Играли в «Карусель риска», ставки составляли примерно половину всего их достояния, и правда заключалась в том, что Локки Ламору и Жеана Таннена выколачивали, как пыльный ковер.

— Последние ставки в пятой партии, — объявил одетый в бархат крупье со своего подиума у круглого игрового стола. — Джентльмены хотят взять еще карты?

— Нет, нет, джентльмены хотят посовещаться, — сказал Локки и наклонился влево, приближая губы к уху Жеана. Он шепотом спросил: — Какие у тебя карты?

— Выжженная пустыня, — тоже шепотом ответил Жеан, небрежно прикрывая картами рот. — А у тебя?

— Сплошное разочарование.

Тал-Веррар, Роза Богов, расположен на западном краю того, что народы Терина называют цивилизованным миром. Если встать в разреженном воздухе на высочайшей башне Тал-Веррара в тысяче ярдов от земли или летать ленивыми кругами, точно многочисленные чайки, населяющие щели и крыши городских домов, увидишь обширные темные острова, которые еще в древности и дали название этому месту. От центра города отходит, постепенно увеличиваясь в размерах, множество полумесяцев, словно стилизованные лепестки розы в мозаике художника.

Это не природные острова — в том смысле, в каком является природным материк, возвышающийся в нескольких милях к северу. Суша покрыта трещинами, она выветрена и ясно показывает приметы своего возраста. На островах Тал-Веррара никакого выветривания нет, возможно, и вообще не может быть: они образованы из темного Древнего стекла, из огромной его массы, прорезанной бесконечными проходами, террасами и покрытой слоями камня и земли, порожденными городом мужчин и женщин.

Роза Богов окружена искусственным рифом — рваным кругом примерно три мили в диаметре, тенью под темными волнами. У этой тайной стены беспокойное Медное море стихает, позволяя пройти кораблям под флагами сотни королевств и доминионов. Их мачты и реи образуют лес, где белеют свернутые паруса, — внизу, под вашими ногами.

Если посмотреть на западный остров города, увидишь поверхность крутой черной стены, спускающейся на сотни метров к легким волнам гавани, где к основанию утеса льнет множество деревянных доков. Но обращенная к морю сторона острова, однако, по всей длине покрыта ярусами. Один над другим расположены шесть широких плоских карнизов, и над всеми карнизами, кроме самого верхнего, тянутся ровные пятидесятифутовые откосы.

Южная часть этого острова называется Золотые Ступени — здесь все шесть ярусов заняты пивными, танцевальными залами, частными клубами, борделями и аренами для схваток. Золотые Ступени считаются игорной столицей теринских городов-государств, местом, где богатые могут потратить свои деньги на что угодно — от легких прегрешений до самых тяжких преступлений. Власти Тал-Веррара, делая великодушный жест, постановили, что в Золотых Ступенях ни один чужестранец не может быть продан в рабство. Поэтому к западу от Каморра нет более безопасного места, где, надравшись, можно уснуть в канаве или в саду.

— У леди последовательный набор стрел и набор сабель со знаком солнца во главе, — сказал крупье. — У джентльменов набор чаш и смешанные карты с пятеркой чаш. Пятую партию выиграли леди.

Локки прикусил губу, услышав взрыв аплодисментов, прозвучавший в теплой комнате. Из пяти партий женщины выиграли четыре, а единственную победу Локки и Жеана толпа не соизволила заметить.

— Черт побери, — сказал Жеан, изображая удивление.

Локки повернулся к противнице справа. Маракоза Дюренна — стройная смуглая женщина под тридцать, с густыми волосами цвета нефтяного дыма и несколькими заметными шрамами на шее и предплечьях. В правой руке она держала тонкую черную сигару, обернутую золотой нитью; на ее лице было выражение сосредоточенности и довольства. Игра явно не требовала от нее большого напряжения.

