Пейринг: Гарри Поттер/н. ж.п.

Рейтинг: R

Жанр: AU/Romance

Размер: Макси

Статус: Закончен

Заканчивался пятый день летних каникул. Гарри Поттер сидел на своей кровати в доме 4 по Тисовой улице. Дурсли все еще не закончили ужинать. Первые два дня в доме прошли в страшном напряжении. С одной стороны, семья дяди Вернона тряслась от возмущения, что какие–то ненормальные смеют им указывать, а с другой — опять же тряслась, но уже от ужаса, что эти психи к ним заявятся. Но потом Гарри и его родственникам удалось прийти к взаимовыгодному соглашению: они друг друга не замечали. Гарри проводил почти все время в своей комнате, туда же он уносил свои завтраки, обеды и ужины. Так было спокойнее для всех. К нему же в комнату свободно прилетали совы с газетами и письмами. Газета «Пророк» по прежнему содержала в себе способы самозащиты и истеричные сообщения, согласно которым Волдеморт только и делал, что прохаживался под окнами домов магов во всех концах страны. Еще не прекращали печатать статьи о происшествии в Министерстве, самая большая из них начиналась сверхгромким заголовком: «Гарри Поттер — Избранный?». По тому, что писали, становилось понятно, что дни Фаджа на посту министра сочтены.

Гарри глядел в окно, последние два дня он почти только этим и занимался, почти ни на что не реагируя. Гибель Сириуса в конце этого года что–то сломала в нем. Та жуткая тоска, что сковывала душу многие дни, прошла на третий день каникул, когда прибыло письмо от Гермионы. В нем она стремилась дать ему несколько полезных советов. Начав с того, что она ни в чем его не винит, она помянула ему и Окклюменцию, и тягу спасать всех подряд, и еще много чего. Приведя веские аргументы и логически рассуждая, она призвала Гарри сделать необходимые выводы. Все вылилось в заявление, что он не имеет права в чем–либо винить ни Альбуса Дамблдора, ни профессора Снейпа. В общем, если опустить вежливые обороты и полунамеки, то виновниками следовало считать их с Сириусом безрассудство и его неспособность обучаться вместе с Северусом Снейпом.

«Ты знаешь, чем оно обернулось. Директор никак не мог предугадать, что мы пойдем в Министерство, никто такого от нас не ожидал…» — это было одно из первых предложений этого письма. На этот аргумент — то, что все это было полной неожиданностью для Дамблдора, опиралась значительная часть рассуждений…

Это письмо вызвало у Гарри довольно странную реакцию. До его прочтения, он бы согласился с большей частью сказанного там. Гарри и до этого, не переставая, винил себя во всем случившимся. Но многое изменилось, когда он читал все эти рассуждения… «Дамблдор не знал…»… все он знал, не мог он не понимать этого, его люди стерегли Пророчество весь этот год, кроме именно этого дня, но это еще могло быть случайностью или хитростью врага. Но директор прекрасно понимал, что Волдеморт всеми силами толкал его, Гарри, пойти в Министерство, поэтому он устроил уроки Окклюменции… Все, что ему следовало сделать — это просто намекнуть Гарри на опасность, которая ему угрожала, и ничего бы этого не было.

А одна мысль несла за собой другую — насколько же удачно закончился для директора этот год, ведь вылазка в Министерство выдала Темного Лорда… Гарри предпочитал не заходить настолько далеко в своих рассуждениях. После прочтения этого творения его наполнила злость, не та, которая была ему знакома и привычна. Она была холодна, он не возмущался, не сжимал кулаков, не представлял, как наорет на эту всезнайку и выскажет ей все, что думает. Нет, он сел и написал ей ответное письмо; в нем, с поразившем его самого красноречием, он согласился с большей частью сказанного Гермионой. К числу своих ошибок он добавил зеркало и Снейпа — два способа связаться с крестным, о которых он позабыл. Гарри ничем себя не оправдывал, вся первая часть письма была покаянием в собственных ошибках. А потом, он начал с нового абзаца, словами: «Но в одном, Гермиона, ты не права…». И он развил идею того, что директор прекрасно понимал, что риск того, что Мальчика — Который — Выжил заманят в Отдел Тайн существует, и что он велик. Гарри обосновал свое заявление, а потом обрушил все рассуждения, согласно которым Дамблдор был невинен, как дитя. На этом он и остановился. Пока писал, часть того ледяного спокойствия покинула его, и окончание было уже в ином стиле: «и последнее, я больше не хочу иметь с тобой дело». Так он его и отправил. Сейчас, три дня спустя, уже успев остыть, он понимал, что в очередной раз погорячился, но писать письмо с извинениями не собирался.

