Кламонтов лежал на правой, «обычной» полке в купе. По переборке ползло пятно света от фонаря за окном. Точно как тогда, в первый раз…

Но… Прошло три годичных цикла — и ему формально уже 34…

И за эти три года, отдельных от «реального», наружного времени — сколько выходили туда, наружу, в разные виртуальные образы реальности, в смоделированных вагоном обликах! И затем всякий раз — помня лишь бредоподобные следы чего-то «не очень реального», мало стыкующиеся между собой. Что-то — как бы уходило из активной памяти. Хотя — и сколько разных времён и мест прошло перед ними…

…Улицы разных городов и сёл: утренние, ночные (дневные и вечерние — реже)… То — пустынные; то — полные людьми, но мирные и спокойные; то — запруженные волнующимися толпами; то — уже в шлейфах дыма, озарённые языками пламени… И надо — то просто присутствовать, как бы запоминая что-то; то — ворвавшись в последний момент, незамеченными успеть вынести книгу, рукопись, чертёж, прибор, и доставить в указанную вагоном точку пространства-времени… (Но — никогда не знали продолжения этих историй, не встречали нигде снова те документы и приборы…)

…Заброшенные места: пустыри, развалины, пещеры — где также что-то спрятано неизвестно кем и в какие времена; или наоборот — надо самим заложить свой, специально заряженный вагоном кристалл… (И не всегда знали: где и в каких временах пришлось бывать, что спасать, для кого оставлять спасённое?)

…Прочтя всё, что нужно, Герм Ферх убрал с экрана страницу вчерашней «Комсомольской правды», и набрал код справочной службы транспорта. Что состояло в простом нажатии кнопки — такова особенность специального, гостиничного терминала…

(Но как… Герм Ферх? Ведь это… Земля?)

…А тот и выглядел необычно. Серебристая блестящая кожа, тёмно-серые волосы — всё… как не бывает у земных людей! Правда — видно лишь со спины…

— Улан-Батор через Талды-Курган, — произнёс звонкий мелодичный голос. — Одно место для киборга…

(Как… Неужели?)

Фотоаппарат с открытым объективом, почти невидимый в темноте, стоял посреди двора. На далёкой от моря окраине города уже затих дневной шум — и отчётливо раздавалось негромкое тиканье: механизм вдвое медленнее часовой стрелки вёл объектив за созвездием Стрельца, не отставая ни на микрон. По крайней мере — Ромбов очень надеялся на это в своём первом опыте астронома-любителя. (Вернее, как рассчитывал — первом успешном. Неудачный — уже был…)

Дождавшись, пока глаза привыкнут к темноте, он осторожно подошёл к фотоаппарату. Край чёрной металлической пластины, прикреплённой сбоку, уже попал в свет фонаря с улицы — но сам аппарат был надёжно закрыт ею от света… Ромбов обвёл взглядам южную часть небосвода, от уже ускользающего под горизонт Скорпиона с ярким Юпитером — до восходящего из-за соседнего дома Козерога; перевёл взгляд на почти достигший кульминации Альтаир, затем — в зенит, на ярко-голубоватую Вегу; попробовал отыскать галактику Андромеды — но поняв, что она ещё скрыта деревьями к северу от дома, просто взглянул на часы: 23. 48… Что ж, избранный им участок Млечного Пути, со всеми туманностями, рассеянными и шаровыми скоплениями — наверняка уже дал на плёнке чёткое изображение, и дальше яркие объекты могли лишь испортить изображение слабых…

Ромбов приподнял подвешенный на нити груз, оттягивавший рычажок затвора — и резкий полущелчок-полужужжание отдался эхом в другом конце небольшого двора. Пока не вполне привычно манипулируя винтами грубой и тонкой наводки, Ромбов направил объектив почти в зенит, на созвездие Геркулеса, перевёл кадр, взвёл и открыл затвор — и снова взглянул на часы в пятне света от фонаря: 23. 50…