Лопаточкой с длинной ручкой крупье передвинул небольшую кучку фишек Локки и Жеана на сторону женщин. Потом той же лопаточкой собрал все карты: игрокам было строго запрещено прикасаться к картам после того, как крупье объявляет окончание партии.

— Восемнадцатая партия, — сказал крупье. — Начальная ставка — десять солари.

Локки пришлось дрожащей рукой отодвинуть одиннадцать пустых бутылочек, чтобы выложить свой прикуп. Мадам Дюренна, устойчивая, как корабль в сухом доке, приканчивала четвертую за вечер сигару. Мадам Корвалье как будто чуть дрожит в кресле; уж не раскраснелась ли она больше, чем обычно? Локки старался не слишком внимательно смотреть, как она делает начальную ставку; возможно, эта дрожь — результат его собственного опьянения. Уже почти полночь, и дымный воздух душного зала ел Локки глаза и колол горло, как шерсть.

Крупье, абсолютно бесчувственный и, как всегда, внимательный — казалось, им управляет более точный механизм, чем механизм карусели, — положил на стол перед Локки три карты. Локки провел пальцами под отворотом рубашки, взял карты и довольным тоном произнес: «Ага!» Карты — поразительная ерунда; худший расклад за весь вечер. Локки моргнул и сощурился: вдруг алкоголь не дает ему увидеть карты отчетливее? Но увы: вновь сосредоточившись на картах, он увидел, что они не стали лучше.

В предыдущей партии выпить пришлось женщинам, но если только на руках у Жеана (слева от Локки) нет настоящего чуда, очень скоро по столу к дрожащей руке Локки покатится новая бутылочка.

За восемнадцать партий, подумал Локки, мы спустили девятьсот восемьдесят солари. Мозг Локки, затуманенный алкоголем, с трудом производил вычисления. Запас одежды на год для человека самого высокого положения. Небольшой корабль. Очень большой дом. Заработок честного ремесленника, например, каменщика, за целую жизнь. Приходилось ли ему когда-нибудь выдавать себя за каменщика?

По мере движения по Золотым Ступеням на северо-восток, к Большой Галерее, меланхолия Локки рассеивалась, а вместе с нею и винные пары. Древние, работавшие в Тал-Верраре, покрыли весь район открытым навесом из Древнего стекла, который от шестого яруса опускался в море у основания острова. Навес до самых высоких точек под ним отделяло не менее тридцати футов. Через неравные промежутки возвышались необычные изогнутые стеклянные колонны, похожие на безлистые ползучие лианы, высеченные из льда. В длину стеклянная крыша Галереи достигала тысячи ярдов, не меньше.

За Большой Галереей на нижних ярусах острова располагался Передвижной район — открытые террасы, где беднякам разрешалось из всяких подручных бросовых материалов сооружать себе убежища. Но беда была в том, что всякий сильный ветер, особенно во время дождливых зим, полностью менял внешность этой части острова.

Напротив, район над Передвижным и на юго-восток от него, Саврола, представлял собой дорогой эмигрантский анклав, в котором жили иностранцы, достаточно богатые, чтобы сорить деньгами. Здесь располагались лучшие гостиницы, включая ту, в которой, укрываясь за своими многослойными поддельными личностями, жили Локки и Жеан. Савролу отделяла от Передвижного района высокая каменная стена, которую постоянно патрулировали веррарские констебли и частные охранники купцов.

Днем Большая Галерея превращается в рынок всего Тал-Веррара. Тысяча купцов каждое утро устанавливает здесь свои прилавки, и остается место еще для пяти тысяч — не страшно, коль город разрастется. Гости, живущие в Савроле, если только не возвращаются в лодке, по странному стечению обстоятельств вынуждены по дороге к Золотым Ступеням проходить через весь рынок.

