Профессор Боровик отложил перо и покосился на телефон с недоумением и досадой. Тихие предутренние часы считались у него самыми дорогими – все знали об этом и никогда, ни при каких обстоятельствах не беспокоили ученого.

Однако телефон продолжал звонить настойчиво и требовательно, и Владимир Степанович, сердито насупившись, нехотя поднял трубку.

Широкие и неожиданно черные под седою копной волос брови профессора оставались сурово сдвинутыми, но что-то дрогнуло, потеплело в его лице. Выражение досады в живых темных глазах уступило место тревоге. Недалеко от названного телефонисткой городка работала сейчас дочурка – Галина, Галка, Галочка...

С первых же произнесенных с характерным акцентом слов Боровик узнал голос Аспера Наримановича. Нет, Галка была здесь ни при чем. Совершенно ни при чем, и тем не менее тревога, загоревшаяся в глазах, уже не сходила с его лица. Он молча, с напряженным вниманием выслушал взволнованную, несколько сбивчивую речь старого друга, лишь изредка делая коротенькие пометки в пододвинутом блокноте.

– Хорошо, – кратко ответил он. – Немедленно вылетаю. Первым же самолетом.

В комнате царил какой-то странный, колеблющийся полумрак. Темнота то сгущалась, то редела, и одновременно с нею переливами нарастал и опадал доносившийся снаружи необычный шелестящий гул. Вместе с перемежающимся дробным стуком по железной кровле домика шум этот напоминал ливень, вернее сильный град, и только нестерпимый зной, струящийся в распахнутые окна, исключал подобную догадку.

Двое, разделенные широким письменным столом, уже несколько минут прислушивались к доносившимся снаружи звукам. Короткий телефонный звонок прервал молчание.

– Полковник Карабанов слушает, – снимая трубку, отозвался один из них. – Аспер Нариманович? Здравствуйте. Да, да, по этому вопросу мне поручено связаться с вами... Так... Отлично... Да, уж восемь минут продолжается... Да, да, как будто уже редеет... Ну что же, милости просим, буду рад... Хорошо, жду.

Полковник опустил трубку на рычаг, неторопливо встал, подошел к окну. За время телефонного разговора темнота снаружи несколько уменьшилась, и шум заметно стих.

– Как будто светает, – шутливо заметил он, доставая портсигар. – Закурите, доктор?

О дяде Красиков вспомнил в последнюю минуту, когда пора уже было спешить на аэродром.

– Я сейчас, мама, – бросил он хлопотавшей возле раскрытого чемодана матери и выскочил в коридор.

Торопливо набрав хорошо знакомый номер, Эдик услышал низкие продолжительные гудки.

«Дрыхнет, старая перечница, – беззлобно подумал он. – Хоть бы Альбинка подошла. Было б роскошно! «Привет, детка, лечу в пески, на границу, в самое пекло!.. Да так, пустяки, неудобно по телефону. Вот что, позови отца, тут у меня кое-что к нему».

– Алло, алло... – прогудело в трубке.

Факты, имена, даты... Если б звал, что потребуется, вел бы, конечно, запись. Впрочем, пожалуй, это не так уж и трудно, – восстановить цепь событий. Имена? Их не очень много. Билли Бенч – курчавобородый Апостол. Патрик О'Лири, физик. Ну и конечно Блер, Бенджамен Блер, с него-то и надо начинать...

Много раз потом вспоминал доктор Эверетт злополучный день первого знакомства. Как и обычно в начальных числах мая, они готовили отправку большой партии посылок с шистоцеркой. Лаборанты таскали по лестницам целые вороха алюминиевых коробок, предназначенных для транспортировки пустынной саранчи, а старшие научные сотрудники строчили послания чуть ли не на всех языках земного шара. Сам он только что закончил сопроводительное письмо в Карачи (слава богу, на Индостан корреспонденция шла на английском языке), когда директор ввел этого американца.

– Мистер Блер – доктор Эверетт, – представил их друг другу директор.

Пожимая руку, Эверетт хмуро посмотрел на гостя. Тот ответил ему доброжелательным, безмятежным взглядом.

