Победа была одержана блестящая. Степные хищники были разбиты на голову. Успевшие спастись бежали в беспорядке, душистая степь на далекое пространство была усеяна трупами. Широкая, глубокая река, краса степей, была неузнаваема; обыкновенно тихие, синие волны ее бурлили, окрашенные человеческой кровью, и несли вниз по течению изуродованные тела и отсеченные члены павших в бою. Давно славная река, много видавшая кровавых боев, не бывала свидетельницей такого побоища. Греки ее звали Танаис, готы – Тана-Эльф, а языги и угличи – Доном-рекой, и не первый раз берегам ее приходилось служить преградой нашествиям хищников.

На этот раз отпор был дан дружный всеми народами Донских степей. Все распри, и родовые и племенные, были забыты, и греки, славяне и готы соединились в громадную рать, дружно разивших буйный разбойничий набег поганых команов. Первыми приняли удар готы с верховьев Тана-Эльфа; к ним тотчас присоединились сарматы, языги, угличи, киряне и другие из всех укрепленных городищ, разбросанных по степи. Царь босфорский Савромат сам засел за крепкими стенами стольного града своего Пантикапеи

[1]

, но послал сильную рать в Танаис-город

[2]

, а другую – на встречу с врагами. Вели ее два старших сына царя, князья; Ржешкупор и Котыс и старый полемарх

[3]

танаисский Агафодор. К ним присоединились, уже в Танаисе, римский отряд под предводительством трибуна Валерия Люция Сульпиция и танаисские израильтяне с известным всей стране Киммерийской храбрым вождем Елеваром бень-Охозия, проживающим в Танаисе почти со времен разрушения Иерусалима и пользующимся большим влиянием на своих соотечественников.

Эти разноплеменные войска, действуя дружно, напали с четырех сторон на команов, оттеснили их к Дону и сбросили в воду, перестреляв и перерезав всех, кого могли. Остальным осталось только спасать жизнь бегством. Победителям досталось в руки немало пленных. Греки отвели их в рабство в города, славяне принесли их в жертву богам. Готы в плен не брали, а резали всех на месте.

Теперь беглецы далеко, и вдоль Дона расположились станы победителей. В окровавленных волнах реки отражаются ярко горящие костры, и их заревом залито все небо. Сожжение тел убитых воинов и кровавые жертвоприношения окончены. Воины собрались вокруг костров и около палаток и празднуют победу. Большие части жирных быков, целые кабаны и бараны жарятся на вертелах и в ямах, засыпанных углями; режутся с пылу горячие куски и поедаются проголодавшимися бойцами. Турьи рога с добрым пантикапейским и фанагорийским вином ходят из рук в руки и опоражняются при заздравных и победных возгласах на различных языках – греческом, латинском, славянском, готском и еврейском.

Куда же девался Вадим, другой спаситель царевича Котыся? Он тотчас по окончании жертвоприношений вскочил на коня и погнал его во весь опор по направлению к Танаису, но не доезжая до города за полчаса пути, свернул в сторону и скоро достиг опушки дубового леса, в который углубился, умерив ход коня. Все дороги в лесу ему, видимо, были хорошо известны. Да, кажется, и конь знал дорогу, потому что всадник часто выпускал поводья из рук и ехал, думая крепкую думу.

Скоро в лесной чаще показался огонек. Вадим пронзительно свистнул, и на его свисток последовал такой же громкий, но с переливами в три колена. Вскоре, несмотря на ночную темноту, показалось очертание избы в три окна, через которые светил огонь. На пороге избы стоял высокий, крепкий старик с белыми, как лунь, волосами, разлетавшимися по плечам, и с бородой, доходящей до середины груди. Он был одет в длинную белую рубашку без всяких украшений и не носил никакой обуви. На правой руке его был перстень с зеленым камнем, ярко блестевшим, когда его поворачивали к огню.

– Здравствуй, Вадимушко, – приветствовал он прибывшего.

– Здравствуй, дядя Драгомир, – отвечал ему племянник, соскакивая с коня.

От поля битвы до городка амалов, управляемого старым Нордерихом, было около ста восьмидесяти стадий. Это было самое южное из Тана-Эльфских готских поселений. Но Балта гнал своего ретивого коня во весь опор, и менее чем через полтора часа перед ним открылся земляной вал с частоколом, из-за которого поднимались высокие, на четыре ската соломенные крыши мазаных домов готских воинов. Городок Амала, подобно всем прочим городкам готов и сарматов, отличался от хуторов южной России только высоким земляным валом, окруженным глубоким рвом и частоколом из заостренных бревен. К валу всегда примыкала сторожевая насыпь в виде высокого холма, заваленного хворостом. В степи находилось множество отдельных таких же холмов, всегда занятых выезжавшими на ночную стражу всадниками. Стоило на одном из холмов заметить надвигавшуюся издали опасность, чтобы все костры мгновенно запылали. Жители всех городков, хуторов и отдельных хозяйств поднимались на ноги, сбегались около городков и были готовы встретить степных разбойников – корманов, хозар, хонг-ниу

[8]

и других.