С материка дул восточный ветер, проносясь над стеклянными островами и Галереей. Шаги Локки и Жеана гулко отдавались в обширном пустом пространстве; неяркие лампы на стеклянных столбах создавали там и тут острова света. Ветер нес мусор и дым невидимых костров. Некоторые купцы оставляют здесь на ночь членов своих семей, чтобы сохранить за собой выгодное место… и, конечно, сюда забредают в поисках уединения жители Передвижного района. По несколько раз за ночь по Галерее проходят патрули, но сейчас их не видно.

В Вел-Вираззо Локки Ламора прибыл примерно двумя годами раньше, с желанием умереть, и Жеан Таннен готов был позволить ему исполнить это свое желание.

Вел-Вираззо — глубоководный порт примерно в ста милях к юго-востоку от Тал-Веррара, врезанный в высокие береговые утесы, из которых в основном и слагается материковый берег Медного моря. Город с восемью или девятью тысячами жителей, он давно стал угрюмым данником Тал-Веррара и управлялся губернатором, которого назначал непосредственно архонт.

В двухстах футах от суши из воды поднимается ряд узких шпилей из Вечного стекла — еще один непостижимого назначения артефакт Древних на этом берегу, полном заброшенных чудес. На вершине стеклянных столбов располагаются пятнадцатифутовые платформы, сейчас превращенные в маяки, а работают на них те, кто совершил не самые тяжкие преступления. Их привозят на лодках и оставляют внизу, предоставляя самим подниматься наверх по веревкам с узлами. Поднявшись на платформу, наказанные втаскивают за собой продовольствие и устраиваются на несколько недель изгнания присматривать за красными алхимическими лампами размером с небольшую хижину. Не все возвращаются в здравом рассудке или вообще доживают до возвращения.

За два года до роковой игры в «карусель риска» при красном свете береговых огней к Вел-Вираззо подошел тяжелый галеон. Матросы на корабле — сочувственно или насмешливо — махали руками одиноким фигурам на пилонах. Солнце село в густые тучи на западном горизонте, и под первыми вечерними звездами по берегу разливался мягкий свет.

С моря на сушу дул теплый влажный ветер, из серых скал по обе стороны от старого порта как будто истекали тонкие струйки тумана. Парусиновые топсели галеона спустили, корабль готовился лечь в дрейф примерно в полумиле от берега. Навстречу галеону двигалась небольшая шлюпка портового инспектора, на ее носу в такт рывкам восьми гребцов покачивались зеленые и белые фонари.

После освобождения от влажного, душного, качающегося мира галеона Жеану хватило терпимости на несколько дней; даже платным пассажирам долгое плавание по морю скорее напоминает тюремное заключение, чем отпуск.

За пригоршню серебряных солани (коморрские солоны им по грабительскому курсу обменял первый помощник; впрочем, он утверждал, что у городских менял они получили бы и того меньше) они с Локки сняли номер на третьем этаже «Серебряной лампы», полуразвалившейся старой гостиницы на набережной.

Жеан немедленно занялся поисками источников дохода. Если преступный мир Каморра был глубоким озером, то в Вел-Вираззо он напоминал застойный пруд. Жеан без труда выяснил, какие на пристани орудуют банды и каковы отношения между ними. В Вел-Вираззо преступный мир не был организован, и не было людей, которые его организовали бы. Несколько вечеров в дешевых закусочных — и Жеан знал, с чего начинать.

Они называли себя Медными Парнями и собирались в заброшенной красильной мастерской в восточных доках, где море плещется о гниющие сваи причалов, которые не используются уже двадцать лет. По ночам ходили на дело — воровать и грабить. А днем спали, играли в кости и пропивали большую часть награбленного. В яркий солнечный день во втором часу пополудни Жеан постучал к ним в дверь, хотя она не была заперта и висела на одной петле.

В старой красильне их было чуть больше десяти человек — молодых людей в возрасте от пятнадцати до двадцати одного года. Обычный для банды местных хулиганов набор. Тех, что спали, разбудили товарищи, когда Жеан прошел в центр красильни.

