Юнас Ли — один из «большой четверки» в норвежской литературе второй половины прошлого века. Вместе с Генриком Ибсеном, Бьёрнстьерне Бьёрнсоном и Александром Хьелланном он вывел норвежскую литературу на передовое место среди других литератур Запада.

Но писательская манера Юнаса Ли совсем иная, чем творческий почерк этих его современников. Суровая отточенность Ибсена, страстное красноречие Бьёрнсона, блистательная, но порой доходящая до сухости четкость Хьелланна — все это непохоже на мягкую задумчивость и неторопливость Ли. Ибсен, Бьёрнсон и Хьелланн, каждый по-своему, были воинами. Юнас Ли долгое время не стремился принимать участие в схватках.

Когда выходит в свет роман Хьелланна «Рабочий люд» (1881), Ли отдает должное художественным достоинствам этого произведения, но озабочен односторонностью Хьелланна и восклицает: «Роман создан поэзией ненависти!» А Хьелланн, прочитав роман Юнаса Ли «Хутор Гилье», оценивает книгу как безупречное произведение искусства, но разочарован тем, что у Ли не хватило мужества сделать свой роман остро критическим по отношению к изображенному в нем чиновничеству. «В своем теперешнем виде, — пишет Хьелланн, — это только приятный роман ни о чем».

Есть существенное своеобразие в самом развитии внутреннего мира Ли. Для его современников было характерно более или менее быстрое расставание с впитанными ими в семье и школе традиционными воззрениями, в частности с верой в бога, имевшей чрезвычайно крепкие корни в Скандинавии XIX века. Между тем Ли вырос в семье, в значительной мере свободной от религиозных традиций. Но он сам в 1860-е годы, уже зрелым человеком, переживает внутренний кризис и становится религиозным, хотя и не в ортодоксально-церковном смысле.

Вечерело. Воздух в горах был морозный и прозрачный. К бледно-голубому небу вздымались залитые розовым отсветом заката остроконечные вершины и скальные гребни, словно зубцы и башни гигантской заснеженной крепости, скрывающей горизонт. Горы теснили раскинутые внизу селения, казалось наступали все ближе, угрожающе давили на них отвесными белыми склонами.

Снег в этом году выпал поздно. Но зато теперь, в начале декабря, он лежал на елях и соснах такими грузными шапками, что ветви пригибались чуть ли не до земли. Березки по грудь стояли в снегу, а тяжеленные смерзшиеся пласты на шиферных крышах словно вогнали в сугробы до окон домишки прихода, разбросанные по долине небольшими группами. Ко дворам можно было пройти только по прорытым глубоким траншеям; торчащие там и сям столбы заборов напоминали мачты затонувших кораблей.