Дождь был совсем теплый, зато разошелся не на шутку. Это стало ясно уже на выходе со станции. Сверху на эскалаторе спускались люди, с головы до ног забрызганные водой, с промокшими зонтами в руках, примолкшие и озабоченные, как это всегда бывает с людьми во время стихийных бедствий. Нет, конечно, до стихийного бедствия было далеко – это сравнение пришло в голову Бекасу лишь потому, что муторно было у него на душе, – но лило изрядно. Бекас порадовался про себя, что все-таки решил захватить зонт. Первым-то желанием было выйти налегке – на улице едва моросило, а Бекасу совсем не хотелось обременять себя. И без того он постоянно ощущал на плечах почти неподъемную тяжесть. Виртуальный груз, ноша, которую он добровольно взвалил на себя. Пожалуй, даже не только добровольно, а с неким энтузиазмом, с азартом и восторгом. Но все это было сначала, а сейчас Бекасу становилось все тяжелее и тяжелее. Для рискованного отчаянного дела, что он затеял, Бекас оказался слабоват в коленках. Самому себе он мог в этом признаться. Да что толку в этих признаниях? Ничего изменить он уже не мог – ни обстоятельств, ни себя.

Впрочем, сегодняшний день обещал стать некой вехой. Перед Бекасом забрезжила надежда на избавление. Он передает то, о чем договаривались, связному или курьеру – черт их знает, как они у них называются, – получает деньги, последний, так сказать, взнос, и они расстаются навеки. Может быть, с течением времени Бекас сумеет забыть все, как страшный сон. По большому счету, ему уже давно не нравилось то, что он делает. Что ни говори, а предательство остается предательством, чем его ни мотивируй. Грязное дело. Но денежное.

Эскалатор двигался не быстрее обычного, но Бекасу показалось, что его буквально выплюнуло наверх. Время неслось вскачь, не давая ему возможности передохнуть и опомниться. Сердце тарахтело раза в полтора чаще. Бекасу не хватало воздуха. Возможно, тут играла роль и смена погоды, но главное все-таки было не в этом.

За стенами станции была ночь. Росяное марево вокруг фонарей, косые струи дождя, лужи под ногами. Непрекращающийся шип и плеск шин по асфальту. Залитые водой автомобили, замкнутые, живущие своей странной жизнью стальные механизмы скользили по мостовой, помаргивая цветными фонарями.

Бекас собирался свернуть на набережную и вдруг совершенно случайно увидел внимательные глаза незнакомого ему молодого человека, который среди прочих пассажиров вышел из дверей станции и на секунду остановился, чтобы развернуть над головой черный, с металлическим отблеском зонт.

Гуров остановил машину на повороте дороги и, заглушив мотор, повернулся к жене.

– Послушай, мне ужасно не хочется показаться занудой, но, может быть, нам действительно лучше вернуться? – сказал он. – Время еще не позднее, и мы можем закатиться в какой-нибудь тихий уютный ресторанчик. На твой вкус, а? В самом деле, сейчас я чувствую себя неловко.

– Что же тут неловкого, Гуров? – певучим голосом произнесла жена. – Мы едем в гости. К интересному человеку. Самое обыкновенное дело. Максим Левитин – один из моих любимых певцов. Редкий талант у человека, между прочим. Одинаково прекрасно поет эстрадный репертуар и классику. В наше время такие люди редкость.

– Вот и я о том же, – вздохнул Гуров. – Ты – знаменитая артистка Мария Строева, он – редкий талант. Левитин – это имя! Для вас такая вечеринка – обычное дело. А мне-то что там делать? Боюсь, мне придется играть роль эдакого экстрасенса поневоле…

– Перестань! – нахмурилась Мария. – Вечно ты все преувеличиваешь. Ну да, сейчас в моде все таинственное, все мистическое. Но это же игра! И потом, ты ведь уже обозначил свою позицию. Ты ориентируешься на факты, и твоя позиция неколебима. Мне кажется, это может вызвать только уважение. Никто не будет требовать от тебя невозможного.