Нет, американец не производил дурного впечатления. Даже наоборот. Стройный, подтянутый, одет скромно, но элегантно...

Он нашел ее в мертвой, спаленной карателями деревне. Крохотная девчушка безмятежно лепила песчаные коржики у родничка, скрытого от домов разросшимися кустами ежевики. Здесь, как видно, и провела она те страшные часы, пока в деревушке хозяйничали гитлеровцы.

Девочка доверчиво протянула ручонки бородатому, страшному на вид партизану.

– Мам-ма... – произнесла девочка. – Мам-ма...

Боровик растерялся. Он оглянулся на свеженасыпанный холм, под которым они только что погребли останки сожженных в избе-читальне жителей деревушки (холм был виден поверх кустов), затем перевел взгляд на девочку. И вдруг подхватил, молча прижал к пропахшему дымом ватнику ее беззащитное, щупленькое тельце.

– С трофеем? – встретил его на базе комиссар Кулиев. – Ну что ж, как раз сегодня принимаем самолет с Большой земли.

– Быть может, он отвел верблюдов туда, за бархан, – неуверенно произнес Красиков. – Я сбегаю, посмотрю.

Владимир Степанович отрицательно покачал головой. Сорвав длинную травинку, увенчанную маленьким зеленым цветком, он задумчиво распрямлял узенькие листочки.

– Я сбегаю туда, – в голосе Эдика звучало отчаяние. – Они, наверное, там.

Боровик удержал его за локоть:

– Надо беречь свои силы. Присядем. Там их нет.

Да, такыр был пуст, и даже бетонное кольцо в центре его уже не сулило спасения. Профессор хорошо знал, что на этом участке Каракумов колодцы роются не меньше, чем на полторы сотни метров. Достать с такой глубины воду без веревки нечего и думать.

Собрав остаток сил, Владимир Степанович спустился, вернее, сполз с бархана. Последняя надежда была только на лоток, длинный деревянный лоток, служивший для водопоя овец. В нем могла остаться вода. Конечно, если ее еще не выпило солнце!

Увы, лоток был сух. Только в самом конце его, в нижней части, сохранилось чуточку воды. Профессор рванулся было к ней, но вовремя опомнился. Опустившись на колени, он осторожно коснулся губами шершавого и влажного дна лотка. Затем, выждав минуту, сделал один-единственный маленький глоток.

Теперь надо было ее как-то сохранить от солнца. Сохранить во что бы то ни стало!.. Открыв перочинный нож, он затаил дыхание и, переждав нервную дрожь в пальцах, легонечко ковырнул глиняную обмазку в углу лотка. Тоненькая струйка воды ударила в подставленную фляжку.

Туго завинтив пробку, Боровик заспешил назад. Красиков бредил, разметавшись на песке. С трудом приподняв его голову, профессор поднес фляжку к губам.

Проснулся Красиков от холода. Где-то неподалеку надрывно плакал ребенок. Радостная догадка обожгла сознание. Люди! Чабаны перекочевали на колодец! Порывисто приподнявшись, он окинул быстрым взглядом освещенный полной луною такыр. Никого!.. Но что за наваждение: жалобные всхлипывания не прекращаются, они несутся откуда-то сверху, с холмов. Да ведь это шакалы! Вон, вон мелькают они, знакомые зеленые огоньки... Василий роняет голову, рыдания подступают к горлу. Никогда, никогда не выбраться им отсюда, не увидеть родного неба. Они погибнут здесь, погибнут оба, и мерзкие хищники растащат их кости по пескам...

Ночной холод дает знать себя. Красиков кутается в обрывки кошмы, снова устраивается в своей «люльке». Но спать он уже не в силах.

На рассвете просыпается Владимир Степанович, с трудом выбирается из лотка, пошатываясь, делает несколько шагов, разминает ноги. Только сейчас замечает Красиков, до какой степени ослаб профессор.

Однако, как и всегда, Боровик бодр и весел. Поеживаясь от холода, он шутит над несовершенством человеческого организма.

