Сложно устоять перед искушением начать книгу так же, как и Джейн, — с описания своей ранней жизни, с того, где я жила. Мать Джейн была богата, и многое, поведанное отпрыском богача, можно было предугадать заранее: путешествия, дом в облаках. Даже то, как Джейн появилась на свет: отобрана, физически выношена пять месяцев, аккуратно извлечена, доношена инкубационно и затем воспитана машинами — «Ускоренный метод». Ну а меня просто родили. Я была ошибкой. Моя мать, видимо, ясно дала это понять, подбросив меня Деду десятью месяцами спустя.

Я говорю «дед», но он не был моим дедушкой. Это был человек, с которым моя мать сама жила ребенком. Он что-то вроде вырастил ее, но потом, в возрасте пятнадцати лет, выкинул на улицу. Он был приверженцем религии апокалитов, строгим человеком, а моя мать постоянно попадала в различного рода неприятности: выпивка, наркотики — легальные и не очень, мужчины. Когда она отдавала меня Деду, она презрительно кинула: «Может быть, с

этой

у тебя выйдет лучше». Апокалиты были «милостивыми», поэтому приняли меня. Вот первые одиннадцать — двенадцать лет моей жизни, проведенные в грязно-белых развалинах дома на Вавилонском Бульваре.

Было довольно трудно. Сначала комната для малышей, которой я не помню, затем около двадцати девочек всех возрастов в одной сырой общей спальне. Крыша протекала во время дождя, а летом едва можно было заснуть из-за скребущихся и шебаршащих в стенах крыс. Три мрачных и скудных приема пищи в день в общем зале. Бессчетное множество молитв. Бог был чудесным существом, которое хотело, чтобы мы любили его, и посылало нам не только неотразимые искушения, которые мы обязаны были игнорировать, но и ужасающие несчастья: болезни, нищенство, землетрясения, пожары, — лишь чтобы проверить, любим ли мы его все так же. Но если мы теряли веру в Бога, Бог расстраивался, и тогда он мог отправить нас гореть в Ад на веки вечные. И я глотала все это вместе с отвратительной едой. Что еще я знала? В конце концов, Величайший приближался — День Гнева, когда Астероид, пойманный между Землей и луной за двадцать лет до того, рухнет на планету и уничтожит всех нас, как чуть не случилось в прошлый раз. Когда мы сбивались с пути, Дед вел нас ночью на ветхую крышу и показывал Астероид, восходящий зелено-синим и оплавившимся осколком над трущобами.

В город мы выбирались довольно часто. Одним из аспектов «миссии» апокалитов было стучаться в двери или беседовать с людьми на улице, припирать их к стенке и прочищать мозги всей своей божественной идеологией, а именно: насколько сгнил мир, какими грешными были люди, и что, только следуя за нами, можно было спастись.

После землетрясения в мои девять-десять мы даже достигли какого-то прогресса. Парочка перепуганных горожан подписались на наш режим полнейшего самоотречения и абсолютного отвращения ко всем видам плотских удовольствий. Никакой выпивки, никаких сигарет, даже никаких болеутоляющих, секс — только в попытке конструирования очередного маленького апокалита. На удивление не все проявляли горячий интерес.

Я вспоминаю женщину, сказавшую раздраженно, когда наша группа окружила ее на углу Лилак и Дайл:

«Но Иисус Христос пил вино!»

Моя команда, Пыльные Детки, была у нового клиента на Комптон, когда в моих апартаментах с летучими мышами зазвонил телефон. Тогда мне уже было семнадцать лет, и снова было лето, позднее лето, а предыдущая ночь выдалась бурной. Я спала. И была не одна.

— Лор… Лор, просыпайся. У нас тут затруднения.

— Что? Ты не можешь сама с этим разобраться, Джиззл?

— Да ни в жизнь! — уверенно ответила Джиззл.

Ночной перелет во Второй Город занял шесть часов.

Рассвет начался, когда мы летели над новым, простирающимся на километры пейзажем. Всю ночь, там и тут, вспыхивали осколки огней. Я наблюдала их, потому что, в отличие от большинства пассажиров, коматозно сопевших и вздыхавших вокруг меня, не могла спать. Флаерные мачты слабо светились в темноте, напоминая тонкие башни из какого-то героического эпоса. Но местность невозможно было разглядеть.