Естественно, все они вооружились и во втором часу на следующий день ждали Жеана в засаде.

К их удивлению, он вошел в помещение красильни вместе с вел-вираззским констеблем. Это была женщина, рослая и мускулистая, одетая в куртку цвета сливы, подшитую тонкой металлической сетью; на плечах ее были медные эполеты, а волосы убраны медными кольцами в длинный хвост. Еще четыре констебля заняли позицию у двери; все они были в таких же куртках и вооружены дубинками и деревянными щитами.

— Привет, парни, — сказал Жеан. Кинжалы, стилеты, разбитые бутылки и палки чудесным образом сразу исчезли. — Я уверен, вы узнали префекта Левасто и ее людей.

— Ребята, — небрежно сказала префект, сунув большие пальцы за пояс с оружием. Единственная из всех констеблей она держала на виду абордажную саблю в черных ножнах.

— Префект Левасто — умная женщина, — сказал Жеан, — и командует умными людьми. Она высоко ценит деньги, которые я выплачиваю ей из сочувствия к трудностям и скуке службы. И если со мной что-нибудь случится, констебли потеряют новый, весьма ценный источник дохода.

Но Локки не стал упражняться, как обещал.

Свой небольшой запас монет он тратил на вино; его выбор пал на местные дешевые помои. Вскоре комнату в «Серебряном фонаре», которую Локки делил с Жеаном, пропитало своим запахом скорее пурпурное, чем красное вино со вкусом скипидара. Локки пил его постоянно, «глушил боль»; однажды вечером Жеан заметил, что, должно быть, боль с течением времени усиливается и соответственно возрастает количество пустых бутылок и винных мехов. Они поссорились, точнее, продолжили одну и ту же постоянную ссору, и Жеан, грохнув дверью, выскочил в ночь — не в первый и не в последний раз.

В первые несколько вечеров в Вел-Вираззо Локки выходил в общую гостиную и играл в карты с местными жителями. Он без всякого удовольствия обыгрывал их с помощью трюков, которые мог исполнять одной здоровой рукой. Вскоре все начали сторониться его и его дурного настроения, и он уходил к себе, на третий этаж, и напивался в одиночестве. Еда и чистота его не интересовали. Жеан попробовал привести местного лекаря, чтобы тот осмотрел раны Локки, но Локки прогнал того оскорблениями, от которых Жеан (а он тоже умел произносить слова, способные разжечь огонь в очаге) покраснел.

— Ничего не могу обнаружить у вашего друга, — сказал лекарь. — Он словно превратился в безволосую обезьяну с островов Оканти: только и может, что кричать на меня. А что случилось с прежним лекарем, который его осматривал?

— Мы оставили его в Талишеме, — ответил Жеан. — Боюсь, отношение моего друга заставило его преждевременно прервать свое морское путешествие.

Локки опустился на постель, закрыл лицо руками и слушал, как затихают шаги Жеана.

К его удивлению, несколько минут спустя шаги послышались снова и гораздо ближе. Жеан с мрачным лицом распахнул дверь и с большим деревянным ведром в руках направился прямо к Локки. Без предупреждения он вылил содержимое ведра на Локки. Тот удивленно ахнул и прижался к стене. Встряхнулся, как собака, и убрал мокрые волосы с глаз.

— Жеан, какого…

— Тебе нужно умыться, — оборвал Жеан. — Ты весь покрыт жалостью к себе.

Он бросил ведро и прошелся по комнате, собирая все бутылки и мехи, в которых еще хоть что-то оставалось. Управился прежде, чем Локки сообразил, что он делает; потом Жеан взял со столика кошелек Локки и сунул себе в карман.

Хотя Локки видел, что Жеан не меньше его встревожен происшествием на Ночном Рынке, они больше об этом не говорили. Их ждала работа.

