Мы с Сенькой сидели друг против друга за столами, на которых лежали авторские письма, обкапанные нашими чернилами, словно слезами. Впрочем, трудно сказать, что Сенька сидел. Он все время пребывал на двух точках опоры. Его стул стоял на двух задних ножках. А Сенька «держал равновесие». Каждую секунду Сенькин стул клонился то назад, то вперед, и тогда Семен легким прикосновением пальцев к столу восстанавливал равновесие.

Рабочий день давно уже кончился, и Сенька считал, что держит равновесие с чистой совестью.

В соседней комнате покашливал шеф. Он трудился. Он вообще жил не как все люди. Он начинал работать, когда другие кончали.

В пять часов хлопали двери соседних кабинетов и торжественно, ликуя, звенели «английские» замки. Тогда шеф закуривал папироску и, утопая в клубах дыма, клал перед собой пачку чистой бумаги. Наконец-то телефон, который, казалось, даже разогрелся за день непрерывной работы, потихоньку остывал. Только иногда в нем внутри что-то брякало. Он словно всхрапывал, как старый мерин ночью на конюшне. Шеф внимательно смотрел на него поверх очков, и телефон послушно умолкал.

Шеф начинал работать. А мы, сдав ему пяток тощеньких информаций, принимались мечтать.