Джерард де Лейси не помнил своей матери.

Его старшие братья помнили. Эдварду было восемь, а Чарли одиннадцать, когда она умерла. Ему, Джерарду, только исполнилось пять, и он был слишком мал, чтобы память прочно запечатлела ее образ. Когда старшие делились друг с другом воспоминаниями о матери, будь то песня, которую она любила напевать, или какая-то шутка, заставившая отца рассмеяться, или ее трепетное отношение к саду, в котором, если верить Эдварду и Чарли, она любила возиться часами, Джерарда жгла ревность. Братья хранили в себе частичку ее, тогда как у него, Джерарда, не осталось ничего. По крайней мере, ничего светлого и яркого, такого, что принадлежало бы лишь ему одному.

Конечно, он видел ее портреты — портреты, написанные тогда, когда она была совсем юной невестой герцога Дарема, официальные портреты, запечатлевшие ее с отцом после замужества, семейные портреты, на которых она была изображена в окружении трех сыновей. Джерард знал, что их мать была миловидной и стройной шатенкой с голубыми глазами. Однако портреты не идут ни в какое сравнение с живыми воспоминаниями, и ему, Джерарду, от них было мало проку. На одном из портретов она держала Джерарда на коленях. Должно быть, они сидели вот так часами, позируя художнику, но, сколько бы он ни напрягал память, Джерард не мог вспомнить ни звучания ее голоса, ни прикосновения ее рук, даже если ему и говорили, что она была ласковой и любящей матерью и что его, младшего ребенка, она любила больше других. И от того, что у него не осталось о ней ни одного живого воспоминания, Джерард тосковал по матери сильнее, чем его братья, — так ему казалось.

Единственное воспоминание о ней оставило в его душе незаживающую рану. Он помнил тот день, когда она умерла.

Со своей первой задачей — найти Чарли — Джерард и Эдвард управились без проблем, поскольку оказалось, что их старший брат прикован к постели и из-за сломанной ноги не выходит из своего лондонского дома. Как они с Эдвардом и предполагали, смерть отца не слишком опечалила Чарли. Однако чего они никак не ожидали, так это того, с каким безразличием отнесется брат к вполне реальной угрозе лишиться всего и сразу. Эдвард уверял его, что равнодушие Чарли не больше, чем поза, что старшему брату далеко не безразлична их общая судьба. Хотя, если честно, Джерарду было все равно, что думает или чувствует по этому поводу Чарли. Куда важнее было найти решение проблемы, а вот с этим как раз и возникали сложности — они не могли прийти к согласию относительно путей ее решения.

Эдвард делал ставку на закон — предлагал найти лучших адвокатов в Лондоне и подготовить обоснованную и подкрепленную фактами петицию о присвоении Чарли титула герцога Дарема до того, как это сделает кто-то другой. Как только титул будет официально закреплен за Чарли, никто уже его у него не отнимет, какие бы сенсационные факты биографии его отца ни вскрылись внезапно. Джерард соглашался с таким подходом, но считал, что подготовка петиции — лишь начало борьбы. Джерард не обладал терпением и дисциплинированностью Эдварда. Судебные процессы продвигаются черепашьими темпами, и если в конечном итоге они потерпят поражение, будет слишком поздно предпринимать что-либо еще. Чарли, конечно, согласился с разумностью предложенного плана. Он готов был согласиться с чем угодно, лишь бы переложить ответственность на плечи других, а самому тем временем заниматься тем, что у него получалось лучше всего, — прожигать жизнь. И вот оно, доказательство, — Чарли с той же легкостью согласился с планом Джерарда отыскать шантажиста и поквитаться с ним. Как всегда, Эдвард выступил в роли миротворца и сообщил, что адвоката берет на себя, а Джерард пусть сделает все, что может, дабы отыскать шантажиста. Роль Чарли не оговаривалась по умолчанию — всем было ясно без слов, что он и палец о палец не ударит ради общего дела.

Однако, несмотря на настойчивую просьбу Джерарда никому не рассказывать о возможном двоеженстве, Эдвард все же доверился своей невесте, леди Луизе Холстон. Не прошло и двух суток, как самая одиозная бульварная газетенка города напечатала статью о семейном скандале Дарема, на потеху всему Лондону. Теперь стоило лишь выйти из дома, как на братьев начинали показывать пальцем или шутливо интересоваться, не собираются ли они сбежать на континент, прихватив драгоценности, принадлежавшие матери. Джерарда так и подмывало выяснить отношения с братом, у которого хватило ума довериться женщине. Впрочем, Эдварду досталось и без того — та самая леди, которой он доверился, выбрала самый унизительный из всех возможных способов порвать отношения. О расторжении помолвки Эдвард узнал из той же самой мерзкой статейки.

Впрочем, без нее Эдварду будет лучше. Луиза была унылой тихоней, хотя и довольно хорошенькой. Плохо только то, что Эдвард успел к ней привязаться. Джерард не был настолько жесток, чтобы сыпать соль на израненную гордость брата. Единственное, что можно было сделать в данной ситуации, — это удвоить усилия, направленные на поиски шантажиста, и отнять у него все имеющиеся в его распоряжении доказательства тайного брака Дарема.