Конец рабочего дня у честных мужчин и женщин Тал-Веррара для них был только началом. Сперва им трудно было привыкнуть к ритму города, где солнце по вечерам падало за горизонт, как безмолвная жертва убийцы, и свечение Древнего стекла не сопровождало его уход. Но Тал-Веррар отвечал другим запросам своих строителей, его Древнее стекло просто отражало небо, само не светилось.

В Вилле Кандесса они сняли роскошные комнаты с высоким потолком: за пять серебряных волани за ночь меньшего нельзя было ожидать. Окна четвертого этажа выходили на мощеный двор, куда бесшумно въезжали кареты, увешанные лампами и сопровождаемые конной охраной.

— Контрмаги, — говорил Жеан, повязывая перед зеркалом шейный платок. — Никогда не буду нанимать этих ублюдков, даже чтобы согреть чай, пусть стану богаче герцога Каморра.

— Это мысль, — сказал Локки. Он уже оделся и пил кофе. День сна произвел чудесное действие на его голову. — Будь мы богаче герцога Каморра, мы бы наняли всех контрмагов и приказали им затеряться где-нибудь на проклятом необитаемом острове.

— Я мошенничал, — сказал Локки. — Постоянно. Мошенничал в каждой игре, с тех пор как мы с партнером два года назад впервые вошли в Солнечный Шпиль.

Проницательный взгляд Селендри — очень интересное явление: ее левый глаз представляет собой пустую темную яму, полуприкрытую прозрачной пленкой, некогда бывшей веком. Но единственный здоровый глаз работает за двоих, и это действует на нервы.

— Вы оглохли, мадам? В каждой игре. Мошенничал. По всему Солнечному Шпилю, на каждом этаже, дурачил ваших гостей.

— Любопытно, — ответила она своим медлительным колдовским шепотом, — сознаете ли вы, что значит сказать это мне, мастер Коста? Вы пьяны?

— Трезв, как грудной младенец.

Реквин моргнул.

— Это невозможно.

— Это неизбежно.

— Мы сейчас говорим не о ловкости рук и не о лимонах, мастер Коста. Объяснитесь.

— Ноги устали, — сказал Локки. — И в горле пересохло.

Жеан Теннан читал в небольшом закрытом помещении Золотой Галереи — клуба на втором ярусе Савролы, в нескольких кварталах от Виллы Кандессы. Галерея представляла собой лабиринт ниш из темного дерева, обитых кожей и хорошо звукоизолированных на случай, если обедающий хочет остаться в одиночестве. Официантам в кожаных передниках и красных шапках запрещено разговаривать, и на все пожелания посетителей они отвечают вежливыми отрицательными или утвердительными кивками.

Обед Жеана, копченый скальный угорь в соусе из коньячной карамели, лежал, разрубленный на кусочки, словно останки после битвы. Жеан медленно доедал десерт — марципановых стрекоз, чьи крылья из кристаллизованного сахара блестели в спокойном свете лампы. Он был поглощен чтением переплетенной в кожу трагедии Лукарно «Десять честных предателей» и не замечал Локки, пока тот не сел напротив него.

— Леоканто! Ты меня напугал.

— Джером. — Оба говорили почти шепотом. — Ты на самом деле нервничаешь? Уткнулся носом в книгу, чтобы не сходить с ума. Некоторые вещи никогда не меняются.

— Я не нервничаю. Просто сосредоточился на чтении.

Комната представляла собой грубый кирпичный куб с ребром примерно в восемь футов. В ней было темным-темно, а от стен исходил сухой жар. Стены нагревались все сильнее, и через несколько секунд к ним уже трудно было прикоснуться. Локки и Жеан сидят здесь неизвестно сколько — возможно, несколько часов.

— Ахм. — Голос у Локки хриплый. Они с Жеаном сидят спиной к спине в темноте, прислоняясь друг к другу для поддержки, подстелив сложенные плащи. Не в первый раз Локки заколотил ногами по каменным плитам пола.

