Гулко бьётся сердце. Темнота. Комок тошноты у горла. Я сижу на узкой жёсткой койке. Сильно качает. Пахнет сыростью. Отдергиваю штору светомаскировки. За круглым иллюминатором тусклый рассвет. Проступают очертания тесной каюты. Верхняя койка пуста. Мой сосед штурман Иенсен на вахте. Значит, он ничего не слышал. Проклятый кошмар. Снова я проснулся от него. Каждый раз одно и то же.

…Над степью беззвучно летят грязно-серые самолёты с чёрными крестами на хвостах. Удивительно тихо. Они летят не торопясь, спокойно выглядывая цель.

Один из них нависает надо мной. Помедлив мгновение, бросается вниз, и сразу исчезает тишина. Всё ближе нарастающий вой. Тело тщетно пытается уйти в землю. К горлу подступает комок тошноты. От самолёта отделяется черная капля. Она неудержимо приближается. Нет сил пошевелиться, отвести взгляд. Чёрный овал закрывает весь мир. Из груди вырывается отчаянный немой крик…

Когда я вошёл в каюту, капитан сидел перед старинной библией в кожаном переплёте — реликвией, переходившей из поколения в поколение Дигирнесов. На столе стояла квадратная бутылка джина, дымящийся термос с кипятком и открытая банка консервированного лимонного сока. Мы вошли в полосу битого льда. Сильно похолодало, и всему экипажу полагалась к обеду порция водки. Но, судя по покрасневшему лицу Дигирнеса, он начал пользоваться этой добавкой к рациону ещё до первого завтрака.

Капитан знаком указал мне на стул.

— Вы слышали когда-нибудь про бой Давида с Голиафом?

— Немного. Кажется, Давид уложил его камнем из рогатки.

— Из пращи, пращи, юный язычник… «И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб, и он упал лицом на землю. Так одолел Давид филистимлянина пращой и камнем, меча же не было в руках Давида», — Дигирнес шумно захлопнул книгу. — Что вы будете пить? Чистый джин?

Я стоял на мостике с секстантом в руках и старался поймать отражение солнечного луча. Мне была немного знакома авиационная навигация — во время лётной практики в институте я работал дублёром штурмана и теперь пользовался каждым случаем, чтобы постичь премудрость кораблевождения. Молчаливый Иенсен уже доверял мне самостоятельно определяться по солнцу.

Мне почти удалось совместить солнечный луч с точкой горизонта, как вдруг горизонт сдвинулся с места. Это было невероятно. Я снова навёл прибор. Намеченная точка оторвалась от горизонта. Она приближалась к нам. Я опустил секстант и взял бинокль. С юга к нашему каравану, спутав осень с весной, стремительно приближался чёткий клин журавлиной стаи.

И в тот же миг завыли сирены судов. Послышалась команда Иенсена. На «Олафе» забил колокол громкого боя.

Я бросился на корму — там, у пожарной помпы, было моё место по боевой тревоге. На палубе со мной столкнулся спешивший на мостик Дигирнес. Кажется, он даже не заметил меня.

Бой длился всего несколько минут. Он окончился раньше, чем я успел добраться до своей помпы. «Юнкерсов» встретил огонь всех зенитных стволов кораблей конвоя. Клин раскололся пополам и исчез из виду. Через несколько мгновений «юн-керсы» появились с востока. Конвой не успел закончить перестроение. Несколько машин прорвалось к транспортам. На «Олафе» забили пулемёты.

Ночью с Атлантики потянул ветер. К утру это был настоящий шторм. О ремонте не могло быть и речи. Дигирнес, маневрируя, пытался держать «Олафа» против волны. Транспорт несло штормом на северо-восток.

Утром нас запросили по радио с флагмана. Дигирнес ответил, что всё в порядке, что он надеется скоро нагнать караван. Он хорошо понимал, что попытка пробиться к нам на помощь может дорого обойтись другим кораблям.

На второй день в трюмах показалась вода. Найти пробоину не удалось: по трюму, сорвавшись с найтовых, летали, как резиновые мячики, мои драгоценные ящики со станками.

На третий день механик доложил, что топлива до Мурманска не хватит. Дигирнес остановил машины и разрешил сообщить кодом о нашем положении. Но на отчаянные призывы радиста «Олафа» никто не отозвался. Нас уносило всё дальше на северо-восток. Транспорт дал заметный крен на левый борт — помпы не справлялись с откачкой воды.

Я встретился с капитаном в кают-компании, куда он заскочил на секунду выпить горячего чая.

Было ещё светло, когда впереди показалась извилистая полоса берега. Радист принял обрывок новой радиограммы. Там опять уточнялся наш курс к острову. Дигирнес подчинился этому указанию. Маневрируя, он искусно вёл вперёд лишённый управления корабль.

Мы вошли в узкий, глубоко вдающийся в сушу залив. Здесь было тихо. Ветер остался позади.

Я стоял на мостике рядом с Дигирнесом. В наступившей тишине звонко кричали птицы. Чайки кружились над нашей палубой. По сторонам залива лежал пологий берег. К нему нетрудно было пристать.

Вся свободная от вахты команда была на баке. Люди молча смотрели на приближающуюся землю.

Дигирнес, не снимая руки с машинного телеграфа, негромко командовал рулевому. «Олаф» осторожно продвигался вперёд.