В этом повествовании, названном автором романом-хроникой, на большом историческом, документальном материале раскрывается вся гнилость и обреченность самодержавного строя в России и его основной опоры — царской армии — в период первой мировой войны.
Автору, свидетелю и участнику многих из описываемых событий, с большой убедительностью удается показать разложение правящей верхушки, бездарность царских генералов, бессмысленную муштру и издевательства над солдатами — все то, что заставляло лучших представителей армии встать на путь революции и под руководством партии Ленина свергнуть ненавистный помещичье-буржуазный режим.
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Музыканты — пятнадцать солдат в мокрых сапогах — маршировали по грязной, немощеной улице. За ними с сундучками на плечах и спинах торопливо шли новобранцы, окруженные солдатами. Коренастый фельдфебель, шагая по деревянным мосткам тротуара, все время подозрительно поглядывал — не сбежал ли кто-нибудь?
У пригнанных со всех концов России молодых людей были встревоженные, напряженные лица. Лишь немногие ухарски посматривали кругом. Трое шли обнявшись — их сундучки вез старик на ручной тележке — и пели «Лучинушку». Но песня не получалась. И рослый новобранец в желтом, как масло, полушубке насмешливо говорил, косясь на певцов:
— Вот поют! Вот поют! На каторге так поют…
На повороте, возле зеленого одноэтажного домика, у парня, шагавшего в первом ряду, вдруг сорвался с плеча сундучок, и вещи вывалились прямо в лужу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В зимнюю ночь безудержный, колючий ветер заметал дневального у ворот казармы. Он прятался в будку, но там было еще хуже: ветер бил в открытую сторону будки, и твердый снег, ударяясь о стены, напоминал шрапнельные разрывы. На колокольне женского монастыря пробили часы. Пробегавшая усталой рысью бездомная собака с поджатым хвостом ткнулась в будку, вскинула морду и, жалобно взвизгнув, бросилась прочь. Дневальный выскочил, ласково позвал ее (он в такую ночь был рад и собаке), но она привыкла не верить людям и скрылась в ночи. Тогда солдат начал ходить вдоль ворот, увязая в снегу. Ночная метель захватила его своей страшной красотой, и он запел:
— Чего орешь? — вдруг послышался сквозь вьюгу чей-то голос. — Ведь ты на посту.
Солдат, жмурясь от снега, залепившего лицо, повернулся. Как незаметно подошел офицер! Мощная фигура, грудь перекрещена ремнями, шашка, кобура револьвера, поднятый башлык, белая от снега лопатка бороды. Узнал: командир третьей роты капитан Вернер, дежурный по полку.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В семь часов вечера со стороны офицерского собрания послышались выстрелы. По улице, выскочив из дверей собрания, пробежал капитан Вернер. Он несся так быстро, что рыжая борода от ветра прижималась к груди. Выстрелы продолжались, и через несколько минут сюда примчались пожарные. Опираясь на палку, прошел полковник Максимов с полковым адъютантом Денисовым. Беглым шагом промаршировал караул с винтовками в руках. Кто-то кричал и распоряжался, и вдруг зашипели твердые как сталь струи воды, направленные в окно одной из верхних комнат здания. Прибежали солдаты. Пока был отдан приказ не выпускать нижних чинов из казарм, здесь скопилось их человек пятьдесят. В углу двора собрания, за сарайчиком, толпились возбужденные офицеры. Некоторые из них держали вынутые из кобур револьверы. Принесли носилки, положили кого-то на них и потащили в полковой лазарет. Помощник буфетчика, бледный от испуга, рассказывал окружившим его солдатам:
— Это Артемов, из третьей роты. Он прислуживал господам офицерам в передней. И вот подает шинель капитану Вернеру, а тот и говорит: «Думаешь, что здесь от меня спасешься? Я тебя завтра же в роту обратно вытребую, тогда узнаешь настоящую жизнь». И как толкнет его об стенку. Ну и пошло!.. Откуда у него, у Артемова, револьвер взялся, бог весть… может, из чьей-нибудь офицерской шинели взял… Капитан, значит, наутек, через пять ступенек, на улицу, ну чисто козел, ей-богу!.. У Артемова руки дрожали… впустую пулял.
На крышу сарайчика по лесенке взобрался поручик Жогин. Ему подали винтовку, и он, прицелившись, выстрелил в окно. Из окна раздался ответный выстрел, и Жогин кубарем скатился вниз, оставив на крыше винтовку.
— Слава богу, кажется, цел, — пробормотал он, ощупывая себя. — Ах, хам! Ах, мерзавец!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Капитан Вернер проснулся. Он лежал голым на огромной медвежьей шкуре, покрытой простыней, и внимательно рассматривал свое большое мускулистое тело, поросшее рыжеватыми волосами. Сладко потянувшись, он позвал:
— Иванков!
Вбежал денщик — белокурый, но с узкими, монгольскими глазами и с короткими, не по росту, руками. По всей его напряженной фигуре, по застывшему лицу и прилипшим к бедрам рукам было видно, что он до ужаса боится Вернера.
— Массаж! — приказал капитан.