Меры безопасности в больнице выходили за рамки обычного фейсконтроля на входе. Возможно, в истории учреждения имелись прискорбные случаи, которые могли служить достаточным для того основанием, но могло быть и так, что руководство просто неукоснительно соблюдало все инструкции и рекомендации по противодействию терроризму. Причины могли быть разными, но они нисколько не интересовали человека, который наблюдал за действиями больничной охраны, сидя в автомобиле с затененными стеклами, припаркованном напротив больничных ворот. Охранников было двое – серьезные, но корректные хлопцы в наглаженной пятнистой униформе старательно знакомились с документами любого посетителя, вознамерившегося проникнуть на территорию больницы. Палку они не перегибали и какую-нибудь согбенную бабушку, пришедшую навестить приболевшего мужа, пропускали без досмотра. Да и вообще все их действия напоминали хорошо выученный спектакль, играемый уже автоматически. Вряд ли ребята надеялись выявить таким образом диверсанта-террориста. Просто им платили за это деньги.

Но человек, наблюдавший за ними, прекрасно знал, чего он хочет. Попасть на территорию больницы было несложно. Однако после того, что он должен там сделать, будет очень непросто выйти, и человек (которого звали Марк) тщательно обдумывал способ своего будущего отхода.

Забор отпадал сразу. Он был слишком высоким, монолитным и поверху отделан вмурованным в бетон бутылочным стеклом. Не сказать чтобы препятствие казалось совершенно непреодолимым, но, по некоторым причинам, воспользоваться этим путем Марк не планировал. Снаружи все должно было выглядеть пристойно и тихо до последней минуты.

Совсем другое дело внутри. Внутри малой кровью не обойдешься. Тем более важно, чтобы при отходе никто не обратил внимания на суету. Правда, наниматель поставил условие: действовать по возможности бескровно. Его бы устами да мед пить. По всем параметрам без драки не обойтись. А где драка, там все возможно. Марк это понимал, надеялся, что и наниматель понимает тоже. Во всяком случае, на наивного человека он никак не похож. Да и вообще сильно напрягаться по этому поводу не стоит. Вот доберутся они до объекта, передадут его нанимателю и разбегутся все, будто и не встречались никогда. Все огрехи и нестыковки спишет, как обычно, время.

Марк еще некоторое время понаблюдал за действиями охранников, а потом достал из кармана мобильник и набрал номер.

– Да, нехорошо вышло! – Генерал Орлов покрутил седеющей головой. – И неприятнее всего, что ты там оказался – именно в этом месте и именно в эту ночь!

– Ну, – развел руками Гуров. – Знать, где упадешь, соломки заранее постелил бы. Нам-то, допустим, просто неприятно, а каково жене этого самого Савелия Вениаминовича? Муж ушел на вечеринку и погиб!

– Говорят, что с женой у него было не все ладно, – пробурчал Орлов. – Дело шло к разводу. Потому и на вечеринку пошел один. Не хочу сказать, что это как-то связано с убийством, но вроде бы грустить она по этому поводу не расположена.

– Ну, это мне непонятно, – признался Гуров. – Мы-то все там были в шоке, хотя, например, мы с Марией этого человека практически и не знали.

– А что он там вообще делал? Он что, в близких отношениях с Левитиным?

Везли Бекаса долго и, пока везли, завязали глаза. Это было, разумеется, очень неудобно, но оставляло надежду на благополучный исход путешествия – если люди не хотят, чтобы ты запомнил дорогу, то тебя или убивают, или завязывают глаза. Второе, конечно, куда предпочтительнее, особенно если знаешь, как эти люди скоры на расправу. Бекас теперь это знал.

У него было время подумать, что ждет его впереди. Правда, как ни напрягал он мозги, ответа на этот вопрос не находил. Головоломка складывалась слишком причудливая. Слишком много всего накопилось за тот год, что он провалялся в коме. Все осложнилось до крайности. От тех планов, что были у Бекаса накануне катастрофы, теперь следовало отказаться. Возврата к старой жизни у него не было. Это стало ясно, как только Бекас стал чуть-чуть приходить в себя. Ощущение смертельной опасности – вот что он почувствовал прежде всего. Потому и стал притворяться, что пытался выгадать время и придумать, как выпутаться. Охрану для него наняли, разумеется, начальники из его лаборатории. Они давно уже поняли, что Бекас организовал утечку информации, и больше не желали рисковать.