«И только в этом возрасте — первые пробы, — подумал он, вернувшись в дом и сев на стул в коридоре. — И даже не телескоп: просто фотоаппарат с самодельной насадкой. И штатив, часовой механизм — всё самодельное. И пока в тайне от всех… В самом деле: ту ли профессию выбрал? Сразу, окончив школу, выбираешь методом проб и ошибок — а потом что изменишь?.. И наверно, когда-то бывает со всеми нами: первое необычное дело в практике. Не знаю, рано или поздно — спустя год работы — но чувствую: вот и моё первое необычное…»

…Подключившись к розетке снова, Герм Ферх почувствовал: напряжение стало нормальным. Ток уже не имел неприятного привкуса, как раньше. Проводник поезда в своём 17-м вагоне среагировал оперативно. (Хотя чему удивляться: это во времена, которые изучал как историк — в ведении проводников было лишь по одному вагону, а возникавшие вопросы — решались медленно, с проволочками…)

«Кстати: а как чувствуют вкус люди? — подумал Герм Ферх. — У них же рецепторы контактные, а не дистантные, как у нас. Просто колебания молекулярных связей они не воспринимают — нужно соприкосновение молекул…»

(«Значит, не совсем без экстрасенсорики! — с облегчением подумал Кламонтов.

«Точно! — понял и Мерционов. — Принцип, что и в дистантной терапии: лекарство не принимают, а носят с собой!»

«Но при этом — сомневаться в реальности телепатии? — спросил Ареев. — Или просто не задумывались…»)

У остановки Ромбов на мгновение замедлил шаг, решая: сесть на автобус или пройтись по утреннему городу? Но так рано автобусы могли ещё не выйти на линию, а пройти две остановки… И он решил не ждать. К тому же — надо было и подумать над новым, так внезапно и странно доставшимся доказательством в деле Кременецкого…

Дойдя до середины дороги, Ромбов больше по привычке посмотрел направо. Вдалеке, в створе прямой, как стрела, улицы — окраина города постепенно тонула в голубой утренней дымке, а ещё дальше туман обретал золотистый оттенок, скрывая холмистые предгорья. Вблизи же, к центру города, туман резко обрывался, и получалось как бы три полосы: вдалеке — жарко-золотистого тумана, ближе — прохладно-голубого, и здесь, где он шёл сейчас — удивительно чистого прозрачного воздуха, в котором за много шагов просматривалась каждая хвоинка на деревьях, а сам воздух был напоён лёгким смолистым ароматом хвои…

«А я тут иду с таким делом», — подумал Ромбов.

Он вышел так рано, чтобы наверняка застать семью Кременецких в сборе. Хотя вряд ли они могли по-прежнему спокойно ходить на пляж, или ещё куда-то — после случившегося… Но была и другая причина: принесённая ему домой среди ночи случайная запись разговора, состоявшегося за час или два до того! Необычная, «нестандартная» сама по себе улика — ознакомившись с которой, он больше не смог уснуть…

…Хотя и так у него была бессонница, он почти не спал — а задремав ненадолго, вдруг проснулся где-то в 4 утра… с чувством, что кто-то стоит под окном, не решаясь войти! И он не ошибся… Племянница соседей квартирной хозяйки Кременецких — накануне запомнила, как он в разговоре с Марией Павловной назвал свою фамилию; а ночью вдруг проснулась, услышав за стеной подозрительный разговор; недолго думая, включила магнитофон — и стала искать в телефонном справочнике по фамилии его адрес! Сделанная запись так взволновала её, что она решила не ждать утра (тем более, утром ей предстоял отъезд домой)… И Ромбов — не став ждать утра, взялся слушать запись на домашнем магнитофоне… (Но хорошо хоть, не разбудил никого — сразу убавив громкость, едва в записи с самого начала раздался истошный рёв или вопль! Пришлось даже отмотать назад, чтобы разобрать слова…)