Следователь Балуев принципиально не пользовался зажигалкой. Чиркнув спичкой, он обязательно отводил руку далеко в сторону, пережидая, пока отлетит ядовитый серный дым, и только потом подносил ее к сигарете, крепко зажатой в бледноватых тонких губах. Вот и сейчас так. Прикуривал долго, строго наблюдая за кончиком сигареты, который никак не хотел разгораться – видимо, табак был влажноват. Балуев не выпендривался и курил обыкновенную, даже не «золотую», «Яву».

Полковник Гуров и его правая рука полковник Крячко терпеливо ждали. Дело, по которому их прикомандировали к следственной бригаде, было серьезным и спешки не допускало. Речь шла об убийстве – причем убийстве, которое задевало их лично. Погиб сотрудник милиции, оперативник из МУРа, погиб нелепо, на улице и, кажется, даже не будучи при исполнении. Подробностей они пока не знали, и, скорее всего, подробности еще предстояло выяснять – опрашивать свидетелей, встречаться с коллегами и родственниками, знакомиться с делами, которые вел убитый. Начальство придавало большое значение раскрытию этого преступления. В последнее время все, что хоть каким-то боком касалось милиции, вызывало в обществе очень болезненную реакцию. Рекомендовал Гурова в бригаду сам начальник главка генерал Орлов. При этом он ссылался на личное пожелание министра раскрутить дело в самые кратчайшие сроки, не жалея ни сил, ни средств.

Гуров скептически относился к таким пожеланиям – будучи министром, можно позволить себе многое. Министры всегда говорят о кратчайших сроках. Иногда они для убедительности еще стучат кулаком по столу. Гуров ничего не имел против кратчайших сроков, но, по его мнению, главным в деле все-таки оставался результат. Краткость, говорят, сестра таланта, но не она ли – мать многочисленных ошибок? Гуров никогда не возражал против быстрого достижения результата, но терпеть не мог ошибаться. Поэтому все банальности о скорости и личном контроле, прозвучавшие из уст непосредственного начальства, Гуров пропустил мимо ушей – важно было ухватить суть. Для этого они сейчас и собрались в кабинете Балуева.

Следователь не спешил – скорее всего, потому, что самому ничего не было ясно. Следствие работает с оперативно-розыскными материалами, а с ними у Балуева как раз было неважно.

– Понимаете, ребята, – сразу же сказал он, – случай сам по себе печальный, но еще печальнее, что в распоряжении у нас с вами пока одни голые факты. Совершенно, я бы сказал, голые – гладкие, понимаешь, как степь. И ни одной приличной версии. А случай не только из ряда вон выходящий – случай довольно серьезный. Хотя, сами знаете, работенка ваша тоже не сахар, и смерть всегда рядом ходит. Однако здесь мы имеем резонанс – убитый имел опыт, заслуги, по две звезды на погонах. И обстоятельства соответственно… Если это не какая-то нелепая случайность, то просматривается особый цинизм, понимаешь… А вообще я на ваш авторитет сильно надеюсь, ребята!

На похоронах все примерно было так, как про то говорил Крячко, за исключением оркестра. Был и человек от руководства МУРа, и несколько оперативников из отдела, где работал Вишневецкий, и, разумеется, вдова с детьми. Надгробных речей, однако, почти не произносилось, все прошло очень сдержанно и быстро. На Гурова посматривали с любопытством – видимо, о его назначении знали уже многие. Он бы предпочел, чтобы было наоборот.

Вдова Вишневецкого, еще довольно молодая и привлекательная женщина, внешне держалась очень хорошо, и Гуров решил рискнуть. Когда церемония закончилась и все участники медленно потянулись к выходу, Гуров приблизился к вдове и представился.

– Понимаю, что сейчас вам не до того, – сказал он. – И приношу свои извинения. Но мне крайне необходимо с вами переговорить. Я привлечен к расследованию смерти вашего мужа…

Женщина посмотрела на него так, что Гуров невольно вздрогнул. В ее синих глазах было нескрываемое презрение и даже гадливость.

– Плевать я хотела на ваши расследования! – зло и громко сказала она. – Будьте вы прокляты с этими расследованиями! Как же я вас всех ненавижу!