В книжке моей о «Национальной политике»

[1]

я старался доказать, что на Западе в XIX веке она до сих пор везде и при всех условиях вела к тому всеобщему

однообразию и смешению,

которые представляют собою самую сущность

всемирной революции

или ее

полусознательный

идеал. Если бы все вожди, деятели и участники этих политических движений разделяли бы мнение тургеневского Базарова, что

«все люди должны со временем стать между собою схожи, как березы в роще»

и дружно стремились бы к этой цели, то я назвал бы идеал их прямо

сознательным. Полусознательным я

его называю потому, что очень многие из «инициаторов» этой политики, из вождей и участников этого движения, вовсе этого однообразия не ищут,

но неожиданно находят его при конце своего пути.

И наоборот (вследствие сложности исторических

приемов,

долженствующих разрушить прежний культурный строй европейских обществ), случалось нередко, что

эгалитарные демократы,

т. е. именно те люди, которые ищут наиполнейшего однообразия всемирной жизни,

препятствовали,

противились этим национальным движениям и этой национальной политике, не

подозревая даже,

что политические националисты будут им превосходными союзниками, предтечами, уготовляющими и уравнивающими им дальнейший путь.

Примеров тому и другому роду заблуждений много, и я делаю над собою большие усилия, чтобы не увлечься подобными «иллюстрациями» из современной истории и не отклониться далеко от главной моей здесь задачи: проследить хотя бы в самых лишь общих чертах действия

того же племенного принципа на Востоке Европы, то есть – в России, в Турции и в странах христианских, освобожденных в XIX веке из-под власти последней.

Заключение мое и здесь, к сожалению, то же самое!

Плоды племенной политики и национальных движений на православно-мусульманском Востоке

ничем существенным

до сих пор не отличаются от плодов того европейского

государственного национализма,

который шаг за шагом разъедает великие и столь разнородные прежде культурные формации Запада, видоизменяя их в пользу всеобщей демократизации и эгалитарного всепретворения.

Европейский Восток

В тех прежних письмах моих, где я занят был преимущественно Европой Западной, я вынужден был, однако, прежде всего вспомнить об эллинском восстаний 20-х годов. Здесь же мне для ясности изложения необходимо повториться.

В первом случае я руководился тем соображением, что национальное восстание и освобождение греков из-под долгого ига мусульман было в XIX веке

первым по времени

движением этого рода. Теперь же, имея в виду Россию и Турцию, мне опять нельзя обойти греков, вследствие их

особого значения

среди народов Востока.

К тому же в этом движении греков идея свободного

национализма

особенно тесно была связана с идеей

демократической

и по

источникам,

и по

результатам.

Еще раньше 20-х годов, когда еще все греки находились под властью султана, у них был весьма популярный поэт Рига Фереос… Он неудачно агитировал против Турции и был расстрелян.

Греческие биографы его утверждают, что он, не находя еще возможности выделить хоть часть своих соотчичей в особое

национальное

государство, действовал в духе

космополитических

идей XVIII века. То есть он хотел поднять в Турции движение против

деспотизма и неравенства вообще

и призывал к восстанию против султана и его пашей не одних только греков и даже не одних только христиан, но и ту значительную часть мусульманского населения, которая представлялась ему тоже страдающей от самовластия пашей и янычар

{2}

. Рига Фереос был напитан теми самыми идеями личного равенства и личной легальной свободы, которые выразились французской революцией XVIII века. Имя его у греков было, я сказал, весьма популярно. Значит, эти

либерально-эгалитарные идеи предшествовали

в умах эллинских «предтечей» (precurseurs) мыслям об

эмансипации собственно национальной.

Другими словами: последняя возросла на первых; она была подготовлена ими. Общелиберальные веяния XVIII века проникли еще заранее и в греческие умы, хотя, быть может, и смутно.