— Будьте вы прокляты! — крикнул он. — Выпустите нас! Мы все поняли!

— Что поняли? — хрипло спросил Жеан.

— Не знаю. — Локки закашлялся. — Да и все равно. Что бы это ни было, они уже дали нам понять, верно?

Когда с них сняли капюшоны, они почувствовали облегчение — на две секунды.

Вначале их долго вели в темноте, тащили и подталкивали. Похитители как будто торопились. Затем они действительно плыли в лодке; Локки чувствовал теплый соленый туман, поднимающийся от воды городской гавани; лодка под ним покачивалась, ритмично скрипели в уключинах весла.

Но вот и этому пришел конец; лодка покачнулась: кто-то в ней встал и передвинулся. Весла подняли, и незнакомый голос приказал отталкиваться шестами. Несколько мгновений спустя лодка наткнулась на что-то твердое, и сильные руки заставили Локки подняться. Ему помогли перебраться из лодки на берег и неожиданно сдернули с его головы капюшон. Локки осмотрелся, щурясь от яркого света, и сказал:

— Дерьмо!

В самом сердце Тал-Веррара, между тремя полумесяцами островов Великих Гильдий, расположена Кастеллана — крепость герцогов, правивших Тал-Верраром несколько столетий назад. Теперь, когда власть в городе перешла к титулованным богачам, Кастеллана стала домом нового дворянства: советников приоров, независимых богатых купцов, глав гильдий, чье положение само по себе требует демонстрации богатства и способности много тратить.

Время тянулось со скоростью бессонной ночи.

Локки видел в темноте разноцветные вспышки, и хотя часть его сознания понимала, что они нереальны, эта часть с каждой минутой теряла уверенность. Жара тяжким грузом давила на каждый квадратный дюйм кожи. Локки расстегнул рубашку, стянул шейный платок и обернул им руки, чтобы увереннее держаться, опираясь на Жеана.

Когда дверь раскрылась, ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это не игра воображения. Щель яркого света превратилась в квадрат, и Локки отшатнулся, закрывая глаза руками. Воздух коридора показался ему холодным ветром.

— Джентльмены, — послышался голос из-за квадрата света, — произошло ужасное недоразумение.

— Угхм, гха… — вот все, что сумел ответить Локки, пытаясь вспомнить, как работают коленные суставы. Во рту было сухо, словно его забили мукой.

На мгновение в комнате воцарилась полная тишина; слышен был только шелест крыльев искусственных насекомых. Потом Локки и Жеан одновременно вскочили, но Страгос и глазом не моргнул.

— Садитесь. Если хотите узнать, в чем дело.

— Вы пили из той же бутылки, — сказал Локки, не торопясь сесть.

— Конечно. Яд был не в сидре. Он был на дне ваших бокалов. Бесцветный и безвкусный. Патентованное алхимическое вещество, очень дорогое. Вы должны быть польщены. Я увеличил вашу личную стоимость, хе-хе.

— Я кое-что знаю о ядах. Этот какой именно?

Их отвезли к причалу Савролы в длинной гичке с крытой галереей. Уже почти рассвело, и над материковой частью Тал-Веррара поднималось водянистое оранжевое свечение, на фоне которого острова и прибрежные утесы казались еще темнее. Окруженные гребцами архонта и четырьмя «глазами» с взведенными самострелами, Локки и Жеан не разговаривали.

Расставание прошло быстро. Лодка коснулась причала, Локки и Жеан перескочили на него. Один из солдат архонта бросил к их ногам кожаный мешок, и гичка пошла обратно. Чертов эпизод закончился. Перед глазами Локки висела странная дымка; он потер глаза, и ему показалось, что глазницы пересохли.

— Боги, — сказал Жеан. — Мы выглядим так, словно нас ограбили в переулке.

— Нас действительно ограбили.

Локки поднял мешок и осмотрел его содержимое: два топорика Жеана и их набор кинжалов. Он хмыкнул.