Религия,

преобладающая в каком-нибудь народе, –

вот краеугольный камень охранения прочного и действительного. Когда веришь, тогда знаешь, во имя чего стесняешься

и для чего (быть может, и с невольным ропотом нередко, но без гордого и явного протеста) переносишь лишения и страдания…

Вообразим себе, что все миллионы людей беднейшего класса, составляющего большинство во всех государствах, отказались от религиозных преданий, в которых темные толпы их предков прожили века; вообразим себе, что все без исключения подданные какой-нибудь державы говорят о «правах человека», о «равенстве и свободе», о «достоинстве», о том, что земля обращается около солнца в 365 дней и столько-то секунд… еще о том, что есть, положим,

какой-то

Бог (un Dieu des bonnes gens!

{1}

– как пел Беранже), а подати все-таки велики при этом и т. д.

Желали бы мы знать, какие

принципы

могут противопоставить грозным требованиям подобной, «цивилизованной по-нынешнему» толпы те охранители, которых обыкновенно зовут умеренными либералами?..

Консерватизм чисто экономический, так сказать, лишенный религиозного оправдания, в нравственной немощи своей, может отвечать на требования анархистов только

одним насилием,

картечью и штыком… Мы это и видим давно в истинно

передовой

стране Запада, во Франции.

Там давно уже нет никакого общеидеального принципа, вознесенного над всею нацией… там периодически, лет через 15–20, возобновляется борьба между капиталом и трудом, и капитал еще недавно, в образе Тьера и рукой Мак-Магона, победил восстание недовольного труда. Мы признаемся откровенно, что не можем даже и притвориться сочувствующими той или другой стороне. Для нас одинаково чужды и даже отвратительны обе стороны – и свирепый коммунар, сжигающий тюильрийские сокровища

{2}

, и неверующий охранитель капитала, республиканец-лавочник, одинаково враждебный и Церкви своей, и монарху, и народу…

Мы не понимаем даже вовсе того психического процесса,

под влиянием которого действуют эти люди прогресса, –

либерального только снизу вверх…