Бекас потихоньку стал тренироваться – сначала садиться, потом вставать, ходить по палате. Все по ночам, с оглядкой, чтобы не раскрыться раньше времени. Персонал настолько уже привык к его растительному существованию, что почти не обращал на него внимания. Бекасу это было на руку. Он тренировал непослушное тело и мучительно размышлял над тем, что ему делать. Надежда была только на заказчика и его деньги. Если заказчик не передумал получить, что хотел, то у Бекаса еще оставался шанс. Но чтобы узнать про заказчика, нужно было сбежать из больницы и как-то продержаться несколько дней. У Бекаса совершенно не было опыта конспиративной работы.

На знакомых тоже не было никакой надежды. Про брата и говорить нечего – он не простит Бекасу машины. Да и после побега Бекаса будут искать прежде всего у родственников.

Бекас все думал и думал, как ему добраться до заказчика, и тут заказчик нагрянул к нему сам. То есть не сам – послал каких-то головорезов. От воспоминания об этих людях у Бекаса до сих пор мурашки бегали по коже. Но конец у них был тоже не дай бог никому. Просто какая-то пляска смерти. А потом появился и сам заказчик, и Бекас понял, что настоящие испытания его еще только ждут.

…По ячменному полю, слепя округу пронзительными снопами света фар, шел переживший уже не одну уборочную комбайн сельхозартели «Заречье». Придерживая руль жилистыми, черными от въевшейся смазки руками, комбайнер, уважительно именуемый коллегами Степанычем, внимательно смотрел на густую щетку ячменного массива, который склонялся под лопастями мотовила.

Ощущая крайнюю усталость, накопившуюся за дни уборочной, Степаныч поминутно тер рукой слипающиеся глаза. Его штурвальный уже полчаса как дрых в одной из многочисленных копешек обмолоченной соломы. Впрочем, что возьмешь с пацана, которому всего-то четырнадцать?

Конечно, сейчас что думать про сон, если пошел заработок? Но как же нелегко он дается! Придумал же их директор такую хрень, как работа по шестнадцать часов кряду. Его понять можно – людей мало, а зерно уже начало осыпаться. Но так и платил бы за переработку, как полагается!.. Больше всего Степаныч сейчас опасался уснуть на ходу, упустить руль и уехать куда-нибудь вбок.

Неожиданно сквозь рев и грохот молотилки Степаныч услышал донесшееся откуда-то сверху громкое шипение. Казалось, огромную, раскаленную добела железяку опустили в холодную воду. Непроницаемо-черный полог ночного неба стремительно прочертила ярко-белая полоса, почти отвесно ушедшая за высветившуюся всего на мгновение зубчатую стену лесопосадки. На мгновение Степанычу подумалось, что это ему всего лишь померещилось – с ним такое уже бывало, когда он, сидя за рулем, на ходу видел сны. Но тут же стало ясно, что это самая настоящая явь и не так далеко от их поля нечто необычное грохнулось с ночного неба.

Шедший впереди комбайн звеньевого Хомякова замедлил ход и замер, дверь его кабины распахнулась. Степаныч тоже остановился и не спеша спустился по лесенке.

Распахнув дверь своего кабинета, старший оперуполномоченный главка Лев Гуров услышал сзади чьи-то торопливые шаги.

– Лев Иванович, минуточку! – услышал он голос судмедэксперта Дроздова. – Очень кстати вас увидел. Вот, возьмите последние результаты. Ваши предположения оказались верны – кровь в салоне «десятки» абсолютно идентична той, что была на ручке ножа.

– Замечательно… – кивком поблагодарив Дроздова, констатировал Гуров. – Теперь на этом деле можно ставить точку.