– Вот завершим опыты с растениями, примемся вплотную за животных. И за человека тоже – да, да. Облучим «Космическим ключом», ни жара, ни холод брать не будут!

Сеня Пуговкин – юноша рыжий, как апельсин, с независимым видом проследовал через вестибюль, поднялся на семнадцатый этаж и уверенно постучался в дверь под номером 1745.

– Вот посмотришь, это действительно настоящий Какаду, – вполголоса сообщил он сопровождающему приятелю-шоферу. – Такого и в цирке не увидишь. Сам верткий, кругленький, глазки маленькие и навыкате, а носик – что клюв. И окрашен в цвета французского государственного флага.

– Значит, пьяница, – равнодушно ответил приятель. – Выпивоха. Обычное для ихнего брата состояние.

– Выпивоха! – возмутился Сеня Пуговкин. Он числился рассыльным в пресс-бюро МИДа, и как работник дипломатического ведомства не терпел вульгарных выражений. – Не видывал ты настоящих алкоголиков. Другой запрется корреспонденции строчить – коньяк ему ящиками волокут. Наш Какаду не из таких. А нос у него трехцветный, я думаю, от природы.

– Бывает, что и от природы, – нетерпеливо перебил друга шофер. – Только ты по-быстрому. Машину из-за твоего Какаду бросил.

Это действительно было чудом! Когда в Куйбышевском аэропорту Виктор неожиданно увидел прямо перед собой так хорошо знакомое ему смуглое лицо с длинными «марсианскими» глазами, он даже растерялся.

– Галка?!

– Виктор? – «марсианка» была изумлена не менее его. – Какими судьбами?

– Постой, постой, – Виктор отступил на шаг, разглядывая ее. – Значит ты не... С тобой ничего не произошло?

– Это насчет аварии? – догадалась Галя. – Но я ж телеграмму дала: «Жива, здорова...» Пришлось, правда, сделать крюк – из Астрахани нет прямого сообщения. Сейчас возвращаюсь в Джанабад.

– Да, они живы оба – и почтенный аксакал, и юнец. Живы, но очень, очень ослабли. Час назад внучонок Черкез полетел с ними в Джанабад на таком же точно самолете, Товарищ полковник встретил самолет в пути? Вот-вот, это и были они – внучонок, Гульнар и двое русских, едва не загубленных бывшим ханом племени эрсари. Он, Бава-Кули, сразу узнал старого бандита. Быть может товарищ полковник и его уважаемые спутники заглянут на минутку в юрту старого кумли? Пиала душистого гок-чая или холодного айрана не повредит в дороге.

– Что ж, зайдемте, товарищи, – говорит полковник Карабанов.

И вот они уже сидят в юрте гостеприимного Бава-Кули. На чистой кошме три пиалы душистого гок-чая и две – с прохладным айраном.

– Плохо еще заботимся мы о чабане, – говорит капитан-пограничник. – Древняя юрта в век космических полетов! Парадоксально.

– Мир полон всевозможных парадоксов, – замечает Карабанов. – А что до юрты – здесь все в порядке. Чудесное жилище для кочевья. Легко в перевозке и сборке, устойчиво в бурю, прохладно летом, зимой не боится ни дождя, ни снега... Не следует пренебрегать народной мудростью, капитан, – шутливо заключает он. – Вот вы избрали сейчас айран, а наш доктор может подтвердить, что горячий гок-чай гораздо лучше утоляет жажду.

Будит его веселый голос соседки:

– Джанабад. Мы уже на месте.

Маленький гражданин открывает глаза и тут же вспоминает все. Да, так и есть, они не торопятся к выходу, Ждут его, это совершенно ясно. «Вот и все, дорогой Какаду, вот и все. Сенсация не состоялась!»

Покорно улыбнувшись, маленький гражданин поспешно одевается, в сердцах нахлобучивает пыжиковую шапку. Его уже нисколько не удивляет предложение молодых попутчиков подвезти с аэродрома. Все идет, как должно...

– Если вы располагаете временем, – внезапно оборачивается к нему девушка. – Мы покажем вам интереснейшее местечко.