В предрассветных сумерках чувство безмерности охватило меня. Никогда я не видела такое огромное, открытое, незастроенное пространство. Всклокоченная, неровная земля, расселины, овраги и прошивающие все это блестящие нити рек. Деревья либо льнули ветвями к каменистым склонам, либо, как, например, сосны, темными стрелами указывали в небо. Затем небеса остыли, облака развеялись, и я начала различать отдаленные, но вездесущие очертания гор на горизонте. Даже в последних медных вспышках лета, на самых их верхушках можно было различить снежные шапки.

Прошли минуты, и мы уже летели над городом, над неизвестным городом; мой желудок съежился, и не только от резкого снижения скорости.

Над головой, в городской полутьме купола апартаментов походили на золотые, или молочно-синие, или полупрозрачно алые космические корабли, присевшие на снежные стены с мягкими радужными разводами.

Парк внизу был освещен фонарями и пылал зеленым огнем, птицы дико заходились в песнях. («Они не дают мне спать, — заметил Шарффи, — думают, что день не кончается»). Енот запрыгнул на крышу автомобиля и сбежал вниз, его натуральный мех блестел как… серебро.

Шарффи не преувеличивал насчет апартаментов. Он

промигнул

нас внутрь, как делал и с воротами в России, и мы зашли во внешний лифт, сделанный из узорчатого стекла. Взлетая выше и выше, мы добрались до купола, будто до сердцевины чернослива. Город простирался под нами словно все королевства мира.

На террасе крыши был разбит сад, обегавший купол по кругу. Овальная дверь распахнулась сама по себе, стекло в стекле. В пурпурном свете помещений мой спутник выглядел необычно. Не сомневаюсь, что оба мы выглядели так. И я знаю, как дешево в таком свете смотрелось мое платье.

Коридор облицовывал черный, в прожилках, мрамор. Вот именно, настоящий мрамор, не подделка.

Те две сороки, что живут в разрушенном землетрясением саду позади дома, носятся сегодня как сумасшедшие. Бронзовый налет подкрасил все еще зеленые деревья готовящегося к осени сада. На улице тепло, но свежо. В этот полдень в небе можно наблюдать призрачный лик Астероида; так иногда луна навещает, тоже в качестве призрака, дневной небосвод. Человек побывал на обоих. И тогда, как нам известно, правительства мира решили, что взорвать Астероид на множество мелких, «безобидных» обломков, так же, как и попытаться сбить его с орбиты в космос одинаково слишком рискованно. Вместо этого они наспех соорудили на нем что-то вроде предварительного предупреждения, как раз в то время, когда собирали минералы и осторожно вели добычу металла (астериона) на маленькой его поверхности. Предупреждение было рассчитано на то, чтобы мы были в курсе, если когда-либо спутник снова решат обстреливать, и он пролетит последние мили, отделяющие его от земли. Но, само собой, нас вряд ли поставят в известность. Лишь так называемые наиболее важные персоны спасутся в своих огромных тайных убежищах, о которых многие годы ходят настоящие легенды. Некоторые, предположительно, ничем не отличаются от подземелий, другие представляют собой вершину роскоши. Вряд ли всем остальным это принесет какую-то пользу. Мы узнаем наверняка, когда чертова штуковина грохнется на нас. Вы думаете, что никто бы не смог жить и вполовину нормальной жизнью с таким дамокловым мечом над головой. Но мы ведь живем, верно? Так было всегда. Люди выживали. Нам приходится, иначе мы бы не продержались и минуты в этом мире. Помню, как Денни говорил, что младенцы плачут не для того, чтобы вдохнуть в легкие воздух, а как бы говоря: «О, Боже! Я опять здесь?!» Дэнни верил в реинкарнацию, перерождение. И я когда-то верила.

Когда я вновь проснулась в тот день в квартире, день уже закончился, начинался закат.

Похоже, все это время я проспала, лежа на руках, и обе они занемели.