Сивилла выглядела отдохнувшей и как-то по-особенному хорошенькой, даже оживленной. Ее губы были накрашены ярко-красной помадой. Мне захотелось ее поцеловать, но потом я передумал. Меня раздражало, что все ее разговоры крутились вокруг моего превращения в почтальона. Но у меня было очень хорошее настроение, и я не имел никакого намерения опять вступать с ней в пререкания. После того, как я отвез ее на Сто двадцать шестую, у меня оставалось еще два свободных часа, и я подумал, не сходить ли мне в бассейн поплавать, но потом решил немножко поработать на Теда Бейли.

На улице никого не было.

Идя к Седьмой авеню, я изо всех сил старался не перейти на бег. Часы в витрине магазина показывали девять минут первого. Я прошел квартал, остановил такси и попросил отвезти меня на Центральный вокзал.

Чистая работа — меня обвели вокруг пальца, как глупого подростка, посулив конфетку. Меня беспокоило не только убийство. В глазах правоохранительных органов я совершил преступление похуже убийства — я избил полицейского. В участке меня бы отметелили до полусмерти еще до предъявления обвинения в убийстве. Ловушка была настолько хитро расставлена, что ни щелочки найти в ней было невозможно. И даже намека на алиби у меня не было. Судя по виду крови на подушке, Томаса убили минут за десять до моего появления в комнате. Все было тщательно продумано, до мельчайших деталей. Я был в полном дерьме. Я был просто труп. А избив полицейского, я был уже, можно сказать, больше чем труп.

И самое мерзкое то, что я знал убийцу, но легче мне от этого не было. Конечно же, это сделала Кей. Все сходилось: наняла цветного детектива, заранее зная, что на Манхэттене я буду бросаться в глаза, заплатила мне из «черной кассы» — теперь я даже не мог доказать, что работал на нее. Но что Кей имела на Томаса? Или вся эта история про телепередачу просто туфта?

Расплачиваясь с таксистом, я на всякий случай сообщил ему, что надеюсь успеть на ночной поезд в Нью-Хейвен. Скоро полиция начнет проверять все такси.