Следующее утро, как и многие другие до него, началось с воплей миссис Дурсль. Одно успокаивало: эти вопли предназначались не Гарри. Как говорится, ничто не вечно, и концу этого учебного года, даже сверхглазастая Петунья не смогла разглядеть в Дадли — этой горе жира, у которой появились проблемы с прохождением через дверные проемы — «крупного мальчика со здоровым детским жирком». Ныне дом, даже без присутствия Гарри, напоминал линию фронта, где установилось хрупкое прекращение огня. Теперь уже при полной поддержке тети Петуньи, которая, впрочем, не переставала втихаря ронять слезы из–за мучений сыночка, была установлена диета, которую почти соблюдали. Меры были приняты крутые, купили второй холодильник, с замком, куда и погрузили всю, так сказать, нормальную пищу. Старый, всем доступный холодильник был теперь наполнен диетическими продуктами, в первую очередь фруктами и овощами. Когда Гарри еще только привезли с вокзала, он обреченно подумал, что ему опять предстоит питаться одной морковью и просить гуманитарной помощи у друзей. Но, едва ли не впервые в жизни, его худшие предположения относительно родственников не сбылись. Возможно, сыграла свою роль встреча с мистером Грюмом. Может, было что–то другое, но еда Гарри происходила из запретного холодильника, что доводило Дадли то до неистовства, то до полной прострации. Каждый раз, накладывая Гарри его порцию, Петунья кидала на сыночка взгляд, который можно было бы расшифровать как: «Видишь, до чего все дошло, Дадлик? Но ничего, крошка, вот придешь в норму, и уж мы тебя угостим…».

Как бы то ни было, Дадли не считал эту, уже почти месячную, диету чем–то для него полезным, он предпринял уже множество попыток добраться до своего счастья. Обо всем этом Гарри мог узнать лишь по обрывкам частых, очень частых, разговоров, ибо сам ничего еще не застал. Хотя, похоже сегодня была предпринята очередная попытка… Иначе почему же еще может стоять такой крик в кухне. Гарри потрясенно уставился на свой многократно чиненый будильник: семь тридцать утра.

Движимый любопытством, Гарри выскользнул из своей комнаты, которую, хоть все замки и засовы оставались на местах, больше не закрывали. На кухне ему предстало невиданное ранее зрелище. Рядом с развороченным, именно развороченным, «запретным» холодильником собрались все Дурсли, и Петунья, невиданное дело, орала на Дадлика. Что–то в ней сейчас было от Молли Уизли, отчитывающей одного из своих сыновей… Дадли, кстати, весь как–то сжался, подобный эффект ранее вызывало только появление дома волшебников. Гарри попытался вникнуть в суть произошедшего.

После того, как все предыдущие попытки окончились провалом: драки с родителями и истерики не помогли, а карманные деньги, на которые он мог бы питаться в фаст — фудах, были конфискованы, Дадли пошел ва–банк. Совершив невероятный подвиг, он встал чуть позже семи и проник на кухню, чтобы тихо добраться до запертого на ключ холодильника. Что было дальше — понять трудно; может, он хотел взломать замок, может, раздобыл ключ… Но в результате холодильник он таки открыл, но самым радикальным образом: он попросту оторвал весьма нехилую дверцу… Похоже, это и разбудило его родителей. Гарри отстраненно удивился, почему сам проснулся не от этого грохота, а лишь от воплей тетушки. Наверное, привычка…

