Остров Корфу, Греция.

Март

Двое пожилых мужчин вошли в просторную комнату, следом — их жены. Никос подвел всех к стеклянной стене. Дом располагался на высоком утесе, окна смотрели на запад. Сверху открывался чудесный вид на опускающееся в море солнце. Хирург из Египта и его супруга, не подготовленные к такому зрелищу, невольно отступили на шаг от застекленного обрыва, на мгновение ощутив себя на краю бездны. Египтянин понял: Никос все точно рассчитал, чтобы добиться максимального эффекта. Красота, совершенная красота — именно она вела по жизни его друга. Это главное, что нужно было знать о Никосе. Его торговый флот, и импортно-экспортный картель, и банки — первопричиной всего этого были не деньги или власть, а вот этот закат.

Хирург обвел взглядом комнату. Страсти Никоса выражались в типично спартанской манере. На стене висела картина Джеффа Кунса, феерическая и непристойная. Блюдо с апельсинами — яркое пятно у окна. В углу — бесценный бронзовый щит, по слухам, времен Троянской войны. И главное — его жена. Раза в три моложе и просто неземной красоты. Потрясающие серые миндалевидные глаза. Египтянин отметил, что его собственная супруга, утонченная, грациозная дама, потрясена и, как видно, будет еще долго сплетничать по этому поводу. Никос же был человеком ничем не примечательным.

— А где же золотые посмертные маски? — продолжил разговор египтянин. — Стелы и амфоры? Торс Ахиллеса? Мечи и фрагменты боевых колесниц?

Остров Маунт-Дезерт, штат Мэн.

Апрель

— Спаси нас, Отче, — молилась черному зимнему морю Миранда.

Волны разбивались о скалы. Мелкие льдинки змейкой обвивали ее зимние башмаки и тотчас соскальзывали обратно в пучину. Содрогаясь от холода, девушка напряженно всматривалась вдаль, страстно дожидаясь первого лучика солнца, так нужного ей именно этим утром.

За многие тысячи миль отсюда, на краю света приоткрылась узенькая щель, выпуская зарю. Не будучи суеверной, Миранда загадала желание. Быть может, они не убьют ее монстра.

Гималаи.

Май

— О боже! — Рука Натана Ли непроизвольно дернулась.

Оно смотрело прямо на него — белое лицо, увенчанное густой шерстью.

Телеобъектив дернулся вместе с рукой. Он потерял его. Своего йети.

Керкира, Корфу

По окончании мессы правоверные толпились на площади, общаясь с соседями, наслаждаясь последним спокойным часом перед прибытием туристов. Пасха отшумела. Мумифицированное тело местного святого торжественно пронесено по улицам и возвращено в церковь его имени. В городском музее сдули пыль с 2600-летней статуи горгоны Медузы со змеями вместо волос. На пороге стоял сезон заработков.

Через сорок минут паром из Италии пришвартуется в Новом порту. Первые орды болезненно-бледных британцев и немцев сойдут на берег. До окончания лета количество посетителей достигнет десятков тысяч: кто-то отправится на другие острова, большинство же проваляются на пляжах Корфу. И никто не минует столицу острова. А там все уже было готово. Бродяги-рембетис настроили свои бузуки и электрогитары. Кафе и бары запаслись спиртным. Проститутки, таксисты и хозяева отелей изнывали от нетерпения.

Стояло чудное утро. Солнце было теплым, море синим. Горы над островом ярко зеленели от поросли базилика и розмарина, тимьяна и орегано. Коты, разомлевшие от жары, сонно щурились из окон и цветочных ящиков.

Нью-Мехико.

Сентябрь. Четыре месяца спустя

Желтый школьный автобус вырвался из толпы. В подтеках яичного желтка, пятнах от пейнтбольных шариков и брызгах крови, он выглядел пришельцем из психоделического сна — машиной времени из эры Водолея. Эббот огляделся вокруг. Возможно, кое-кто из его спутников, смотревших в окна, в прошлом были «детьми цветов» — немытые волосы, затертые джинсы… Сейчас же они — интернациональная группа ученых, следующая по пути в Месу, больше известную как Национальная лаборатория Лос-Аламоса.

Все места в автобусе были заняты. Молодые и старые, богатые и бедные, чудаковатые и обыкновенные — все они привыкли ощущать себя на переднем краю исследовательских битв. Отсюда, с задних сидений, Эббот разглядывал бобрики вытравленных светлых волос и проколотые уши, длинные космы, лысые макушки, похожие на тонзуры монахов, тоненькие шейки, борцовские плечи, буйные кудри «сумасшедший ученый» и дорогие химические завивки — мужские и женские. Были среди них утонченные космополиты, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. Встречались и те, кого склонность к самоанализу и природная застенчивость лишали дара речи. Некоторые обожали Баха, кто-то — Паффа Дэдди. Многие преподавали в университете или руководили лабораториями, субсидируемыми государством либо частным бизнесом. Кто-то открыл филиал и истратил десятки миллионов на свои биотехнические начинания. Большинство же составляли биологи, обычно люди более светские и основательные, чем, скажем, математики или физики, специалисты по теории элементарных частиц. Эббот считал, что причина этого — в их близости к живым существам, вне зависимости от размеров последних. В том или ином смысле, биологи управляли мирской суетой. Это не давало им соскользнуть в ирреальность.

Эббот руководил Национальной Академией наук. Недавние беспорядки бросили на него тень. Он организовал ученым короткий отдых — дал вкусить тихой жизни Юго-Запада. Ранчо Энкантадо — курорт к северу от Санта-Фе. Как-то раз здесь останавливался далай-лама: в вестибюле даже висел его снимок в ковбойской шляпе. В первые два дня слушали научные доклады, показывали фотографии и катались верхом на лошадях. Этим утром ученые встали рано, позавтракали оладьями с яичницей, сели в автобус и въехали прямо в эту ревущую и свистящую толпу, поджидавшую их на шоссе 40.