Внутри укрепленного городка были обычные домишки. Посредине мазанка с соломенной крышей служила жилищем для князя или владельца городка.

За домами тянулся ряд скотных дворов, конюшен и амбаров. Свободные землепашцы и скотоводы, керлы, жили в степи, каждая семья своим отдельным хозяйством, и прибегали в городок, когда на сторожевой насыпи ночью загорался костер или когда днем над ней развивался стяг их главаря – владельца городка. Между хозяйствами керлей бывало часто расстояние в пятьдесят стадий и больше.

Но Балту не пришлось въехать в городок Нордериха. Поравнявшись с дубовой рощей, стадиях в двадцати от городка, он увидел на реке у берега ладью, в которой сидели две девушки.

Едва выбравшись из рощи, Драгомир и Вадим стали встречать, один за другим, отряды ратников, возвращавшихся с поля битвы в город Танаис, в котором царевичи назначили общий сбор. Греки, босфорцы и евреи были большей частью в медных латах, в шлемах с гребнем из стоячего конского волоса, с конским хвостом, падающим на спину. Вооружены они были длинными копьями и короткими мечами. Между евреями заметны были несколько знатных воинов, облеченных в доспехи старого образца, давно было забытого во времена Маккавеев и сирийских царей, но ныне опять вводимого из любви к родной старине. Шлемы у одних были остроконечные ассирийские, увенчанные пучками перьев, и других с плоским верхом, расширяющиеся вверх и нарезанные желобами по всей окружности. Щиты продолговатые, обтянутые кожей и обшитые чешуей из медных блях. Мечи длинные, у иных кривые, у многих серповидные египетские топоры «кхоп».

Сарматы, преимущественно босфорского войска, были вооружены по-гречески, но резко от них отличались. Многие, собранные из степных кметов, и конница, присланная с верховьев реки Дона «господином» Перестеном, под начальством подручных ему царей Пржебора и Буреслава и князей Мутьяна и Кречета. Доспехи на них были чаще всего чешуйчатые роговые или из конских копыт. Мечи длинные, кривые, на ремне через плечо. Копья короткие, метательные. У всех были огромные луки и колчаны, наполненные длиннейшими стрелами. Щитов, за исключением нескольких начальников, почти ни у кого из сарматов не было. Народ был все рослый, крепко сложенный, белокурый, хотя темнее готов. Большие голубые или серые глаза метали грозный взор, громко и бойко лилась их звучная речь.

Римский отряд был немногочислен. Они здесь должны были представлять собой лишь верных союзников босфорского царя, даже с оттенком почетных телохранителей. Они были все в своих характерных доспехах. Вооружение составляли копья, топоры, секиры и молоты.

Белокурые, голубоглазые готы, народ не менее крупный, чем славяне, еще более отличались от греческих и римских войск. Шлемы их были украшены рогами и крыльями. Для нападения им служила «фрамея» – не слишком длинное копье с узким и коротким острием. У правого бока висел прямой или серповидный нож. Многие были вооружены молотами, топорами, секирами и палицами. Целые отряды несли огромные луки и колчаны, наполненные длинными оперенными стрелами.

Сборы заняли много времени. Желавших идти против готов царя Дидериха нашлось немало. Около нового вождя собрались все готы разоренного княжества, вернувшиеся после поражения у Соленых озер. За их преданность молодой княжне и ее мужу, боевые подвиги которого все не раз видели, можно было ручаться. Такие же верные ратники нашлись в большом числе среди степных сарматов, особенно из северо-восточных поселений. Недавно они потерпели от набегов команов и хонг-ниу, и поход мог поправить их дела. Евреев и финикийцев присоединилось не много. Были среди них люди, разоренные при последних распрях с персами, греками и другими иноплеменниками. В распрях и погромах финикиянам доставалось обыкновенно наравне с евреями, так как они тоже занимались торговлей и ростовщичеством. Нередко попадались они и в похищении инородческих детей для жертвоприношений Молоху. Обличенных перед судом высылали вниз Босфорского царства. В случае же, если подозреваемым удавалось оправдаться, следовал разгром финикийских домов, при котором нередко расходившаяся толпа набрасывалась и на еврейские жилища. К ним присоединились и другие, теснимые еврейским обществом, или изгнанные из него. Это были вступившие в брак с иноверками или подозреваемые в сношениях с египетскими, персидскими или славянскими волхвами и звездочетами. Еще более было самарян, которых евреи презирали и с которыми избегали общения. Несмотря на разнообразие причин, побудивших семитов оставить гостеприимные берега Дона – их было немного, не более трехсот человек. Зато в большом числе сбежались люди с Кавказа – адиги, акеане, сванеты, колхи, иверы, армяне, массагеты, саки, косоги, а так же закавказские гирканцы и парфяне. Много представителей этих племен бывало в Фанагории; иные заглядывали и в Пантикапею. Распространившийся слух о наборе большой рати для нашествия на дальние степи привлек их к Танаису, и все охотно шли на призыв молодого вождя. Это были все люди, привыкшие жить набегами и грабежом. Почти все имели прекрасных коней, стреляли из лука без промаха и были сильны и ловки; могли не утомляясь совершать дальние переходы и оставаться долго без пищи и сна. Многие корабельщики – греки и понтийцы – предлагали провезти по рекам всех пеших ратников, между тем как конные будут следовать вдоль берега.

Эта многочисленная и разноплеменная толпа не могла поместиться в городе. Кроме немногих, преимущественно начальствующих лиц, все пришельцы расположились станом большей частью вдоль реки, между разделением ее на два главные рукава, окружающие город, и тем местом, где отделяется от реки длинный, узкий и мелководный самый северный рукав. Здесь же стали и корабли, предназначенные для похода. Часть же стана вытянулась вдоль этого северного рукава, куда могли заходить только мелкие лодки.

Вадим ежедневно объезжал стан, осведомлялся о нуждах своих воинов, знакомился с их обычаями и подготавливал их к походу.

От Агафодора приезжали несколько раз гонцы. Война шла успешно. Готы Дидериха были оттеснены от Соленых озер, и война, была перенесена по ту сторону реки Лопани, в пределы царства Дидериха, более чем на тысячу стадиев к северу. Уже было разрушено два княжеских городка и разорено множество хуторов, но Дидерих все отступал к западу и не принимал общего сражения сосредоточенными силами.

По Дону и Донцу прошли благополучно. Встречали только несколько раз команов, налетавших как вороны на места законченных побоищ, чтобы разграбить остатки уже достаточно разрушенного. Они попадались малыми отрядами, и с ними расправа была коротка. Сарматские стрелки и иудейские пращники кончали всегда с ними скоро. У Меловых гор встретились и хонг-ниу, к которым уже успели присоединиться многие сарматские изгои, отщепенцы своих родов, которым, кроме разбоя, больше ничем жить не оставалось. Многие из них, сдаваясь в плен своим одноплеменникам, изъявляли желание поступить на службу в их рать. Как добрых воинов, их брали без затруднения. Вызвались служить и многие туранские хонг-ниу. Это были все люди малорослые, крепко сложенные, с весьма некрасивыми чертами лица. Кожа желто-бурого цвета, лоб низкий, голова круглая, как капустный кочан, и огромная, глаза узкие, раскосые, черные и блестящие, скулы выдающиеся, нос широкий, короткий, вздернутый вверх, как будто раздавленный, губы толстые, мясистые; зубы даже у стариков белые, острые и широкие. Борода густая, но короткая, и растет только на подбородке, почти не захватывая щек, всегда черная, как смоль. Брови широкие, часто сходящиеся над носом.

– Что это за звери? – шутили некоторые сарматы и готы. – Это, кажется, помесь черта с ведьмой.

Но один из этих зверей, заметив на шее вождя победителей изумрудную звезду странного очертания, потребовал, чтоб его привели к нему. Став перед Вадимом, он поднял правую руку с вытянутым указательным пальцем вверх, согнув локоть под прямым углом. Три средних пальца левой руки он приложил раздвинутыми птичьим хвостом ко лбу, потом перенес их к сердцу, при этом произнес довольно длинное речение на непонятном горловом языке. Вадим повторил те же движения и отвечал по-славянски:

– Хвала Ему, Единому, Всевышнему, на земле, на небе и за небесами, ныне, до века и после веков! Говори, кто ты?

Долго шли степью, встречая разбросанные готские хутора и укрепленные городки. Везде жители встречали их хорошо и провожали пожеланием побед. Но вот хутора стали встречаться реже и реже, и наконец они увидели громадный стан, состоящий из войлочных шатров, окруженных громадными телегами, связанными железными цепями. Вокруг пасся скот в изобилии – огромные серые волы с длинными, загнутыми в обе стороны и вперед рогами, жирные бараны и овцы, козы с длинной и тонкой шерстью. Засеянные и окруженные плетнями поля показывали, что жители – народ не вполне кочевой, а собирающий жатвы и перемещающийся только в случае крайней необходимости. Кони их небольшие, крепко сложенные, были похожи на команских и сарматских. Шапки на них высокие, остроконечные, из белого войлока, одежда – длинная рубашка и короткий плащ из шерсти или звериной шкуры. Доспехи – на одних из толстых воловьих шкур, на других – из больших блях разного очертания, нашитых узором на кожу. Черты смуглого лица правильные, носы строгие, прямые, черная борода острижена по сторонам, образуя клин, широкие брови сдвинуты и нахмурены, глаза глубоко сидят под густыми ресницами и горят темным огнем. Женщины очень красивые, но и они смотрятся суровыми ратниками. И мужчины, и женщины держатся осанисто, говорят медленно, придавая вес каждому произносимому слову. Видя приближение скопища инородцев, они сели на коней, и вооруженная сотня выехала вперед.