Он с утра пребывал в наипрекраснейшем расположении духа. Сегодня ему все удавалось, концы вязались с концами, еще с ночи установилась замечательная, ясная погода, сменив недавнюю двухнедельную слякоть… А теперь, получив результаты экспертизы, он мог завершить дело о таинственном исчезновении жены крупного коммерсанта, которая, как теперь следовало думать, никуда не исчезала, а была убита собственным мужем в ходе семейной ссоры. И завтра (а может, даже и сегодня!) они со Стасом едут на долгожданную рыбалку.

Сев за стол, он небрежно перелистал бумаги, подшитые в скоросшивателе. Неожиданно подумалось, что этот тихий, рутинный, уже до крайности надоевший ему шелест бумаги для кого-то может звучать чем-то наподобие скрипа тюремной двери. Ведь каждая бумажка в деле для одних была спасательным кругом, а для других – тяжкими веригами, тянущими на дно многолетней отсидки…

Сев на заднее сиденье «Фольксвагена» с шашечками на оранжевом фонаре, Гуров опустил на переднее сиденье машины зеленовато-голубую бумажку и кратко распорядился ехать в областной центр.

– Есть, командир!.. – воодушевленный купюрой, бодро откликнулся таксист, лихо взяв с места.

Пролавировав по разбитым улицам захолустного городка, «Фольксваген», выйдя на более-менее приличную федералку, довольно резво помчался по шоссе, обставляя всех, кто шел в попутном направлении. Когда за поворотом скрылись дома райцентра, Гуров начал второй этап все того же «комедиантства». Он снова достал телефон и громко спросил:

– Что там у вас опять? Что? Сами довели до ума? А что, до этого мозгов не хватало? Блин! Только вечер мне испортили. – Спрятав телефон, он снова скомандовал: – Отбой! Едем назад.

– Гм… – Таксист вопросительно посмотрел на Льва через салонное зеркало.

До фермы, расположенной за околицей села, было недалеко, и Станислав минут за пятнадцать дошел до нее пешком. Там уже шла подготовка к вечерней дойке. Шагая по разбитому асфальту меж обветшалых животноводческих корпусов, Крячко вдыхал специфическую гамму запахов навоза, силоса и хлорки. Он выспрашивал у всех встречных, как ему найти заведующего Грустнова, но тот оказался неуловимым. Одни посылали Станислава «…во-о-н к тому телятнику», другие говорили, что Грустнов поехал на склад за цепями для привязи, третьи талдычили, что он где-то в кормокухне… Наконец пожилая телятница в застиранном синем халате и резиновых сапогах направила его в ветеринарную амбулаторию, где заведующий обсуждал с ветврачом хозяйства причины падежа теленка в ее группе.

Войдя в небольшое помещение, с атмосферой, навечно пропитанной запахами йода, дуста, ихтиола и карболки, Крячко увидел сидящих за столом, на котором стояли две тарелки с хлебом и помидорами, двух молодых мужчин. Оба держали в руках небольшие мензурки, наполненные чем-то прозрачным. Оживленно жестикулируя, они горячо спорили, обсуждая совершенно непонятные животноводческие темы. «Похоже, почившее теля поминают…» – мысленно резюмировал Крячко. Заметив незваного гостя, широколицый, темноволосый мужчина постарше, в мятом белом халате, удивленно поинтересовался, с оттенком недовольства в голосе:

– А вам кого?

– Мне нужен Павел Грустнов, – приятельски улыбнувшись, объявил Станислав.

Второй, помоложе, в синем халате, неохотно поставил свою мензурку на стол и объявил, глядя на незнакомца в упор:

Теперь все было позади. Выйдя в прихожую, Стас набрал на допотопном телефоне 02 и, связавшись с дежурным райотдела, сообщил о случившемся. Затем он отправился на балкон и, глядя в темноту, громко окликнул:

– Паш, ты меня слышишь? Все в порядке, спасибо за помощь. Можешь быть свободен.

– Станислав Васильевич, адресок-то, может, дадите? – снизу, из темноты послышался голос Павла.

– А, блин! Вот память-то дырявая. Поднимайся сюда, я здесь напишу, – предложил Крячко.

Войдя в квартиру, Павел ошеломленно воззрился на оскаленную, недвижимую физиономию рябого. Похоже, это зрелище его основательно шокировало.