Гарри, после недолгих размышлений, оставил родственничков разбираться, а сам достал из покореженного холодильника кое–какую снедь и вернулся к себе. После завтрака он приступил к тому, что уже несколько дней откладывал: домашнее задание, и начал он, назло самому себе — с зелий. Гарри поставил перед собой задачу: написать как можно более подробный и качественный доклад по заданным на лето противоядиям. Это оказалось проще сказать, чем сделать, задача была не из легких, приходилось подолгу копаться в памяти и книгах, работа продвигалась медленно, слишком медленно на его вкус. «Нельзя, все равно делать больше нечего, сам сказал, что надо над собой работать, так вот — работай!» — понукал сам себя Гарри, подавляя очередной порыв послать все к чертям и накарябать что–нибудь на скорую руку. Погрузившись в работу и борьбу с собственной ленью с головой, Гарри и не заметил, как прошло несколько часов, и наступило обеденное время. Вопль тетушки: «Поттер, спускайся, а то обеда не получишь!» вернул его к действительности. На кухне царило относительное спокойствие, дверца пострадавшего холодильника вернулась на свое место, но ремонту прибор, наверное, не подлежал… После обеда, который Гарри опять унес к себе, он вернулся к работе, как ни странно, но после еды борьба с ленью существенно облегчилась… Еще где–то через час снизу вновь донесся тетушкин зов, «Поттер, спустись!», и было в этом зове нечто непривычное. Гарри поспешил на зов, все семейство Дурслей со страдальческими выражениями лиц сидело в мягких креслах в гостиной. Гарри как–то сразу понял, что все трое слишком перенервничали утром, и сейчас платят за это жуткой головной болью.

Сознание возвращалось медленно и с болью, несколько раз он уже почти приходил в себя, но потом новая вспышка боли откидывала его назад в беспамятство. Во время первой попытки очнуться у него сложилось впечатление, что его куда–то тащат, во время второй попытки он почувствовал, что лежит на чем–то мягком… А с пятой попытки ему удалось открыть глаза. Боли не было вовсе, где–то на краю сознания колыхнулось недоумение, что эта, ранее адская, боль прошла не оставив и следа. С первого взгляда Гарри узнал гостиную Дурслей, в окно ярко светило солнце, был день, более того, наверное, тот же самый день, прошло совсем немного времени…

Только тут Гарри заметил то, что следовало заметить сразу — он был не один: к дивану, на котором он лежал, было придвинуто кресло, в нем сидела девушка. Одновременно незнакомая и жутко кого–то напоминающая; Гарри потребовалось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. В ней одновременно угадывались черты Флер, Чжоу, многих других и даже… его матери. Казалось, в ней соединены все самые красивые черты всех виданных им девушек, его пятнадцатилетней матери из воспоминаний Снейпа — включительно. Эта яркая, потрясающей красоты блондинка подняла на него глаза, ярко зеленые, как у него, как и у Лили. Гарри рассматривал ее во все глаза, как–то подсознательно он подметил простую блузку и юбку на ней.

— Я вижу, ты очнулся! — приятным, очень мелодичным голосом произнесла она.

— Вв… — Гарри запнулся, прочистил горло, и попытался еще раз, вышло получше. — Вы кто? — спросил он ее точно так же, как когда–то у Хагрида. Его собеседница как–то странно рассмеялась.

— Хороший вопрос, Гарри! Если бы я знала! — Гарри недоуменно распахнул глаза еще шире, хотя ранее это казалось невозможным.

Их, вместе с его вещами, перенесло Порталом прямиком в Большой Зал. Гарри подумал, что потом следует расспросить директора о том, как это согласуется с утверждением, что в пределах школы нельзя перемещаться подобным образом. Он бы задал вопрос и сейчас, но директор не производил впечатление человека, готового к разговору.

— Гарри, я бы хотел вас попросить, чтобы вы подождали около получаса, мне нужно уладить все дела, связанные с этим нападением и погоней за Наземникусом. Это не должно занять много времени, пароль для моего кабинета — Острые ириски.

— Хорошо, профессор. — Дамблдор стремительным шагом направился к выходу. — Погодите! — крикнул ему вслед Гарри. — А какой пароль у гостиной Гриффиндора?

— Сила и честь. — Ответ пришел с другой стороны, к ним приближалась удивленная МакГоннагалл. — Мистер Поттер, могу я узнать, что вы делаете в школе… — Только тут она заметила удаляющегося директора, а потом и спутницу Гарри.

— Это очень долгая история, профессор МакГоннагалл, — вежливо, но уклончиво ответил Гарри. — Мы с профессором Дамблдором договорились встретиться через полчаса в его кабинете, чтобы прояснить ряд деталей. — Лицо его декана вытянулось, а потом она кивнула, поняв намек на то, что он ничего не расскажет, и что ей следует обратиться лично к директору.