– Что за люди! – крикнул их предводитель.

Язык их оказался понятным для многих. В нем были и команские, и сарматские слова.

– Мы асы! – отвечал высланный к ним для переговоров. – Идем из-за Дона реки. Разорили царство гота Дидериха. Идем, ищем поселения в лесах. В степи добрых людей обижать не станем.

– Замысловата, царь, твоя сказка! – сказал Елисей бень-Матфан. – Конечно, смелость и доверчивость Имилькона полонили сердца волшебников или духов, хотя они и жестокие людоеды и оборотни были. И ты, царь, милостями своими и радением о всех воинах твоих завоевал сердца этой разноплеменной и разноверующей толпы и можешь надеяться, что царство твое разрастется, подобно кораблю финикийца. Но не очень льсти себя надеждами, что лютые звери, которых ты много принимаешь в свою рать, когда-нибудь сделаются людьми, и не гневись на нас, слуг твоих, что прикосновение иных из них нам кажется нечистым.

– Может ли быть человек нечистым для человека? – строго сказал Водан. – Веруй каждый по своему, это я сам требую, но приравнивать своих соратников к диким дверям, этого я не могу допустить.

– За дружбу с язычниками и избрание жен среди дочерей их, – сказал Елисей, – не был ли сам мудрый царь Соломон осужден Господом, и не за этот ли великий грех его десять колен Израиля были отторгнуты из рук сына его Ровоама? Не за общение ли с инородцами рука Господня поражала в Израиле Иеровоама, Ахава, Иоахаза и других царей до Оссии? Не за то же ли карал Господь Ровоама, Ахаза, Аммона, Иоакима, Иохаза и Седекию – царей иудейских?

– Не за то! – отвечал ему равви Иеред. – Лучшие годы дружбы царя Соломона с тирцами и сидонцами были годами построения и освящения храма и великой славы Соломона. Господь карает вероотступничество, а не общение с иноверцами.

Около месяца простояли асы в степи, располагаясь станом через ручей против хазарского. Сарматские кузнецы поставили свои огни и наковальни над ручьем и работали для хозар обоюдоострые мечи, перерубающие всякое железо, щиты из воловьих кож, обитые медью и железом, грушевидные и сходные с еловой шишкой шлемы, доспехи наборные. Хозары за оружие платили им быками, баранами и козами. Многие воины ходили на охоту в степь и в небольшой лес, не слишком отдаленный от стана. Приносили оленей и диких коз. Били и диких свиней, и множество зайцев, которых хозары не трогали, как животных нечистых, и которые поэтому развелись в стране в неимоверном количестве. Сарматы и готы жарили их на своих вертелах в стане. Евреи же смотрели с омерзением на это потребление поганых зверей.

Они не ели и не пили, собирались три раза на молитву и, расходясь по шатрам, сидели неподвижно и пели, славословя Господа. Они даже старались не выходить на солнце, чтоб не нарушать субботу, делая тень. Водан приказал своим в этот день не входить в стан хозарский, а для песен и веселья удаляться от него возможно дальше. Хозары очень оценили такое уважение к их обычаям и за это оказывали асам всякую помощь во всех делах. Однажды в хозарский стан вошли люди конные и пешие. Саркел выслал к ним на встречу своих людей, и начальники прибывшего отряда вошли в их шатер. С Коганом говорили они через переводчика по-хозарски. Между собой же они объяснялись на чистом сарматском языке. Коган пригласил Водана присутствовать при переговорах.

– Это соседи наши, люди добрые, – объяснил Коган. – Они живут по Днепру реке и по другим добрым рекам. Зовутся они северянами. Просят у нас помощи, команские племена от Сулы-реки прочь отогнать. Не хочешь ли, царь, и ты нам помочь? Они тебе и лесные страны укажут, где ты со своими людьми поселиться можешь.

– Воевать я всегда готов, – сказал Водан. – Дай услышать голос грома, дай услышать бури вой! Лишь среди тревог и шума у меня в душе покой. Со славянами же я пойду на край света. Ответствуйте, витязи доблестные, каким князьям и царям повинуетесь? Кто у вас славный господин?