Издали женщина казалась крохотной точкой – немыслимой точкой на отвесной каменной круче. У нее не было ни навыков скалолаза, ни каких-либо приспособлений; она двигалась вверх, цепляясь за выступы слоистой породы, неловко, но с невероятным упорством. Облегающая кожаная курточка и грубые шерстяные штаны давно утратили свой первоначальный цвет – серая каменная пыль сплошь облепила их и въелась вовнутрь. Женщина сливалась со скалой, точно насекомое, умеющее изменять окраску. Ее темно-русые волосы намокли от пота. Они были заплетены и увязаны замысловатыми узлами, с трудом позволявшими судить об их длине; ветер все-таки высвободил несколько прядей, и они паутиной легли на глаза. Женщина прижалась худеньким лицом к скале и потерлась об нее, пытаясь убрать волосы. Пустить в ход руки она не могла. Руки были заняты.

Когда-то давно, в незапамятные времена, природный катаклизм расколол гору почти пополам: целый склон, покрытый зеленью, сполз вниз и остался лежать у подножия бесформенной кучей камня и земли. Вверху, высоко-высоко над головой женщины, виднелась зеленая шапка, уцелевшая с тех времен на макушке горы. Однако всюду поблизости – вверху, внизу и по сторонам – был только камень, безжизненный и нагой.

В это утро женщина долго стояла среди густых кустов и молодых деревьев, которыми зарос тот давнишний оползень. Она смотрела вверх, на поблескивавший темно-серый обрыв, приглядываясь к каменному карнизу примерно в трех четвертях пути до вершины. Она все пробовала представить, как полезет наверх, пока наконец не уверилась, что затея эта совершенно безнадежна.

И полезла наверх.

…Пальцы ее левой руки обхватили крохотный выступ слоистого камня, смахивавшего на сланец. Она осторожно начала переносить вес своего тела, собираясь повиснуть на левой руке… Камешек обломился чисто, точно сколотый зубилом, и покатился вниз по откосу. Женщина – ее звали Ки – успела судорожным движением запустить пальцы в какую-то трещинку и, силясь отдышаться, прижалась к скале. Она знала, что ее цель была совсем рядом. Карниз – неприметная зазубрина гигантского утеса – манил ее точно так же, как кровь, растворенная в воде, привлекает акулу. Осторожно вывернув шею, Ки посмотрела вниз, на дно долины. Когда она отправилась в путь, еще только светало. Значит, она и в самом деле почти добралась. Должна была добраться. Она не смела задрать голову и убедиться, что это было действительно так. Солнце светило ей прямо в макушку. Оно взбиралось на небосвод заметно быстрее, чем Ки – на скалу. Драгоценное время уходило, сыпалось между пальцами, словно тот раскрошившийся камень…

Ветер донес до слуха Ки смех, потом обрывки старой, с детства памятной песни, и ее губы тронула невольная улыбка. Серые тяжеловозы Сигурд и Сигмунд, и те навострили уши и принялись побыстрее переставлять могучие медлительные копыта. Они знали, что впереди ждал яркий костер, прохладная вода и лужайка с зеленой свежей травой. Еще там будут другие фургоны, множество детей, чьи маленькие руки так славно гладят и похлопывают по бокам, и, конечно, кони, выпряженные на ночь. Ки сразу заметила, как оживились ее любимцы, и ощутила это, будто невнятный попрек. Нет, в эту ночь Сигурд и Сигмунд не вкатят ее фургон в круг повозок ромни. Сколько времени минует, прежде чем она вновь решится въехать в их многолюдный лагерь и присоединиться к шумному веселью, сопровождавшему вечернюю пирушку?.. Может, вообще никогда. Слишком много призраков ехало вместе с нею в фургоне, вглядываясь сквозь ветви в мерцание костров за деревьями…

Ки достигла места, где от большака отделялась узенькая дорожка со следами колес. Дорожка вела по усеянной пнями просеке. Хорошее место, где заночевавших ромни никто не потревожит до самого утра. Серые замедлили шаг и попытались свернуть. Ки дернула вожжи, не давая упряжке сбиться с избранного ею пути. Она старалась не слушать дружелюбного ржания, которым пасшиеся кони приветствовали ее упряжку. Голоса ромни, сидевших вокруг костров, сделались громче: кочевой народ понял, что мимо проехал фургон. Кто-нибудь обязательно спросит: «Кто это был?», и ему расскажут – полушепотом. Вот так. Если она и дальше будет держаться особняком, она, пожалуй, превратится в легенду. Ки, одинокая возчица с полным фургоном привидений. Она невесело улыбнулась. Ки, избравшая одиночество и тем поправшая обычай народа, который принял ее как свою…

С того дня, когда она сделала свой выбор, минуло уже два года. Дети, которые учились теперь говорить, были тогда едва заметными бугорками под фартуками у своих матерей.

Ки шаталась и едва не падала с сиденья, когда Сигурд и Сигмунд втащили фургон в круг света, в круг выстроившихся повозок…

Большой Оскар примчался бегом и подхватил начавшую падать Ки. Риффа приняла у него ее легкое тело и уложила на мягкие шкуры у костерка. Многоопытным движением она дернула и повернула больную руку Ки, вправляя плечо. Ки вздрогнула, но рука начала слушаться. Риффа укрепила тряпочную повязку и принесла Ки горячего, пряного чаю, заправленного целебными зельями. Ки бессильно лежала на меховых одеялах, следя глазами за тем, как рослые, крепкие мужчины-ромни распрягают ее тяжеловозов и уводят их прочь. Дети сновали кругом, по мере сил стараясь помочь взрослым: одни натаскали воды в опустошенные бочонки, другие вытащили из кабинки постель Ки и разложили ее на траве. Потом Ки уснула и проспала до самого утра. Весь следующий день она ничего не делала, только наблюдала за женщинами – полными, крупными, разодетыми в яркие цветные юбки и просторные, не стеснявшие движений рубахи. Темноголовые большеглазые дети в изорванных одежонках бегали туда и сюда, играли, смеялись и верещали.