Многіе изъ тѣхъ новыхъ объясненій и оттѣнковъ, которые внесли въ Православное Богословіе Хомяковъ и Самаринъ, остаются еще и не отвергнутыми и не принятыми Церковью нашею.

Не вдаваясь здѣсь въ спеціальныя и серьезныя разсужденія по этому вопросу, я скажу только кратко мое личное мнѣніе объ этихъ двухъ мірскихъ или свѣтскихъ богословахъ нашихъ. При всей моей готовности подчинятъся въ дѣлахъ религіозныхъ мнѣніямъ православнаго духовенства, я не могу никакъ согласиться съ тѣми изъ духовныхъ пастырей нашихъ, которые хотятъ у вѣрующихъ мірянъ отнять право богословствовать.

Нѣкоторые изъ нихъ прямо говорятъ, что о высшихъ духовныхъ вопросахъ не должны разсуждать люди, не имѣющіе духовнаго сана. Такого мнѣнія былъ, между прочимъ, и покойный отецъ Климентъ Зедергольмъ, (котораго біографію, какъ извѣстно, я издалъ). У меня есть написанная его рукою замѣтка въ этомъ духѣ по поводу сочиненій А. С. Хомякова. Мнѣніе же Зедергольма важно въ этомъ случаѣ не столько потому, что онъ былъ сперва магистръ филологъ. Московскаго Университета, а потомъ чрезвычайно начитанный въ св. отеческихъ книгахъ монахъ, сколько потому, что личный складъ его ума и характера склонялъ его къ крайней богобоязненности въ дѣлахъ вѣры и онъ не позволялъ себѣ ни на волосъ отклоняться отъ того, что слышалъ отъ оптинскихъ старцевъ. Не знаю, читали ли Хомякова нынѣ въ Бозѣ почившіе великіе Оптинскіе учители: Макарій, Моисей и Антоній. Богословскія сочиненія въ то время изданы не были, но эти старцы могли, быть можетъ, имѣть доволыю ясное понятіе о духѣ и взглядахъ Хомякова, черезъ посредство Ивана Васильевича Кирѣевскаго, который жилъ въ своемъ имѣніи недалеко отъ Оптиной и былъ очень близокъ со всѣми этими духовными дѣятелями. Очень можетъ быть, и даже всего вѣроятнѣе, что Климентъ слышалъ отъ нихь подобное мнѣніе, отрицающее право мірянъ на богословствованіе. Я говорю, всего вѣроятнѣе потому, что едва ли бы благоговѣвшій такъ безусловно передъ духовниками Оптинскими Климентъ рѣшился бы самъ отъ себя такъ рѣшительно говорить объ этомъ.

Благоговѣю и я передъ памятью и передъ мнѣніями этихъ великихъ духовныхъ отцевъ, но все-таки не такъ безусловно какъ благоговѣлъ Климентъ; (быть можетъ потому, что я не монахъ и

Ограничивать всю жизнь Церкви однимъ охраненіемъ того, что уже извѣстно, понятно, общепринято и ясно, было бы или равнодушіемъ или упорствомъ не по разуму; это значнло бы обрекать Церковь пожалуй что и на полное безсиліе.