«В истории человечества героизм и подлость всегда шли на параллельных курсах, а где-то меж ними болтались обывательщина, трусость, бесхребетность. И всегда так получалось, что мечется-мечется трусливая душонка меж двух полюсов, и в конце концов притянет ее течением к низости, подлости».
Широко известные произведения о борьбе чекистов и работников уголовного розыска против врагов Советского государства в годы нэпа.
Автор – читателю
Расскажу, как создавалась эта книга.
Детектив – слово английское, обозначает раскрытие и в русский лексикон вошло поздно, в конце девятнадцатого столетия.
Так стали, для благозвучия, именовать агентов полицейского сыска – филеров, сыщиков. Словечко привилось, живет и поныне.
Впервые я увидел детектива на обложке одного из тех пятикопеечных изданий, которыми кишела Россия в начале двадцатого века. Рокамболь, Фантомас, Ник Картер, Нат Пинкертон – все эти завораживающие имена так и пестрели в газетных витринах.
Будучи в гимназическом возрасте, еще не достигнув высот психологической криминалистики Достоевского, мы набрасывались на «пинкертонов» с первобытной читательской жадностью и лихо тратили на это чтиво пятаки, выдаваемые родителями на завтраки.
Часть первая
Рассказы народного следователя
«Пафос личности»
...Личность кричит потому,что,
чувствуя, свою двуличность,
хотела бы прикрыть криком
этот порок...
М. Горький. «О солитере»
Народный следователь
Тысяча девятьсот двадцать седьмой год...
Выписка
Самоубийство Никодимова
Весна тысяча девятьсот двадцать восьмого обрушила свое тепло на Святское как-то сразу, вдруг.
Еще стояли холодные дни, за селом резала глаз все та же, надоевшая за зиму, исполосованная следами зверья снежная целина, еще не потемнели дороги и утренники были морозны совсем по-зимнему, но однажды ночью прилетел в село теплый ветер-южак.
Прилетел и начал озоровать: гремел железом крыш, по-разбойному свистал в водостоках каменных хоромин больницы и РИКа, оторвал несколько ставен, повалил подгнившие ворота у дома вдовы Ремешковой и с рассветом ринулся дальше на север.
А в полдень заполыхало в небе ярчайшее солнце.
Не прошло и трех дней, как ощеренные иглами, грязно-серые кучи снега стали оседать и расплываться голубыми лужами, и понеслись по улицам мутные потоки, унося с собой разный, выброшенный за ненадобностью, житейский хлам.
На глухом озере
В погожий августовский день рассыльный РИКа принес пакет с грифом «секретно».
Прочитав «вложение», как было упомянуто в сопроводительном письме Пахомова, я подошел к карте района... Ага, вот оно, Урманское. Верст семьдесят-восемьдесят к северу... Кругом леса.
– Игорь! Готовься. Завтра уезжаем.
– Далеко?
– Изрядно. В Урманское. За день, пожалуй, не добраться...
Банда фельдшера Огонькова
За полгода до моего прибытия в Святское появилась в районе небольшая – человек шесть – конокрадская шайка. Хорошие кони, а может быть, и укрывательство сельчан долго делали шайку неуловимой. Летом двадцать седьмого года шайка промышляла исключительно лошадьми, но в двадцать восьмом лошадников потянуло на грабежи.
До убийства еще не доходило, однако не так уж редко в милиции стали появляться ограбленные – то продавец сельпо, ехавший с выручкой, то почтовик, то просто крестьянин, возвращавшийся с базара после продажи мясной туши.
«Методика» была всегда одинаковой: из придорожных зарослей на тракт выходил крестьянин-путник и просил проезжающего подвезти. По дороге в путевых разговорах выяснялось состояние гаманка или сумки хозяина упряжки, а затем, в зависимости от результатов дорожной беседы, следовали и практические результаты. Если полученные сведения были недостойными внимания шайки, «попутчик», еще не доезжая до деревни, сам говорил – тпр-ру! – соскакивал с телеги и исчезал в кустарнике.
В иных случаях попутчик просил возницу остановиться за нуждой, говорил лошади: «Ишь рассупонилась, холера!» – и на глазах ничего не понимавшего хозяина начинал коня распрягать, крикнув в придорожную чащу: «Айда, робята!». Пока хозяин хлопал глазами, из зарослей выезжали несколько вооруженных конников. Высокий, горбоносый человек с усами, закрученными по-старинному – «в стрелку», спешившись, подходил к оторопевшему неудачнику. Не с романтическим требованием: «Кошелек или жизнь», а говорил примерно так: «Не пугайся! Ты по-хорошему, и я по-хорошему. Выкладывай монету!» Если следовали просьбы и мольбы: «Помилуйте, граждане! Вить деньги-то казенные!» – горбоносый, послюнявив химический карандаш, писал на листке, вырванном из блокнота, расписку.
В столе начальника милиции Шаркунова уже скопилось несколько таких расписок. Они были краткими и, так сказать, типовыми:
